| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— ...но актовый зал санатория — это не зал с телекамерами и прожекторами в "Останкино". К тому же, над голосом нужно все же поработать со специалистами. Немного и недолго, но нужно. Второе...
Григорий Давыдович отпил пиво из хрустального фужера, в то время как Леха по-простецки хлебал его из граненого стакана. Пивные кружки нам почему-то не принесли.
— Так вот... Второе — я не думаю, что вам там дадут выступить. Опыта выступлений у вас нет — а хотя бы одна написанная вами песня там прозвучит. Этого сочтут достаточным. Но подготовить что-нибудь, конечно, можно... на всякий случай. Хотя, я на этот вариант особенно не рассчитывал бы...
Он пожал плечами и продолжил.
— С "комсомольской" песней тоже все неочевидно... На праздничных концертах выступают обычно признанные мастера эстрады, и "профильные" самодеятельные коллективы.
Видя наше непонимание, Клаймич охотно пояснил:
— Вот если бы вы выступили комсомольским хором или бригадой самодеятельности стройотряда — тогда да...
Я встал, отошел к балкону, и встав в "позу Ильича", стал четко и с напором декламировать:
Вполголоса жить не стоит!
Мы начали свой разбег!
Нам выпала честь с тобою
Открыть двадцать первый век!
Я слышу сквозь ночь и вьюгу
Часов волевой отсчёт.
Стрелки... идут по кругу,
Время... идёт вперёд.
— Этот куплет пою я — как тот, кто до двадцать первого века доживет точно. — я усмехнулся — "уж я-то это точно знаю — уже доживал разок", — А припев я предпочел бы спеть хором, с Кобзоном и Лещенко...
И я затянул:
Если дело отцов станет делом твоим, —
Только так победим. Только так победим.
Слышишь юности голос мятежный,
Слышишь голос заводов и сёл:
Ле-нин, Па-ртия, КАМ-СА-МОЛ!
Ле-нин, Па-ртия, КАМ-СА-МОЛ!
— Потом, Кобзон и Лещенко, каждый поет по своему куплету — и заканчиваем мы концерт совместным скандированием с залом: "Ле-нин, Па-ртия, КАМ-СА-МОЛ!" — и так минут пять. Громового скандирования... Естественно, стоя... Весь зал — во главе с...
Я многозначительно указал пальцем в потолок.
"Я два раза пересматривал эту сцену на Айфоне. Первый раз чуть не прослезился, sуka... Столько веры и азарта в глазах тех сотен скандирующих парней и девчонок. Мдя...".
Вернулся и тяжело плюхнулся в кресло. Настроение испортилось...
Леха, встретившись со мной глазами, поднял вверх большой палец!
Клаймич задумчиво рассматривал на просвет фужер с пивом, медленно крутя его за тонкую ножку. Молчание затягивалось.
— Как вы умудряетесь писать такие разные тексты, Витя? Нет ощущения, что это один автор. Обычно это понятно. Но не в вашем случае.
— Знаете, Григорий Давыдович, как Гафт написал в одной из своих эпиграмм: "Всегда играет одинаково..."
— ...актриса Лия Ахеджакова! — закончили мы с Клаймичем хором.
— Вот запало мне в память — теперь стараюсь не быть похожим сам на себя.
— ...и на Ахеджакову... — невинно добавил Леха.
Пока мы смеялись, довольный нашей реакцией Леха воспользовался моментом, и умял остатки орешков.
"Все верно: хорошо смеется тот, кто смеется последним...".
...Наши посиделки затянулись до позднего вечера. Я был вынужден спеть "кАмсАмол" и "милицейскую" песни полностью и не по одному разу. Хорошо, что слова уже заучил наизусть. Клаймич напряженно слушал, иногда закрыв глаза и перебирая пальцами по столешнице. Потом обсудили вопрос срочного привлечения к творческому процессу Завадского. По ходу обсуждения Леха позвонил Николаю, и вскоре нас за столом стало четверо.
Пришлось петь снова...
