Скс Режим бога 1-я книга

Пока я беспредельничал в ринге, хмурый Мисюнас стоял в своем углу, и злобно зыркал на меня своими водянистыми глазами. Сегодня он никому не махал, и явно чувствовал дискомфорт от моего уверенного поведения. Наверняка история с разоблачением мошенничества с возрастом изрядно потрепала ему нервы.

Рефери пригласил нас в центр ринга, и быстро проговорил "обязательную программу". Проверил наличие кап, и указал поприветствовать друг друга. Я демонстративно приобнял Мисюнаса — тот скинул руки и оттолкнул меня. По залу пробежал неодобрительный гул. Зачтено...

Гонг и команда "бокс"! Я как тигр ринулся на прибалта, и обрушил на его защиту град ударов, а когда он поднял руки выше, чем следовало — пригнулся, и пробил по корпусу. Мисюнас согнулся и упал на колени. Зал взвыл от восторга! Еще бы — первый нокдаун на девять боев! Судья открыл счет.

Встал Мисюнас быстрее, чем мне бы хотелось, на счет "шесть". Точнее, мне вообще не хотелось бы, чтобы он встал. Но что уж имеем. Выбора у меня не было, и я продолжил в прежнем ключе. Только теперь теснил Мисюнаса в угол, и готовил второй удар. Тот, видимо, был сильно растерян моим темпом и силой ударов, да и нокдаун ему уверенности не прибавил. Поэтому мне удалось под постоянный вой зала зажать Мисюноса в угол, и улучшив момент, зарядить ему в печень. Рефери довольно грубо меня оттолкнул от скрючившегося прибалта, и я решив 'играть так играть' — "упал" от его толчка. Вокруг поднялся гул негодования!

Я тяжело поднялся. Увы — на самом деле тяжело. От выбранного темпа и не лучшего состояния здоровья, я стал выдыхаться. Падал тоже зря — в бок отдало так, что я не удержался и скривился. Рефери, растеряно поглядывая на меня, отвел поднявшегося Мисюнаса в его угол, и я услышал, как он сказал тренеру:

— Если будет третий нокдаун — я остановлю бой.

Шота покивал рефери головой — мол, понял, — и стал что-то настойчиво подсказывать на ухо Мисюнасу.

Снова звучит "бокс", но меня насторожил блеск в глазах Мисюнаса и непонятно откуда обретенная им уверенность в движениях — и это после второго-то нокдауна... Поэтому я "включил Кличко", и попрыгал с джебом от Мисюнаса, ожидая какой-то каверзы или попытки "золотого удара".

Но долго прыгать не удалось — сил уже было мало, я стал задыхаться — и решив, что один удар переживу, стал готовить свой нокаут, выцеливая голову противника.

Мисюнас пытался работать в корпус, и мне пришлось опустить левую, чтобы прикрыть рану, которая, по моим ощущениям, снова стала кровоточить. Пора заканчивать как можно быстрее!

Я уже приготовился пробить в голову пригибающегося во время работы по корпусу Мисюнаса, как вдруг резкая боль скрючила меня и бросила на настил ринга.

"Какая сука! Врезал ниже пояса..." — я не мог разогнуться. Рефери остановил бой, и что-то выговаривал Мисюнасу. Я слышал, что с того снимают очко, и рефери обещает при следующем подобном ударе дисквалифицировать. Но что толку — я не мог разогнуться от сильнейшей боли. Рядом суетился Ретлуев. Судья объявил остановку раунда. Зал возмущенно шумел.

"Падла, если встану на ноги — убью вошь белобрысую!" — твердо пообещал я себе.

Когда истек срок остановки боя, я только-только смог более-менее нормально стоять.

— Продержись десять секунд, будет перерыв! — на ухо кричит мне Ретлуев.

Зал встречает криками восторга мой выход в центр ринга — за Мисюнаса, наверное, уже никто не болеет.

Звучит команда "бокс", и Мисюнас налетает на меня с прямым в голову — закрываюсь, и пропускаю удар прямиком по ране. От страшной боли опять валюсь на настил. Судья открывает счет, который прерывается гонгом.

