Все это мило и хорошо, но в шестидесятиметровом моем сарае станки было ставить уже некуда. К моему удивлению, и эта проблема решилась на редкость удачно. Местная купчиха, богатейшая хлебопромышленница голода госпожа Шешинцева вдруг предложила мне взять у нее в аренду всего за пятьдесят рублей в месяц простаивающий хлебный склад. Конечно, этот склад "простаивал" с момента пуска Царицынско-Калачевской железной дороги, когда все хлебные склады чуть ли не в одночасье переместились поближе к Ростову. Но полста рублей за шестисотметровый кирпичный склад высотой в семь метров, да еще с правом выкупа за четыре тысячи — это называется "невероятная везуха", не обошедшаяся, впрочем, без участия Елены Андреевны. Конечно же отказываться я не стал, и пятого марта склад начал превращаться в "цепной завод": чисто декоративные "оконные проемы" превращались в настоящие окна, внутри начало расти перекрытие между двумя уже этажами. Перекрытие я сразу делал бетонное, а в качестве арматуры задействовал приобретаемые у железной дороги списанные рельсы.
Поскольку для строительства я запустил сразу три цементные печки, то был шанс уложиться с модернизацией склада за месяц (цемент в основном шел именно на перекрытия), даже у учетом того, что и в "усадьбе" началась новая стройка.
Маша Векшина, которая была Мастером По Изготовлению Электроламп, со стеклом была совершенно "на ты". Вот только для работы с ним Маше требовалась отдельная варочная печка — которую тоже было некуда ставить, и поэтому как только сошел снег я приступил к строительству ещё одного "сарайчика", исключительно для Машиных нужд. Сам сарайчик поднялся уже к десятому марта, и девочка с братом приступила к строительству собственно печки. А кроме печки они занялись и установкой всего вывезенного из Нижнего оборудования — а вывез я, кроме здоровенного ртутного насоса, и довольно много прочих "хитрых" приспособлений. Только вот все это "оборудование" была рассчитано на использование газа, а до Царицына с его газовым заводом было далековато...
Неподалеку, в Бекетовке, стоял стекольный завод купца Воронина. И работал этот завод безо всякого газа, на угле. Вот только Воронин не горел желанием поделиться технологиями, и пришлось технологии у него "умыкать" вместе с "носителями". Да и у меня рабочих прибавилось — так что кроме "сараюшки" радом поднялся и жилой дом для рабочих. Начал подниматься — трехэтажный, кирпичный (на своем кирпиче он дешевле деревянного мне обходился), а два подъезда по дюжине квартир. Не ахти какие квартирки, "однушки" и "двушки" хрущевской планировки — но по нынешним временам это было очень даже неплохо. Настолько неплохо, что сразу трое настоящих мастеров-стекольщиков решили из Бекетовки переселиться в Ерзовку. Воспоследовавшие попытки испортить жизнь — не мне, а перекупленным рабочим — были весьма споро остановлены городской полицией, давно и прочно осознавшей выгоды от экономии 'арестанстких денег'.
Собственно, этот дом я построил "по согласованию с профсоюзом", который я же и учредил. Назывался он "профсоюз помощников Александра Волкова", а председателем его стал Вася Никаноров.
Довольно быстро я выяснил, что Василий нахватался "социалистических идей" сугубо в устной форме, работая на Кунавинском механическом заводе под Нижним. "Учителя" его тоже особой грамотностью не отличались, вплоть до того, что именовали поселок "Канавино" — но идея о "всеобщей справедливости" Васе понравилась. Собственно, попытки эти идеи воплотить и привели его в мою мастерскую.
Поскольку я работал наравне со всеми (если не больше остальных), довольно быстро мы перешли не только на "ты", но и постоянно обсуждали разнообразные "рабочие" вопросы — в том числе и "социальные". И вот во время одного такого обсуждения и возникла идея создания этого профсоюза.
