— Именно так, Александр Вениаминович, сейчас мне выгодно заключить с вами десятилетний договор. За нами знание радиодела, за вами имя строителей высотных конструкций, но условие будет.
Взгляд на посетителей — Шухову любопытно, но в подвох явно не верит. Бари, с видом 'ну наконец-то' откинулся на спинку кресла, на губах полуулыбка.
'Угу, понять тебя можно, мистер Бари. Ни в каком времени не принято за просто так отдавать жирные куски. Ты все понял правильно — у меня нет ни минуты на возню с твоими башнями, но не взять свои пять процентов это верх глупости. Ничего, сейчас мы тебя успокоим, заодно проверим, готовы ли вы оба к серьезным работам. Возраст у вас не самый для этого подходящий. Шухову чуть за пятьдесят. В такие годы влезать в тематику каталитического крекинга ... я бы не рискнул. А тебе, мистер американец, практически шестьдесят. Не мало, но для управленца не критично. Другое дело, готов ли ты сорваться в свою Америку и ввязаться в новое дело.
А какой мне в этом интерес? Да все предельно прозаично. Имея в штатах несколько успешных фирм, можно не опасаться ни революций, ни эмбарго. Остается вопрос надежности партнера. Ага, такой 'пустячок'. Кое-какие заключение о вас, Александр Вениаминович, я уже сделал и они в целом положительны. Во-вторых, Шухов к вам относится с явным доверием и даже пиететом. Значит, за столько лет вы его ни разу не кинули и это радует. Главное же, мы наведем справки и правильно составим бумаги'.
Как писалось в приснопамятные советские времена — переговоры прошли в непринужденной и дружественной обстановке. По поводу непринужденной, это, положим, не совсем так, но в целом консенсус был достигнут.
Бари обещал подумать над предложением о создании в штатах совместной с Федотовым фирмы, а Федотов взялся составить договор намерений тщательно прописав раздел санкций за разглашение.
* * *
Экипаж неспешно нес домой руководителей Строительной конторы. В послеполуденную жару гнать лошадку причин не было, зато ничто не мешало размышлениям. С Ильинской свернули на Большую Садовую, затем на Покровку. В декабре здесь грохотали орудия, а сейчас улица изнывала от летнего зноя. Отвлекшись на недавние катаклизмы, господин Бари прервал молчание:
— О-хо-хо, Владимир Григорьевич, скольких мы с тобой повидали заказчиков, но такого я не встречал.
— Не спорю, но меня больше интересовали его знания, — не стал отрицать очевидного Шухов.
— Пытал ты его знатно.
— Пытал, не пытал, но хочу заметить, визави наш явно не самоучка и за ответами скрываются фундаментальные знания, но школа м-м-м... непривычная. Порою не знает известного любому механику, то вдруг поразит глубиной знаний. Взять ту же проблему расчетов на кручение в сумме с нагрузками на сжатие — кому кроме специалистов такое ведомо? При том сам же сообщил, что не механик. Знать бы, где так учат, может в Чили? Но касательно его изобретений! — Шухов мимикой показал свое восхищение, — Судя по результату, дело свое он знает если не лучше, то явно не хуже господина Попова. У нас-то, как принято. Принесет изобретатель какую-то модельку, а она на соплях, вот всерьез его и не принимают. У Федотова-же, все настроено на продажу. Помнишь, этот его осциллограф? Ты тогда спросил, что это за заграничная диковинка, а мне один инженер шепнул, что таких приборов еще ни у кого нет, а этот всего месяц, как сработали.
Буд-то проверяя себя. Шухов на минуту прервал свой монолог, но мучавший его вопрос задал:
— Александр, а может перед нами очередной Эдисон?
— Плохо ты, Шухов, знаешь доктора Эдисона, тот бы нас раздел до нитки, а Борис Степанович так прямо и заявил, что в курсе проблем с заказами по нашей части, но пользоваться неприятностями не в его правилах. Кстати, что ты думаешь о его предложении? — коснулся главного Бари.
