Тайпэн. Миротворец.

Глаза Тамыша округлились в неподдельном ужасе.

— Ты не посмеешь скормить меня своим мертвым зверям!

— Они не едят, они только пьют, — бесстрастно ответил тайпэн.

Брат кагана Тимура, все еще не веря, замотал головой и так и не услышал беззвучные шаги къёкецуки у себя за спиной.

Сырой туман, стекавший в земной разлом, расчертивший кривой линией идеальную степную гладь, имел насыщенный молочный оттенок и странный неуловимый запах. В глубине огромного оврага, даже в самый яркий безоблачный полдень, стояла легкая полумгла, гасившая солнечный свет. Но кроме сухих срезов каменистой породы, раскрывающей слой за слоем течение веков, отразившееся в земной тверди, этот туман таил в себе и кое-что еще. Это было незаметно на первый взгляд и не бросалось в глаза, но если долго стоять на одном месте и смотреть в белесую пустоту, то рано или поздно это можно было увидеть. И пожалеть о полученном знании...

Голубоватые огоньки масляных лампад и очертания рисунков, оставленных на земле, расплывались вместе с туманными хлопьями. Драгоценные камни, черепа животных и странные поделки из бронзы, медленно тлели по углам заклинательных символов. За сутки они почти все приходили в негодность, и их приходилось менять. Тот, кому было поручено это делать, как раз убирал серую пыль, оставшуюся от крупного рубина, чтобы возложить на его место новый сияющий самоцвет. Тихий шорох шагов не привлек бы внимания никого другого, но прекрасно был слышен охранителю заклинательных знаков.

— Он идет, — золотые искры сверкнули на антрацитовой улыбке даже среди царящей вокруг полутьмы. — И он сумеет добраться...

— О ком ты? — в голосе охранителя что-то дрогнуло.

— Ты знаешь сама. Это ты дала ему шанс оказаться здесь.

Зеленое пламя в глазах у той, к кому был обращен короткий упрек, лишь вспыхнуло с новой силой. Прямая челка огненно-рыжих волос, закрывающих левую сторону лица, колыхнулась под жарким дуновением, пришедшим из-за края видимого мира.

— Так значит, веселая игра продолжается, и у нас наконец-то снова есть достойный противник, способный развеять скуку?

— Ты не можешь без этого, ведь так?

— Это моя суть. И твоя тоже, во всяком случае, когда-то ею была.

Темные глаза полные странной горечи не отвели взгляда, устремленного в глубины двух зеленых огненных озер.

— Это важнее наших старых игр.

— Старшая Сестра, которую я знала, никогда не сказала бы такого.

— Старшая Сестра действительно стала старше, Фуёко. И когда-нибудь ты станешь такой же. Когда поймешь и почувствуешь тоже, что и я. Когда встретишь такого как он...

Молчание, в котором было больше смысла, чем в самых красивых словах, повисло среди хлопьев молочной мглы на долгие три мгновенья.

— Следи за ритуалом, проход должен быть стабилен. Нельзя, чтобы у тех, кого мы ждем, зародились сомнения. Они нужны нам. А о твоей игрушке позаботятся другие...

Шорох удаляющихся шагов плавно перетек в мягкое касание лап. Охранительница пугающего места, доставшегося ей в наказание за былые проступки, вновь осталась одна.

— Станешь такой, когда поймешь и почувствуешь... Стану, Сестра, точнее уже давно стала, но совсем не такой, как ты думаешь и надеешься...

С убитыми они провозились до самого утра и плохо выспались, так что пришлось остаться на берегу Нерулена еще на сутки, озаботившись надежной охраной, лечением и обильной пищей для раненых. Теперь израненный Хань уже не слишком отличался на фоне остального отряда, похожего на группу солдат, пробирающихся с боевых позиций в сторону ближайшего полевого госпиталя. Намного лучше выглядели после случившегося только къёкецуки, по вполне очевидным причинам.