— Вот ты мне, Саш, скажи — разве это справедливо, что рабочий на заводе получает пятьдесят копеек в день? — Вася все еще переживал по поводу своей неудачи в железнодорожных мастерских.
— Ты про мой завод говоришь? У меня столько детишки получают, которые за лошадьми навоз выносят.
— Нет, я вообще...
— А вообще — справедливо. Я же, как капиталист, рабочего силком к станку не гоню, плеткой работать не заставляю — он сам на мою зарплату соглашается.
— А если не соглашается? Просто ему больше идти, может, некуда? Он может и рад бы больше получать, но ведь вы его с такой просьбой сразу выгоните!
— То, что ему некуда идти — это его личное дело. Не согласен — пусть проваливает, на его место сто человек в очереди стоят и ему завидуют. А мне, как хозяину производства, несогласный работать рабочий просто не нужен. Смотри сам, в городе все рабочие получают примерно одинаково, причем хорошие рабочие получают много больше. Сам знаешь, на железной дороге хороший рабочий поболее инженера зарабатывает. Так что рабочий не ныть должен, а хорошо работать — тогда он и будет больше получать.
— А если вдруг все не согласятся? И забастовку учинят? Что — всех увольнять хозяева будут? — выдвинул Вася главный нынче "социалистический" аргумент.
— Если просто работать не будут — всех и уволят. А если новым рабочим работать не дадут — то это уже называется разбой и воровство, и тогда с рабочими будет разговаривать полиция. Вот ты сам смотри — допустим, на железной дороге ты учинил бы забастовку — чтобы рабочим больше платили. Дорога — остановится, за перевозку грузов денег она не получит — и из чего даже не больше, а хоть бы по старому платить?
— Дорога всяко больше денег получает, чем рабочим платит...
— Все больше убеждаюсь, что слова "социалист" и "дурак" в России означают одно и то же. Вася, дорога на Калач возит хлеб и уголь. Расценки установлены государством, и они сейчас ниже, чем даже затраты на перевозку. Чтобы окупаться, другие грузы возят, пассажиров — но прибыли невелики, а ведь еще и банкам надо кредиты отдавать, что на строительство брались. Сейчас дорога зарплаты повысить не может — иначе она просто обанкротится и закроется, и рабочие вообще никаких денег не получат.
— Как же! Вон, хозяева дороги получают сколько! Я годовой отчет прошлогодний читал, по семь процентов с вклада получили!
— Семь процентов — это очень много, да... То есть не пройдет и пятнадцати лет, как они вложенные деньги обратно получат. Вот ты согласишься свои деньги отдать, с тем, чтобы тебе их вернули через пятнадцать лет? Только учти — получили они эти проценты не от дороги, а от государства, которая вкладчикам эти семь процентов гарантировало, а дорога пока ещё прибыли почти и не дает.
Вася задумался, но минут через пять снова поднял тему:
— Ну а рабочим-то такое откуда знать? У тебя-то я знаю, куда деньги уходят, но мне ты и рассказываешь, а прочие — ...
— Откуда знать? Слушай, а это неплохая мысль! Между рабочими и хозяевами должны быть более тесные отношения, чтобы и рабочие знали что к чему, да и хозяева чтобы были в курсе рабочих забот. Но с каждым хозяину общаться просто некогда, а посему сделаем так: общаться по всем рабочим поводам я буду с тобой, ну а ты уже — с остальными рабочими. В Англии это называется тред-юнион, по нашему будет профсоюз. Только учти — платить больше, чем другие платят, я рабочим не буду, поскольку лишних денег у меня нет.
— Про деньги я знаю. Ну а тогда к тебе рабочие с Царицына и не пойдут: деньги те же, а до Ерзовки и далеко, и дорога сколько стоит! А тут жить негде, разве что сарай под жилье снимать. Мне то и на чердаке твоем хорошо, ну а какие с семьями, да и чердак у тебя невелик...