Уже в полном составе мы составляли "график проведения работ", в котором все выглядело более-менее понятно и отчасти даже реалистично, кроме одного пункта... "Солисты".
Солисток не было. Была пока только Вера — и то Клаймич удрученно кивнул, когда ее я обозначил термином "ненадежная".
Конечно, это не было критично "сегодня". И "кАмсАмол", и "ментовскую" я мог спеть с кем-то из мэтров. И на "Песне года", если дадут выступить, то тоже поразеваю рот "соло", но... Но...
Высказанную Клаймичем идею об абсолютной выгоде одиночного творчества, "если бог дал голос и слух", я сразу и небрежно отмел, чем, к сожалению, привлек излишнее внимание и лишние вопросы.
Клаймич-то промолчал — только посмотрел внимательно, а Коля Завадский сразу стал подробно излагать свои доводы.
Тут были и простота творчества — когда пишешь под свою манеру и свои вокальные способности, и про возможность легко выступать со своими песнями, не будучи членом Союза композиторов, и про отсутствие необходимости связываться с "этими капризными девками", и про свою ПЕРСОНАЛЬНУЮ популярность у народа, и даже про возможность получения гонораров за концерты как исполнитель, и многое другое...
Клаймич и Леха согласно кивали в такт все новым и новым доводам Завадского, но... как-то без особого энтузиазма. Хотя я находил Николая достаточно убедительным, и если б у меня не было других стратегических планов, то однозначно бы к Коле прислушался.
Я так и сказал:
— Ты абсолютно прав. Просто я не собираюсь заниматься эстрадной деятельностью всю жизнь, у меня есть еще куча планов — а для этого требуется много свободного времени. Поэтому ВИА будет "петь и танцевать", а я буду для них писать, и к ним присоединяться "по большим праздникам"! В свободное же время я планирую заниматься другими вещами...
Клаймич опять внимательно посмотрел, и... опять промолчал. Как мне показалось, он не сильно удивился моему ответу. Леха же после моих слов явно приободрился!
"Похоже, неохота "старшему братцу" всю жизнь рядом с песенками провести...".
Завадский поискал глазами союзников, и огорченно вздохнул.
— А вот вы, Коля с Григорием Давыдовичем, и будете "рулить процессом" — дергая меня, когда буду нужен...
Этот посыл заставил всех задуматься, и оставил мне время понаблюдать за их реакцией.
Завадский чуть подумал и воспрял духом, Клаймич согласно кивнул, а Леха не услышав своего имени, и вовсе заулыбался.
— Раньше начала сентября начать проводить поиск кандидаток невозможно, — негромко подытожил Клаймич, — но сложность не во времени, а в критериях отбора. У Веры, пусть и поставленный в домашних условиях, но вполне себе консерваторский вокал, она в совершенстве владеет английским, и она... объективно — красавица. Вот от этого и образуются три искомых критерия: профессиональный вокал, профессиональный английский, и равнозначная внешность.
Завадский опять погрустнел, но тут свои "пять копеек"... О, нет! Свои "ПЯТЬ ЧЕРВОНЦЕВ" внес Леха, который с умным видом задал Клаймичу гениальный вопрос:
— Интересно, Григорий Давыдович, а эта... ну... Альдона... она петь не умеет?
Клаймич мельком кинул на меня взгляд, и дипломатично вывернулся с легкой полуулыбкой:
— Я её не слышал...
— А так-то — красотка! — не сдавался Леха, — С Верой в паре смотрятся умопомрачительно!
— Им бы третьей красивую... например, шатенку. — поддержал Завадский.
Клаймич, уже не сдерживаясь, засмеялся, глядя на мою кислую рожу.
Завадский и Леха недоуменно закрутили между нами головами.
— Я уже предлагал ей. Она отказалась... — нехотя пришлось мне признать.
— При этом они с Верой вместе закончили МИМО, а значит, она хорошо знает английский — и по ее словам, она хорошо поет. Так она, по крайней мере, заявила Виктору. — не удержался Клаймич.
— А чего отказалась-то?! — высказал их общий с Николаем вопрос Леха.