В моем углу, куда меня дотащил Ретлуев, настроение совершенно похоронное.

— Витя. — мягко говорит Ретлуев, очень редко обращавшийся ко мне по имени, — Надо останавливать бой — ты не восстановился после удара ниже пояса, и теперь нахватаешь нокдаунов, а не дай бог — нокаут.

— Ильяс. — хриплю ему в ответ — от боли ВЕЗДЕ плывет перед глазами, — Ты меня в это втянул — так что не смей мне говорить, что все окончено. Я сам решу, когда конец!

Ретлуев молчит.

И тут вступает всё время молча махавший полотенцем Леха:

— Он сейчас кинется тебя добивать — уйди влево, за бьющую, и пробей ему в голову! Двигаться нормально ты не можешь, так что ставка на один удар. Давай, брат.

Ретлуев молча посмотрел на обоих, скривился, как от лимона, прихватил меня за шею, притянул к себе, и сказал на ухо:

— В голову не получится — он настороже. Уйди за бьющую, наступи ему на ногу, и пробей апперкот снизу — резко, всем телом, под подбородок. Давай... хм...'брат'. — он еще раз скривился.

Пряча от Мисюнаса глаза и пошатываясь, я вышел в центр ринга. В зале повисла тягостная тишина — кажется, все уверены, что меня сейчас окончательно "уронят".

Гонг, "бокс" — собрав оставшиеся силы и всю ненависть, я меняю стойку и пригнувшись, ныряю вперёд правым плечом с опущенной рукой. Как следствие — пропускаю в ухо короткий боковой — боли не чувствую, вообще ничего не чувствую, кроме желания убить Мисюнаса, Шоту, Ананиста в генеральском мундире и еще кого-нибудь. Плотно "липну" к не ожидавшему этого Мисюнасу, и наступаю своей правой ногой ему на кончик правой кеды, не давая разорвать дистанцию.

А дальше "де-жа-вю" — вчера я так же стоял вплотную с ТВАРЬЮ, и убил ее коротким правым снизу.

"Бумс" — стоит, бью еще раз, вкладывая все, что во мне осталось. "Бууумс" — Мисюнас валится на меня, и мы оба падаем.

— Вставай!!! — хором ревут из угла Ретлуев и Леха, я слышу их, как из-под толщи воды, но честно пытаюсь выбраться — и скинув с себя прибалта, вначале встаю на одно колено, а потом все же поднимаюсь на совершенно ватные ноги.

Зал беснуется. Финал удался! Нахожу мутным взглядом VIPов. Запомнят! Стоят и тоже отчаянно хлопают. Мне плохо. Мне очень плохо. Рефери поднимает мою руку, а над Мисюнасом в его углу колдуют врачи. С помощью своих секундантов с трудом спускаюсь с ринга вниз. Не отрываю левую руку от бока — чувствую, что идет кровь. Странно, что пока никто не заметил пятна на форме.

Нас окружают мундиры. Поднимаю глаза — передо мной стоит Чурбанов и что-то говорит. Опускаю левую руку, замминистра продолжает говорить — но посреди фразы замолкает, и с округлившимися глазами молча показывает на мой бок.

"А пропади все пропадом!"— думаю я с облегчением, и валюсь прямо на Чурбанова. Темнота...

* * *

Позже, много позже, по рассказам некоторых участников тех событий, мне удалось воссоздать всю картину того дня...

Чурбанову не осталось ничего другого, как подхватить меня под мышки. К нему на помощь устремились референты и адъютанты, но как льдины ледоколом, были выдавлены в стороны могучим корпусом Лёхи.

Так и тащили меня к судейским столам заместитель министра внутренних дел СССР, генерал-лейтенант милиции и любимый зять Генерального секретаря ЦК КПСС товарищ Юрий Михайлович Чурбанов, и условно осужденный водитель 'Скорой помощи' и 'мой большой брат', гражданин Коростылев Алексей Геннадьевич, в окружении возбуждённо галдящей и пытающейся помочь толпы высокопоставленных лиц.