— Ума не приложу. Он ведь ни полслова не сказал о сути. Мне кажется, нет, я просто уверен, Борис Степанович свяжет нас неразглашением некоторой тайны, но нет ли за этим умысла?
— Аферист и гениальный изобретатель в одном лице? — Александр с улыбкой повернулся к своему давнишнему другу, — Нет, Владимир Григорьевич, в такие 'сапоги всмятку' я не верю. Не тот он человек, не Эдисон. К тому же никто не заставит нас совать голову в пасть к тигру. Мы с тобой давно уже не те простаки, что работали с Нобелем.
— А ты обратил внимание на его речь?
— Речь, как речь, он же много лет провел в Чили, от того и акцент.
— Это тебе, русско-французскому американцу, слышится акцент, — Шухов привычно пошутил над своим другом, — в том-то и дело, что нет у него никакого акцента. Скорее говор, только какой это говор, если в нем нет анахронизмов, зато хватает всяких свип-генераторов, осциллографов и прочих англицизмов. Заметь, а речь-то при том правильная, но ... все одно не наша.
* * *
В это же самое время. Федотов вызвал к себе начальника службы безопасности и юриста товарищества, которым дал задание вызнать подноготную посетителей и особенно 'американца'.
— Борис Степанович, не могли бы вы раскрыть причину интереса, — главный безопасник, Федор Егорович Тарханов, требовательно посмотрел в глаза Федотову.
'Прямой ты мужик, Федор, не ошиблись мы в тебе', — с удовлетворением отметил по себя Борис.
— Никаких секретов от вас нет. Господин Бари имеет гражданство Североамериканских штатов, а у меня есть задумка создать совместное с ним предприятие. Дело довольно затратное, отсюда меня интересует, можно ли на него положиться. Кстати, Василий Семенович, — Федотов повернулся юристу, — берите пример с господина Тарханова и никогда не стесняйтесь задавать любые вопросы. У нас такое только приветствуется.
— Предприятие в Америке? — воспользовался поощрением Терновников.
— Не только.
Когда Федотов остался с Тархановым наедине, тот затронул давно муссируемую тему.
— Борис Степанович, в прошлый раз вы спрашивали, как у нас налаживаются связи с полицией Швейцарии и Германии. По швейцарцам на нашем предприятии справки из полиции мы уже получили. Германцы покочевряжились, но согласие дали. Спасибо господину Звереву, что подобрал мне толкового помощника, я-то чужих языков не знаю, а он шустро лопочет. Другое дело политические из России. По ним нам ничего не получить.
— Идеи есть?
— Да как вам сказать, помощник мой предложил вызнать о революционерах в департаменте полиции, в его особом заграничном отделе. Только где мы, а где департамент, — Тарханов впервые показал робость перед властью.
— Федор Егорович, а нет ли в Петербургской полиции обиженного человека, уволенного с высокой должности? Если такому заплатить он напрямую у агентов запросит и знать о том никто не будет.
— Как не быть, есть, конечно. К примеру, господин Зубатов. Мы с Сергеем Васильевичем когда-то имели друг к другу расположение, правда, давненько, но мужчина он правильный, только согласится ли.
'Оба-на, сам Зубатов! Был такой зверь, пачками отправлявший большевиков на каторгу. Еще помню, как в десятом классе историчка с неприязнью произносила 'зубатовщина', а больше в моем головном винчестере о нем ни бита информации. Черт, ну почему я не учил историю? Придется опять валить на жизнь в Чили'.
Оказалось, что начав простым следаком, Зубатов дослужился до начальника Московского охранного отделения, а с октября 1902-го, обосновался в Питере, где возглавил особый отдел Департамента полиции. Провел реформу системы политического сыска, в городах открыл охранные отделения. К деятельным чиновникам судьба в Российской империи не всегда благосклонна и в 1903 году Зубатов в двадцать четыре часа слинял под надзор во Владимир. На счастье эсеры вскоре замочили Плеве и опалу с Зубатова тут же сняли. Ему назначили пенсию, а Святополк-Мирский пригласил Сергея Васильевича вернуться на службу, но тот отказался. Сейчас Сергею Зубатову было всего сорок два года.