— Не знаю... Она не стала объяснять, просто сказала "нет". — недовольно пояснил я, — Да и откуда мне знать? Может, дипломатическую карьеру планирует. Вон, у нее папа в МИДе работает.
Леха и Завадский моим ответом удовлетворились. Опять повисла тишина.
Наконец Клаймич не выдержал:
— Витя, вы меня простите — но я позволю себе напомнить... Альдона потом проявляла желание вернуться к этому разговору, и даже интересовалась у меня вашими... возможными перспективами. Причем завела этот разговор сама.
— Так давайте её послушаем, что ли... Пусть споет... Вдруг сможет? Вот уже и вторая будет. — приободрился Леха, — А третью уж как-нибудь найдем! Страна большая...
Завадский тоже явно поддерживал эту идею.
"Ну, так ли все рискованно? Захочет кому-нибудь что-нибудь рассказать — и так расскажет. А скорее всего, просто и коротко откажется. Они же, иначе, так просто от меня не отстанут. Да и подозрительны будут мои неаргументированные возражения. Хрен с ней...".
— Ну, пообщайтесь с ней сами, если хотите... Я-то уже разговаривал... — вынужденно согласился я.
Тут же решили, что эту миссию исполнит Григорий Давыдович, когда Альдона оклемается от своей травмы.
Димон уехал. Леха звал меня попрощаться, но я отказался.
— Знаешь, Леша... Жизнь коротка, чтобы её тратить на общение с людьми, которые тебе неинтересны. Раз Дима не с нами — то он мне не интересен. Только не обижайся... Он твой сослуживец — вас многое связывает, твои отношения с ним — твое дело. А от меня передай ему пожелания хорошего полета, и успешной карьеры моряка...
Четыре дня мы безвылазно провели в актовом зале. До обеда Клаймич с Завадским писали партии и аранжировку, а приходящие после обеда на репетицию аэлитовцы помогали все это воспроизводить в реальную музыку, под мои часто безнадежные попытки приблизить звучание к оригиналу моего времени.
На третий день к нам, по просьбе Клаймича, присоединилась Верина мама — Татьяна Геннадьевна. Она дала пару дельных советов по аранжировке, и стала активно натаскивать меня в вокале: обучать правильному дыханию, правильной осанке, распевке, специальным упражнениям для голоса и тому подобному.
Через два дня занятий со мной она сказала Клаймичу, что такого в её преподавательской практике еще не было — чтобы за два дня ученик прибавил в своих вокальных возможностях целую октаву.
— Гриша, он либо меня дурил в первый день, либо... у меня нет объяснений тому, что происходит...
Клаймич, пересказавший мне этот диалог, ждал ответа.
Я "недоуменно" пожал плечами:
— Я никогда не пел... мне сложно судить... Вообще-то, у меня всегда так в жизни происходило и происходит — после некоторой тренировки, всё начинает получаться лучше. Но так происходит у большинства! Разве нет? Зачем мне Татьяну Геннадьевну "дурить"? У меня и "Городские цветы" во второй раз получились намного лучше, чем в первый! Вы же помните...
Клаймич смешался:
— Это да... Но целая октава...
— Григорий Давыдович, а вы сами занимались когда-нибудь вокалом? Вам нравилось стоять в неестественной позе, "держа диафрагму", и с глупым видом делая губы буквой "о", тянуть заданный звук, как евнух после кастрации?!
Клаймич аж согнулся от хохота!..
Когда он успокоился и вытер выступившие от смеха слезы, я "недовольно" пробурчал:
— Вот когда привык — тогда и сумел спеть так, как Татьяна Геннадьевна хотела...
"Нет, ну можно поделиться предположениями, откуда за ночь взялась еще одна октава... Но там в перспективе и до "дурки" станет недалеко.. Ведь даже мне временами не по себе...".
На пятый день, когда все партии и аранжировка оказались готовы, начались совместные репетиции.
Коля Завадский и Сергей — солист "Аэлиты" — изображали Кобзона и Лещенко. Мою партию, после нескольких проб, Клаймич все-таки поставил не первой, а втиснул посередине.