Когда они водрузили мою безвольную тушку на столы, то возникла небольшая заминка — никто не знал, что делать дальше. Рядом возник 'хозяин Ленинграда' Романов, несколько запоздавший к "перетаскиванию тяжестей". Сохраняя видимое спокойствие — ветерана войны кровью удивить невозможно — он задрал мою футболку...

Дома, когда я мастерил повязку, то сделал это с немалым запасом прочности. Густо засыпанный стрептоцидом квадрат бинта во весь бок я плотно заклеил ровными лентами, которые отрезал от катушки лейкопластыря.

Теперь же это произведение моего творчества представляло из себя жуткое зрелище: ленты разошлись и начали отклеиваться, из образовавшихся разрывов текла кровь, также она же обильно проступила и по всему периметру повязки.

— Ничего себе! — интеллигентно выдохнул глава 'города трех революций'.

— Во бLя! — куда более экспрессивно выразился всесильный замминистра.

— Врачей сюда! — это они уже исполнили хором...

... Уже через десять минут под завывание сирен милицейского сопровождения, битком набитый реанимационной аппаратурой черный микроавтобус с наглухо затемненными стеклами мчал меня в сопровождении опытных врачей в номенклатурную 'Свердловку' — 31 городскую клиническую больницу им. Я.М.Свердлова. Свою персональную 'реанимационную Скорую' отдал Романов.

Еще через двадцать минут я лежал на операционном столе...

А в это время в кабинете начальника спорткомплекса 'Динамо', выставив из него самого хозяина, генерал-лейтенант Чурбанов в испачканном моей кровью мундире, член Политбюро ЦК КПСС Романов и еще трое милицейских генералов, а также затесавшиеся в такую компанию волей начальника ГУВД Леноблгорисполкомов генерала Кокушкина Ретлуев с Лехой, с крайне заинтересованными лицами слушали мою писанину, вытащенную из моей же куртки в раздевалке. С непроницаемым видом ее зачитывал прокурор Ленинграда Соловьёв.

"В милицию г.Ленинграда

от ученика 7а класса 81 средней школы

Селезнева Виктора Станиславовича, 1963 г.р.

прописанного: г. Ленинград, пер. Трубецкого д.5, кв.69

Явка с повинной

Я, Селезнев Виктор, 14.05.78г. в воскресенье, поехал в магазин "Спортивные товары" около станции метро "Василиостровская". Там я хотел купить небольшой турник для подтягиваний дома, т.к. занимаюсь спортом.

Деньги на турник сэкономил из тех, которые мне дает в школу мама. В магазине я купил турник, сумку "Динамо" и альпинистский карабин, которым потом прикрепил перекладину к сумке — видел, что так делал один мужчина на улице.

Потом я поехал в Музей железной дороги на станции метро Технологический институт — там есть макет железной дороги, и я хочу сделать дома похожий.

Следуя в музей по проспекту Москвиной, я зашел в один из дворов, где оставаясь незамеченным, увидел мужчину в сером костюме и очках. Он привлек мое внимание тем, что достал из портфеля красное удостоверение, открыл, почитал, засмеялся, затем поцеловал его и засунул в верхний наружный карман пиджака.

Мне все это показалось странным и подозрительным. Я знаю, что бывают преступники, которые выдают себя за милиционеров, и подумал, что этот мужчина на милиционера не похож — но не стал звонить в '02', потому что сомневался.

Я решил за ним проследить, и через некоторое время увидел, что он входит в подъезд дома номер 8 по 8-ой Красноармейской улице. Я сначала некоторое время его ждал, но он не выходил. Тогда я решил тоже войти в этот подъезд.

Я пошел пешком по лестнице, и на одном из этажей услышал, как этот мужчина разговаривает с какой-то девочкой и о чем-то ее спрашивает, а также говорит ей, что он сотрудник милиции.

Затем мужчина попросил у девочки разрешение позвонить по ее домашнему телефону в милицию, и она пустила его в квартиру. Я не знал, что делать, и стал подслушивать под дверью квартиры.

Когда я услышал крики девочки, то посчитал, что ей нужна помощь, и ударил ногой по двери — я так поступил только потому, что хотел спасти девочку от преступника.

Дверь открылась, и я увидел, что мужчина в костюме схватил девочку и приставил нож к ее горлу.

