Золотой Конвой

Он отвернулся от нас.

— Ладно, пора взглянуть на приз! — Главарь махнул рукой, подзывая одного из своих. — Лёша, открой ящик.

Один из охранников подошел к лежащему на земле ящику, выдернул из чехла припасенные клещи для резки металла, и поймав дужки замков, два раза свел рычаги. Сбитые замки глухо упали на землю. Я непроизвольно вытянул шею, чтоб хотя бы увидеть утекающее из рук богатство. Умелец откинул крышку. Эта крышка перекрыла нам вид, но лицо боевика я видел. На нем, несмотря на всю его маловыразительность нарисовалось изрядное удивление. Даже как-то удлинилось у него лицо. Главарь тоже подскочил к ящику, взглянул, — и у него вообще брови встали домиком. 'Слуга народа' наклонился, и с растерянным видом вытянул из ящика на всеобщее обозрение... прохудившийся ботинок. Дырявая подошва у ботинка в его руках отвисла от переда, обнажив зубы-гвоздики. Будто бы убитая обувка открыла пасть, и беззвучно засмеялась над всеми здесь присутствующими.

— Это... что такое? — Растерянно пролепетал Максим Александрович, — изумленно рассматривая ботинок, и вертя его, словно ожидая, что он все-таки станет золотым. Чуда, однако не происходило. Наконец он отбросил дырявый бот в сторону, и снова наклонился над ящиком. В этот раз в руках у него появился булыжник. Добротный, дореволюционный, огранённый булыжник, из тех, какими мостили в свое время центральные улицы. Чиновник отбросил и его. Наконец он схватился за ящик, и сипя от натуги перевернул его набок. На землю с глухим грохотом посыпались булыжники, вперемешку с неисправимо прохудившимися старинными армейскими ботинками. И более ничего.

Я оторопело наблюдал за всем этим действом. Кажется, у меня отвисла челюсть, но я не уверен. Мыслей в голове не было. Никаких. Я переглянулся с Иваном. Глаза у него были раза в два больше обычного. Павел в ответ на мой взгляд только помотал головой, и пожал плечами.

— Это где?.. — Развернулся главарь к брату-Коле, но тот застыл соляным столбом, и не мог сказать ничего внятного. — Где золото, мудозвоны?! — Он обернулся к нам.

— Мы не... — Пробормотал я. — Мы его... мы ящики так и нашли.

— Я вам глаз на жопу натяну! — Зашипел чиновник, подступая и сжимая кулаки. — Куда спрятали золото, паршивцы?

— Да ты сам опломбированные замки сбивал, — возмутился я.

— Ты... Вы... — Он наконец отплевался, и заговорил более внятно. — Где остальные ящики?

— Внизу, в пещере, — мяукнул Паша.

— Веди! — Чиновник подскочил, и тряхнув Пашу как грушу, поднял с колен. — Стерегите этих!

Несколько человек остались стеречь нас. Другая часть, возглавляемая главарем, ломанулась в ход в валу. Пашу чиновник волочил, едва не за шкирку, второй рукой потрясая пистолетом. Брат Коля висел у них на хвосте. Так они и скрылись, поспешая к тайнику. Не знаю, сколько времени прошло, пока они появились обратно. Чиновник вылез первым. Пашу он больше не волочил. Сам был перемазан в пыли и грязище, и на лице у него было все написано. Вот тебе и золото. Вот тебе и кренделя с маком... А Пашу теперь тащил обратно один из боевиков. Не пристрелили, и то ладно.

— Я вас тут всех похороню, — едва появившись на свет, обещал народный слуга. — Сука! С губернатором вздумали шутить.

— Мы, когда нашли ящики, на них еще планшетка была. — Снова мяукнул Паша. — Может там, что-то про золото есть?

— Где планшетка?! — Рявкнул Максим Александрович.

— Вот, — Паша показал на меня.

— Дай сюда! — Раздраженно заревел главарь, подбегая, и срывая с меня планшетку, в которую я так и не успел заглянуть.