Первым вечером у костра, когда Ли, уже зевая, наблюдал за игрой огненных искр, взлетающих над языками пламени, мертвые демоны тихо подсели к нему с разных сторон.

— Выпей, это поможет быстрее восстановить твои силы, — простая фарфоровая пиала в руках у Ёми была заполнена какой-то темной жидкостью, и Хань уже давно привыкший принимать из рук у къёкецуки любую пищу, спокойно взял, протянутый ему сосуд.

Руки тайпэна поднесли край пиалы к губам и уже почти коснулись их, когда странное чувство заставило, Ли остановиться. Мертвые демоны замерли, неотрывно следя за его действиями, как будто чего-то ожидая. Холодная жидкость в пиале имела странно знакомый темный оттенок и солоноватый запах.

— Что это? — спросил тайпэн, убирая сосуд от своего лица.

Ёми, на которую он посмотрел, смущенно, словно извиняясь, опустила глаза.

— Что это? — повторил Хань уже с нажимом.

Смутить Такату так просто не вышло.

— Кровь. Немного моей, немного ее. Как раз достаточно.

— Достаточно для чего? — больше всего Хань не любил именно такие моменты, когда къёкецуки по собственной инициативе начинали делать что-то за его спиной, исходя из самых благих намерений и, естественно, не спросив ни о чем самого Ли.

— Не волнуйся, — Таката ощерила клыки, явно забавляясь. — Ничего страшного с тобой не случится. Сказки все больше врут. Ни одним из племени пьющих кровь, ни нашим верным рабом ты от этого не станешь. А вот часть сил, которые ты нам отдал, это вернет.

— Каких это сил? — все еще так до конца и не понял девушку Ли.

— Мы долго идем за тобой, — по-прежнему не поднимая глаз, быстро заговорила Ёми. — И это был хороший путь. Он нравится нам, и нам нравится быть рядом. Но только вчера ты впервые накормил нас. По-настоящему.

— Ты изменился, стал жестче и решительнее, — Таката придвинулась ближе, обдавая Ханя холодным дыханием. — Это нам нравится еще больше. Тебя это удивляет? Но ты забыл, что такова наша природа, и мы всегда останемся теми, кто мы есть. При нашем первом знакомстве, в отличие от Ёми, я не верила, что ты все-таки сможешь, стать таким. Таким твердым, расчетливым и уверенным в своих делах. Но ты стал. И отдал не свою, а чужую жизнь ради нас. И ради себя.

— Я отдал вам Тамыша лишь для того...

— Чтобы мы восстановили силы, — кивнула Таката.

— Для нас это высший знак, — голос Ёми стал намного увереннее. — Теперь мы можем довериться тебе без колебаний, без последних сомнений. Теперь мы готовы отдавать тебе часть себя, потому что не будем бояться потерять ее. Эта чаша скрепит договор...

Младшая къёкецуки внезапно резко смолкла, а на лице у ее подруги появилось укоризненное выражение. Последние слова были явно лишними.

— И что же это за договор? — с еще большим нажимом спросил тайпэн.

— Договор между тем, кто ведет, и теми, кто следует, — теперь извинительные нотки появились и в самоуверенном тоне Такаты. — Он свяжет нас в единое целое. Так, как никогда не смогла бы сделать сигумо, без нашего добровольного согласия.

— Наша жизнь будет поддерживать тебя, — видя помрачневшее лицо Ли Ханя, Ёми буквально начала его умолять, перехватив ладони тайпэна, уже готовые выплеснуть содержимое пиалы в огонь. — И мы всегда будем идти за тобой. Это принесет лишь пользу и нам, и тебе.

— Я не хочу превращать своих друзей в слуг и рабов, — произнес, наконец, Ли, не без усилий сдерживая гнев. — Никогда не просил об этом и не помышлял. Или мое мнение ничего не значит для этого вашего договора?

— Обязательное согласие нужно лишь от одной из сторон, — хмыкнула Таката. — Ты отказываешь сейчас от очень многого, нам жаль. И тебе будет жаль, но гораздо позже.