Сказать, что Федотов был удивлен, было бы сильно погрешить против истины. Он был ошарашен. В его подсознании Зубатов существовал в образе коварного ненавистника всего прогрессивного и светлого, и вдруг такой облом.
'Ну ни хрена себе! Лучшего, можно сказать защитника престола, матёрого сатрапа вышвырнули, как последнюю шавку! И что из этого следует? А то, уважаемый переселенец, что ни фига вы здешнюю Россию не знаете и не все так однозначно, как вливали в ваши подростковые ушки. Услышав от Егорыча фамилию, вы едва не рявкнули: 'Ну его к хренам собачьим'. Благо, что сдержались, но ваш безопасник к нему питает явную симпатию и не верить ему не следует. Дерьмо Федор чувствует за версту. Не уверен, что из этого что-нибудь выгорит, но с Зубатовым я пообщаюсь. И если быть перед собой честным, то надо признать — мне до чертиков интересно поговорить с таким персонажем. Слышать от училок, и вернувшись в прошлое переговорить лично... о таким можно только мечтать'.
С позиции сохранности секретов в иностранных дочерних фирмах, революционеры Федотова сильно не беспокоили. Большинство из них оказались 'литераторами', а потому людьми к реальному труду не приспособленными. Впрочем, и инженеры в своем большинстве таковыми оказались только по названию. Бориса интересовала подноготная будущих разрушителей сложившегося порядка. Надо было знать на кого можно опереться, а кого следовало объезжать на кривой козе.
Попросив Федора Егоровича разузнать адрес Зубатова, Борис скорее по инерции, чем по нужде стал продумывать предстоящий разговор. Накидав пару вариантов начала беседы, понял, что на большее он не способен. Слишком мало было сведений об этом человеке и слишком много предстояло работы по радиофикации всего мира.
К теме грядущих перемен Борис вернулся по дороге домой. Последнее время это стало его традицией и то верно — где еще можно спокойно поразмышлять на отвлеченные темы. И вот что удивительно, Зверев с Федотовым понимали, что какое-то влияние на историю они оказать могут, но никакого решения о серьезном участии в политической жизни принято не было. Был треп, были более-менее здравые наметки, но не решения. Между тем только сейчас Борис осознал, как постепенно они втягиваются в тот поток, что через десятилетие захлестнет Россию. Казалось бы, с какого бодуна Дмитрий Павлович взялся 'на сухую' тренировать своих бойцов у дома Фидлера. Вполне хватило бы изобразить стрельбу на любом оживленном перекрестке города, но полез же и из 'сухой' тренировка получилась кровавой. А если разобраться, то добиваясь встречи с одним из самых непримиримых и эффективных противников перемен, разве сам Федотов тем самым не лез под каток молоха? Тем более если взять во внимание шаги по созданию бронетехники и треп о вооружении зверевских опричников, то Федотов вообще выглядел неким монстром грядущего социального катаклизма.
'Кстати, а ведь мы уже повлияли на события! — с изумлением осознал вдруг Борис, — Нет, не в плане радио и всей технической требухой, а прямо и непосредственно на политическую историю России.
Давай разберемся. У дома Фидлера Димон обеспечил боевому ядру эсеров блистательную победу, по местным масштабам, конечно, но на фоне остальных поражений это был несомненный успех. Самое интересное, что это событие уже обросло легендами покруче штурма Зимнего дворца, а ведь 'еще не вечер'. — переселенец даже зажмурился от осознания масштабов будущего легендирования заурядной в общем-то драчки, — Вместо отсидки по кутузкам эсеровские ухари в следующие сутки качественно разнесли полицейские участки и выпустили всех сидельцев, естественно и братву. В нашей реальности боевиков арестовали, и громить полицию было некому. Так не поэтому ли я сейчас вынужден ехать домой с охраной'?