Я не стал спорить. В каноническом варианте "вместо" меня пела Ротару — значит, и в этом времени мне суждено будет "разбавлять мэтров" другой тональностью. Теперь я исполнял второй куплет:
Чтоб небо осталось звёздным,
Нам бой предстоит земной.
Во всех испытаниях грозных,
Любовь моя, будь со мной!
Я небу скажу, как другу:
Наш долг — продолжать полёт!
Стрелки идут по кругу,
Время идёт вперёд!
Я разве что изменил "любовь" на "страна". Показалось, что для подросткового исполнения это будет адекватнее.
"Соавтор! mля...".
Когда Клаймич с Татьяной Геннадьевной посчитали, что песня готова, во весь рост встала проблема, как ее записать.
Попытка использовать здоровенный санаторский катушечный магнитофон успеха не имела — получалось глухо, с дикими шумами, и... то есть не получалось...
Неожиданно выручил Арсен — вернее, его папа, Михаил Аввакович. Он отвез нас к своему знакомому в Краснодарский политех — точнее, в его сочинский филиал. В институте была своя небольшая радиорубка со студийным магнитофоном "Тембр-2м" — здоровым ящиком, оклеенным серым дерматином, и простеньким микшером.
Завадский осмотрел аппараты, обернулся к Клаймичу — и сдерживая улыбку, удовлетворенно кивнул...
..."Милицейскую" песню мы репетировали уже в дуэте с Верой.
Бились полдня, но ничего не получалось. Пела она хорошо — но меня не слышала и не слушала.
В "You Tube" я не смог найти какой-либо концертной записи песни "Ноль-два", и поэтому сценарий придумал свой.
Проявляя чудеса терпения, я пытался несколько раз объяснять девушке, что надо делать: какие жесты, куда подойти, где встать, как держать руки — а в ответ молчаливые кивки, и её постоянно убегающий взгляд. Это все еще ладно — но на сцене во время исполнения Вера продолжала стоять столбом, и полностью "забивала" мой голос мощью своего. Не помогала даже "вновь приобретенная октава".
К обеду я сдался. Что с ней происходит, и почему невозможно найти рабочее взаимопонимание — было понятно, но это ничего не меняло. Я не был готов рисковать нужным мне результатом даже ради Веры.
На обед все разошлись в весьма кислом настроении. После успеха с исполнением и записью первой песни, явная неудача с работой над второй явилась для всех неприятной неожиданностью.
Мама, Клаймич, Леха, Завадский, аэлитовцы, Татьяна Геннадьевна, и даже зашедший на звуки музыки главврач Михаил Афанасьевич — все понимали, что проблема в Вере.
После обеда попытки были продолжены. Клаймич, понявший мой замысел, теперь всё взял в свои руки. Втроем с Вериной мамой и Завадским они продолжали бесплодные попытки сваять песню и образ. Всё бесполезно. На выходе получались почти безукоризненный я, и голосящее "бревно".
Со мной в пару вставали и Валентина, и сама Татьяна Геннадьевна. С обеими у меня получалось "на ура". С Верой не выходило ничего.
Не выдержала даже моя мама. Не без оснований считая, что обладает хорошими педагогическими способностями, она попыталась их применить к "бревну". "Бревно" оказалось крепче.
Меня затопила какая-то светлая... лиричная печаль. Раздражение и усталость полностью улетучились. Просто стало грустно от потери — и понимания, что эту печаль нужно оставлять в прошлом, и идти дальше. Без Веры...
Виноват сам? Возможно. Вполне может быть, что то, что между нами было, не дает Вере возможности со мной работать. А может быть, эстрада просто не ее стезя. Какая теперь разница... Но жаль...
— Григорий Давыдович, Коля — давайте сделаем перерыв до завтра? А потом, уже с новыми силами?..
Ни Клаймич, ни Завадский возражать не стали, видя бесплодность всех попыток. Они еще немного пообщались с Татьяной Геннадьевной и расстроенной Верой, и распрощались с ними.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