Если бы къёкецуки умели плакать, то, похоже, что на глазах у Ёми в этот момент непременно появились бы слезы.

— Вы нужны мне, — вздохнул тайпэн и, поддавшись какому-то наитию, обнял левой рукой плечи молодого демона, прижимая ее к себе. — Но не так, не таким образом, и не на таком положении. Вы нужны мне такими, какими я вас я знаю.

— И все равно пожалеешь, — Таката забрала сосуд у Ли и сама выплеснула холодную кровь в трескучее алое пламя костра. — Но попытку всегда можно повторить. Когда-то ты отказался от путешествия с нами в далекие земли мангусов, но в итоге мы тебя туда уже практически затащили.

— Развязав для этого степную войну? Коварный план, — рассмеялся Ли.

— Ну, другого выбора ты нам не оставил, — ответила Ёми, невинно захлопав своими длинными ресницами, и устраиваясь в объятьях тайпэна с явным намерением не покидать их в ближайшее время.

— Я бы стал полноправным хозяином? — спросил Хань, наблюдая за розовой дымкой, поднимающейся в ночное небо.

— Размечтался, — едко хмыкнула Таката, устраиваясь с другого бока от Ли. — Скорее, ответственным папочкой.

— А как расписывали-то, как расписывали...

— Ничего, сорочью жадность мы в тебе еще воспитаем.

Глава 8.

Стены древнейшего из городов великой степи были сложены из узких гранитных плит, плоских и широких, с неровными краями, источенными временем и ветром. Старый земляной раствор между камнями каждую весну зарастал буйной "ползучей" травой, гнездившийся в трещинах и выбоинах, от чего внешний вид крепости лишь еще больше соответствовал ее почтенному возрасту. На низких квадратных башнях вместо многоцветных флагов развивались "хвостатые" бунчуки, а истершиеся каменные зубцы были украшены пожелтевшими черепами.

Сразу за воротами Кемерюка начинался длинный, узкий и извилистый проход, огороженный высокими земляными валами. Со стен "мешка" и его массивных бастионов, "нараставших" в тех местах, где единственный путь резко изгибался под прямыми углами, угрюмо взирали на вошедших гостей воины из числа городской стражи. Помимо добротных длиннополых кольчуг, ламелярных перчаток до локтя и стальных шлемов, каждый стражник был вооружен копьем, саблей или кончаром, большим плетеным щитом и привычным степным саадаком с луком и стрелами. В отличие от большинства нукеров, служивших тиданьским каганам, стража Кемерюка была не просто большим отрядом воинов-одиночек, а слаженной, хорошо организованной и весьма грозной армией, тщательно копировавшей традиции и достижения императорским войск вот уже несколько поколений. Это были солдаты, а не просто бойцы, и этого не стоило забывать. Невольно Ли сразу же вспомнил и о том, что в стенах этой древней столицы действовал совсем иной закон, нежели на бескрайних просторах за ними, и только слово совета тайша и разумная воля назначенного ими баскака имели здесь силу и вес для каждого, несмотря на богатство, происхождение и славу.

Нельзя было сказать, что их встретили очень уж неприветливо, но и особой теплоты во взглядах тиданей тоже не наблюдалось. На въезде в город караул удовлетворился проверкой верительных бумаг и несколькими общими вопросами, но еще до того, как Хань и остальные подъехали к стражникам, тайпэн заметил вестового, отряженного за массивные приземистые ворота. Результатом этого предупредительного оповещения стала небольшая встречающая делегация на круглой площади, замыкавшей цепочку воротных укреплений. Сама площадь была окружена высокими каменными редутами, замшелыми от времени, но позволявшими прекрасно и главное безбоязненно расстреливать любого, кто сумеет вырваться из тесного "мешка", угодив прямиков на открытое пространство, лишенное малейших укрытий.

Десяток солдат играл лишь роль сопровождения, и определить, кто на самом деле возглавлял эту группу, не составило большого труда. Невысокий крепкий воин, для которого так и просилось определение "поджарый", в подбитых кавалерийских сапогах и начищенных стальных доспехах шагнул вперед.