Борис невольно оглянулся, на коляску с двумя охранниками, неотлучно сопровождающих шефа Русского радио — после декабрьского разгрома полиции, на улицах было все еще не спокойно. На лицо имел место факт реакции системы, по-другому прилетела ответка.
'Знать бы еще, как мы повлияли на политические расклады и позиции партий. В своем времени об эсерах я толком не читал, а пара дерьмовых статеек из интернета — явная заказуха. Мол, в пятом году эсеры скептически относились к революции и таковой минувшие события не считали. Даешь, значит, поэтапный переход к социализму, а буржуазная революция так и вааще не нужна, ибо в России большинство жителей крестьяне, а не рабочие.
Блин, хоть стой, хоть падай! А как же бешеный прирост городского населения, а развитие промышленности? Укурки, а тренд посчитать западло?
Кстати, террор они якобы не одобряли, а свою боевую конторку с Борей Савенковым и Евно Фишелевичем содержали в режиме отделения 'церкви от государства'. Ага, так мы и поверили.
А что сегодня? Несмотря на подавление восстания, все вокруг говорят о победе восставших у дома Фидлера и разгроме полиции. Так до меня доносится оценка итогов здешними эсерами. Почувствовали ребятки, что власть можно завалить, вот азарт и попер из всех дыр! В речах лидеров ПСР пока благодать. Чернов по-прежнему на свободе и жует свое: 'мир, водка жвачка', но по слухам в партии кризис. Скорее всего, Витю Чернова оставят ширмой, но изменений партии революционеров социалистов не избежать. Как минимум можно ждать существенного увеличения ее левого крыла. Но отразится ли это на событиях семнадцатого года? Не уверен. История должна иметь механизм нивелирования отдельных флуктуаций, вот если толчки по системе продолжить, тогда можно ожидать нежелательно реакции. Нам же такое ни к чему, ибо в самый ответственный момент можем потерять эффект послезнания.
А как власть?
В целом от эталонной истории события не отличаются. В январе войска в момент разбили баррикады и учинили лихую резню, но жестче, нежели в нашем времени, или нет, того никто из нас не скажет. Скорее всего, изменений в этом плане нет, ибо восстание подавляли те же персонажи, а вести себя принципиально иначе они физически не могли. Даты вроде бы тоже совпадают, но полиция до сих пор зализывает раны и, скорее всего, будущая реакция будет жестче. Иными словами для эсеров их локальные победы есть руководство к грядущим битвам, но таковыми же они являются и для власти. Пока же Россия наслаждается работой первой Государственной Думы. Кстати, девятого июля в нашем времени товарищ царь распустил думу. Ту-то мы и проверим наш исторический хронометр.
* * *
Этот поезд на Питер отправлялся поздно. Как правило, им пользовались люди стесненные в средствах или, как Федотов, стремящиеся попасть в столицу ближе ко второй половине дня, когда по его представлениям объявят о роспуске Думы.
Значение избрания представительного органа власти Империи переоценить трудно. По сути, выборы Думы явились первым серьезным отступлением самодержавия и попыткой преобразования России в парламентскую монархию. Если бы не политические катаклизмы, если бы российский народ был согласен терпеть, если бы не война, если бы ..., то лет через сто пятьдесят, жители страны гордились бы почти бесправным монархом и выбираемым парламентом правительством. Увы, такого времени у державы не нашлось, а быстрее чесать репу товарищ царь оказался неспособным и первый бой парламенту в эталонной истории он дал 9 июля. В этот день царь распустил Думу, а Борис, ступив на перрон Московского вокзала города Санкт-Петербурга, рассчитывал услышать эту новость. Если услышит, то и хвала всевышнему — их вмешательство не привело к фатальным последствиям.