Лишних денег у меня не было, а вот стройматериалы — в изобилии: с Рязановки в отдельные дни приходили "подработать" до сотни человек. За копанье глины и мела я платил по гривеннику в день всего, но зато кормил "от пуза": для гамбургеров уже ежедневно покупалось по бычку и щей "на костях" хватало. А на пшено для каши и муку для хлеба всяко уходило не более чем пятачок на одного кормимого, так что денег на строительство уходило до изумления мало — при том, что "рязановцы" часто приходили с семьями и у меня часто кормились и неработающие дети, и старики, и бабы.
А вот времени строительство отнимало очень много, при том что основной моей целью было все же изготовление мотоцикла. Пришлось основательно вспомнить как раз "дифуры" — а год назад я еще сам себя высмеивал за "ненужные в Ерзовке" знания. Оказалось — нужные: с бронзовым радиатором мотор, конечно, не перегревался... он вообще выше шестидесяти градусов не грелся, и радиатор действительно можно было радикально уменьшить. Правда сначала пришлось выписать кучу всяких ценных книжек (учебников для нынешних, причем немецких, университетов) и заново освоить умножение в столбик, а хорошая (опять немецкая) логарифмическая линейка оказывается мало того что стоит пятнадцать рублей, так ее еще из самой Германии тоже выписывать надо!
Но к началу мая все как-то неожиданно "устаканилось". Заработал цепной цех в Царицыне, первые рабочие вселились в новенькие квартирки позади моей усадьбы, Маша сделала первую дюжину двенадцативольтовых лампочек для мотоциклетной фары, а Илья в литейке своих железнодорожных мастерских отлил сразу полторы дюжины новых блоков цилиндров для мотоциклетных моторов: "температурные" расчеты показали, что можно делать из целиком чугунными. Вдобавок один из сманенных бекетовских рабочих был специалистом не столько по стеклу, сколько по тиглям для него — и вот он-то изготовил мне керамические детали свечей зажигания. Вася Никодимов поколдовал — и у меня этих свечей стало уже много, почти полсотни сразу. Осталось дождаться Володю Чугунова — и можно приступать к массовому выпуску мотоциклов. Штук по двадцать — тридцать. В год — больше имеющимся "персоналом" не сделать.
Ну, допустим, буду я их продавать по сто рублей, даже по сто пятьдесят. И получать безумную прибыль аж по восемьдесят рубликов с машины — это уже больше ста процентов. Две с половиной тысячи рублей — бешеные деньги! Только вот на пончиках с гамбургерами я получал столько же, но за неделю.
С другой стороны — я же их не для прибыли делаю, для удовольствия. Первый мотоцикл уже почти готов даже, Никодимов уже формы для вулканизации шин закончил, осталось их отникелировать только. И второй уже на подходе — можно будет скоро устраивать гонки на мотоциклах. Между мной и Евгением Ивановичем. А можно — между Евгением Ивановичем и мной, поскольку Илья — человек осторожный, Елена Андреевна за его осторожностью бдит непрерывно.
В общем-то, княжна Елена Андреевна — чудесная женщина. А как именно княжна — еще чудеснее: когда на очередной субботнем обеде у Ильи я на эту тему заикнулся лишь, она, с простотой необыкновенной, сразу же поинтересовалась:
— А чего вы, Саша, не станете больше ваших мотоциклов выделывать?
— Да где их выделывать-то? Вы же были у меня, видели мои мастерские.
— Так выстройте мастерские побольше!
— И где? На огороде?
— Ну зачем на огороде... купите земли сколько надо да выстройте. У вас же, я слышала, прибыли немаленькие? За день небось десятин на десять-двенадцать выходит? А для мастерских-то и нужно немного. Если желаете, я поговорю с Михаилом Федоровичем, чтобы с бумагами задержек не было.