Мужчина оглянулся, отпустил девочку — она упала — и пошел с ножом ко мне. Я окончательно понял, что это точно никакой не милиционер, и испугался, что он меня убьет. Я попытался защититься турником, но мужчина его у меня выхватил и ударил меня ножом в левый бок. Было очень больно.

Я стал от него отбиваться, у меня в руке был карабин, и я ударил им мужчину снизу в голову, т.к. он меня держал и пытался повалить на пол. Мужчина упал без сознания, но дышал. Девочка тоже лежала на полу, но у нее крови не было. Я позвонил из квартиры по телефону в милицию, и ушел.

Я не знаю, почему так сделал. Я даже не очень помню, как добрался домой. Дома я перевязал рану, а окровавленную одежду спрятал в мусорное ведро, чтобы не пугать маму. Потом я лег спать, потому что совсем не было сил и плохо себя чувствовал. А сегодня утром понял, что вчера поступил неправильно, и решил пойти в милицию и все рассказать.

А эту "явку с повинной" я пишу потому, что знаю, что это учитывается, как смягчающее вину обстоятельство. Я знаю, что поступил неправильно, и сбегать от милиции было нельзя.

Прошу меня не наказывать очень строго.

Виктор Селезнев"

Прокурор закончил читать, аккуратно отложил бумагу в сторону, и стал протирать снятые с носа очки белоснежным носовым платком. Все молчали.

Первым нарушил молчание Романов, и осторожно спросил:

— Что думаете об этом, Сергей Ефимович?

Городской прокурор Соловьев — известный в профессиональных кругах своим легендарно крутым и независимым нравом, позволявшим ему неоднократно игнорировать настоятельные просьбы и даже указания таких людей, как министра внутренних дел Щелокова и самого Романова — закончил протирать очки, и снова водрузил их на нос:

— Сейчас давать какую-либо оценку преждевременно. Надо проверять объективные обстоятельства дела. Но если все было так, как изложено, то по делу он может проходить только в качестве свидетеля или потерпевшего.

Прокурор снова снял очки, и оглядел оживившихся присутствующих.

— Думаю, что все правильно повторить он сможет — язык у парня подвешен хорошо, на боксе это все слышали. — Соловьев усмехнулся, увидел ответные усмешки, а затем продолжил, — Все равно, чтобы что-то узнать сверх прочитанного, нужно разговаривать с ним — а допрашивать несовершеннолетнего мы можем только в присутствии его родителей. — городской прокурор замолчал и многозначительно уставился на начальника ГУВД.

Генерал Кокушкин ответил сначала непонимающим взглядом, но все же быстро распознал подсказку:

— Так зачем нам его допрашивать? Подозреваемым он точно не будет — преступник в ИВС, и дает признательные показания. Очень интересные, между прочим, показания! — генерал нахмурился вопреки своим словам об "интересном", — Признательные показания им уже даны по тридцати двум эпизодам изнасилований в разных областях и республиках, куда тот ездил, как водитель-дальнобойщик последние шесть лет. — присутствующие обменялись взглядами и помрачнели, — В ходе обыска в квартире преступника были изъяты некоторые вещи потерпевших. Только по Ленинграду добавилось еще два эпизода, о которых не заявляли. Сейчас выясняем причины. — рассказывал это Кокушкин в основном для Чурбанова и Романова — городской прокурор и так все знал, его первый зам вел допросы лично.

— И что вы предлагаете, Владимир Иванович? — поторопил Соловьев замолчавшего было начальника милиции.

— Так что в официальном допросе пока нет острой необходимости. — спохватился Кокушкин, — Тем более, что он ранен и в больнице. Предварительно можно просто поговорить.

— Капитан. — открыл рот молчавший до этого Чурбанов, — Да сиди ты! — махнул он рукой на вскочившего было Ретлуева, — Как ты не в курсе таких событий оказался — он ведь твой воспитанник? Или знал?

— Никак нет, товарищ заместитель министра, не знал! Я его вообще не видел два дня. Сам как с горы скатился от такого поворота! — Ретлуев развернулся к Лехе — все тоже уставились на парня.