— Десятитысячник Хорша Наким, командующий гарнизона и третий советник баскака Юлтана Хардуза.

— Тайпэн Ли Хань, слуга Единого Правителя.

На геометрически правильном лице тысячника, имевшем аккуратную клиновидную бородку и длинные висячие усы, застыло напряженное выражение, но свой шлем он держал на сгибе левого локтя, а ножны с массивным кончаром были сдвинуты за спину, демонстрируя тем самым, что Хорша готов вести беседу открыто и в приветливой манере.

По левую сторону от офицера замер высохший сгорбленный старик, чья кожа за долгие годы потемнела до того оттенка, что обычно приобретает красное дерево после тщательной обработки лаком. Его одеяние из шкур и волчьего меха было увешано костяными амулетами и серебряными погремушками, а в длинные седые космы, разбросанные по плечам, оказались вплетены пучки сушеных трав и черные ленты. На широком поясе шамана особенно выделялись старинный бубен с бронзовыми кольцами и целый набор блестящих инструментов, каждый из которых был подвешен на собственное отдельное крепление. Кроме привычного "походного" набора алхимика-травника среди "магических атрибутов" говорящего с духами Ли не без интереса подметил и кое-что из "арсенала" лекарей-хирургов, и несколько инструментов резчиков-ювелиров, и даже некоторые хитрые приспособления мастеров, работавших с тонкими механизмами.

По другую руку от Хорши стоял человек, бывший полной противоположностью старика-шамана. Очень молодой монах, едва ли старше самого Ханя, с живыми веселыми глазами, несомненно, принадлежал к какой-то из кочевых народностей, хотя брил голову и носил положенные красные одежды. Из всех троих только этот парень открыто улыбался и смотрел на гостей с интересом, но без страха.

— Тайпэн, — продолжил десятитысячник после привычного обмена приветствиями и пожеланиями удачи, — баскак Юлтан Хардуз будет рад лично приветствовать тебя в своем городе. Он давно ожидает посланников от нефритового Императора, и будет вдвойне доволен тем, что встретит именно вас. Но есть определенные трудности, связанные с вашим возможным пребыванием в Кемерюке, — последовал недвусмысленный жест рукой сначала в сторону шамана, затем в направлении монаха. — Баскак не может рисковать жизнями жителей города и членов совета тайша, так просто допуская сюда тех, о ком идет не только добрая слава.

— А если бы кто-то согласился на недавнее предложение, то сейчас хватило бы всего лишь одного его слова, — Таката, как всегда, была в своем репертуаре.

Поначалу Ли испугался, что ритуал, который собирались провести спутники Хорши, мог бы навредить къёкецуки, но тиданьский офицер, быстро уловив в словах гостя страх не за себя, а за спутников, предложил Ханю держать обнаженный клинок у его шеи на всем протяжении процесса, если это принесет ему успокоение. Тайпэн вежливо отказался, принимая на веру слова начальника гарнизона, чем заработал со стороны последнего уважительный поклон в традиционном имперском исполнении.

Сам ритуал занял гораздо меньше времени, чем тот, который когда-то проводили монастырские служки в Ланьчжоу. Молодой монах быстро нанес защитные иероглифы на веки и виски тайпэна, после чего повторил те же самые действие с Удеем, прочитал очищающую мантру и с удовлетворенным видом вернулся на прежнее место. Старый шаман, напротив, сосредоточил все свое внимание на къёкецуки. Заунывное воззвание к духам-хранителям с ритмичными ударами в бубен быстро преобразилось в окуривание священными травами и какими-то смесями, от которых Ёми почему-то вдруг разобрало на неудержимый смех. Насупившийся шаман лишь пробурчал что-то на языке незнакомом Ли Ханю и спешно покинул площадь.

— Теперь я говорю, добро пожаловать всем вам, — этими словами Хорша завершил необычную проверку.