Я пожелал — кто, как не единственная в Царицыне урожденная княжна сможет вот так запросто попросить о небольшой услуге заместителя уездного предводителя дворянства? С другой стороны, зачем княгине вникать в мелкие детали сделок — на это мужчины есть.
А мне давно приглянулся один кусочек земли — по берегу Волги ниже Мокрой Мечетки, не доезжая до металлургического завода. Лежащий между трактом и Волгой, он, похоже, никому был не нужен. Правда в процессе оформления бумаг выяснилось, что участок числился в "удобных землях", но видимо "удобной" земля эта была еще во времена палеолита: она была выпахана и полностью убита лет так пятьдесят, а то и семьдесят назад. Поэтому, хотя "официальная" стоимость удобных земель по уезду была установлена в двадцать шесть рублей, мне ее продали по двенадцать. Предварительно списав в "неудобья", с назначенной ценой в полтора рубля за десятину. Я обеднел разом на пять с половиной тысяч рублей (а Предводитель со товарищи — случайно забогател на четыре с половиной), но взамен получил четыреста пятьдесят десятин ни на что не годной земли. Ну почти ни на что.
Но не пожалел я, что господин Мельников улучшил свои материальные условия, совсем не пожалел: вся земля вся эта была переписана мне "в родовое поместье". Что означало мое полное право творить на ней все, что мне будет угодно не испрашивая ни у кого особых разрешений. А то те же французы потратили почти два года на 'согласование' места для размещения своего завода. И при этом платили за землю еще и арендную плату ежегодно, причем сумма эта превышала все мои затраты на покупку. Вдобавок Михаил Федорович намекнул (в ответ на прямой вопрос), что и земля 'за трактом' тоже легко может быть переведена в 'неудобные'. Понятно — высохшая степь ведь, а через полгода предстоят выборы нового уже Предводителя...
Аналогичная высохшая степь на противоположном берегу великой реки стоила (по кадастровой оценке) всего девяносто пять копеек за десятину. Потому как лежала эта степь уже в Царевском уезде Астраханской губернии и изначально числилась в неудобьях. Не с самого берега, но уже в трех верстах от Волги представляла она то, что в трезвом уме я бы назвал скромно 'полупустыней', да и то по весне и чисто из вежливости. Поэтому когда я по этой цене приобрел сразу две тысячи десятин, Саша Ионов соизволил мне сообщить, что переплатил я минимум по девяносто четыре копейки за каждую. И он еще не знал о дополнительных пяти сотнях — но именно благодаря этой 'неучтенной наличности' овраг, идущий от Волги к моим новым 'угодьям', тоже вошел в состав моей личной собственности. А купил я ее исключительно 'впрок': Мельников в разговоре случайно заметил, что 'у соседей' уездному начальнику всего-то три месяца до отставки осталось — и я рассудил, что возьмет он немного, лишь бы дали.
Оформление документов на землю закончилось в конце июня. В соседней губернии — с 'местной' властью я, благодаря Лене, договорился меньше чем за неделю. Жалко, что разговор о 'нехватке земли' состоялся так поздно, а том мог бы сразу построить стекольню на новом месте. Но нет худа без добра: сейчас мои планы в отношении именно стекольного производства резко изменились. Просто, увлекшись тепловыми расчетами, я заодно и подсчитал (развлечения ради) потребную длину линии для непрерывной разливки листового стекла. На самом деле я начал считать, во сколько мне обойдется остеклить новые мастерские — и вот...
По всему выходило, что 'просторные и светлые цеха' у меня получатся лишь при снижении стоимости оконного стекла минимум впятеро. И если катать лист так, как я видел в фильмах, то цену так снизить получится. Правда длина стеклопрокатного цеха получалась чуть больше даже ста пятидесяти метров. Что в принципе нестрашно — на своих кирпиче с цементом даже такой длинный сарай выглядел вполне подъемным. Неподъемно выглядела сама стеклопрокатная линия...