Он повозился с кнопкой, раскрыл сумку, так что она развернулась на секции, и раздраженно затряс. На землю полетели приборы офицерской службы столетней давности. Циркуль, транспортир, карандаши... Еще какая-то мелочь. Я отстранённо подумал, что наверно эти предметы сами по себе сегодня имел какую-то ценность. Не золото конечно, но все же, — часть истории, которая заслуживала более бережного обращения. Наконец, из планшетки шлепнулся, трепыхнув пожелтевшими листами, старый блокнот. Чиновник отбросил в сторону планшетку, поднял с земли блокнот, и повертев в руках открыл. Раздраженно перехватил под мышку, вытащил из внутреннего кармана дорогой футляр, водрузил на нос очки в тонкой оправе, и снова раскрыл книжицу.

— Сука, дневник, — пробормотал он, листая страницы. — Какого-то, блядь, Медлявского... Мне нехер делать, как ползать по тайге, и читать всякую хренотень... — Он бросил взгляд на нас. — Молитесь, чтоб здесь было что-то про золото. — Он повернул голову к брату-Коле, и хищно взглянул на него. Ты, кстати, особенно.

— Да я... — Посерев вякнул Коля.

— Заткнись. — Рыкнул главарь.

Коля сник.

Главарь пинком вернул опустевший ящик с ребра на широкую плоскость, брезгливо поморщившись, уселся на него верхом, и начал торопливо листать страницы.

В другой ситуации, это смотрелось бы смешно.

* * *

Он открыл глаза, и увидел над собой небо. Холодное, чистое, высокое.

— О, еще один очухался, — сказал сиплый голос где-то рядом.

Медлявский с трудом повернул голову на голос. Попытался приподняться. Тут же пришла тупая боль в голове, и левом плече. Перемогая себя, штабс-капитан приподнялся на локте, и огляделся. Он лежал в середине двора. Рядом, на коленях сидел краском, которого он так и не узнал по имени. Здесь же был Гущин, который беспрестанно тянул ворот, и массировал себе шею, будто бы ему не хватало воздуха. Штабс-ротмистр Гиммер тоже был рядом. Собственно, он никуда не перемещался, с тех пор как его вынесли во двор, — это остальных свалили к нему. Гиммер так и лежал укрытый шубой, но глаза его, мутные от лихорадки, были открыты. Рядом стояло несколько лешаков, наставив на них винтовки. Другие ходили по двору, осматривая конвойных лошадей, обыскивая трупы солдат, снимая понравившиеся вещи.

— Гущин, — Позвал Медлявский. Каждое слово отдавалось в голове гулом, будто он был под сводом какого-то колокола. — Гущин, цел?

— Удавку накинули гады, — прохрипел Гущин. — Навалились скопом, иначе б не дался.

Один из охранников подошел к Гущину, ткнул его в бок стволом.

— Э! Сымай сапоги.

— Что?.. — Гущин повернул бледное лицо к мужику.

— Сапоги, говорю, сымай.

— Зачем?

— Затем, что хорошие.

— Не буду, — нахохолился Гущин.

— Как хошь. Мне все одно. — Мужик ткнул стволом винтовки Гущину в лоб. — Могу с живого, могу с мертвого.

— Стреляй, быдло! — Горячечно выплюнул Гущин. — Не боюсь!

— А сюда? Тоже не боишься? — С веселой злобой сказал, мужик, и ствол оторвавшись от лба Гущина, медленно сполз, и уперся тому в пах. Стоявшие вокруг лешаки заржали. — Щас стрельну, и будешь свои муде с сосны доставать. Заделаю тебя в мерины, харя барская.

— Черт с тобой, сволочь! — Взвизгнул Гущин. — Подавись!

Прапорщик сел на землю, и начал лихорадочно снимать с себя сапоги с меховой подкладкой.

— Сымай-сымай, — подбадривали лешаки. — Мы в лапотках походили, теперя ты босичком побегай... В то же время кто-то сзади дернул с шеи Медлявского башлык, но повертев кинул обратно.

— дерьмо фабричное... С красного рядом стянули рукавицы, вытянули их кармана красивый портсигар...

Гущин швырнул сапоги под ноги мужику. Тот повесил винтовку на плечо, поднял сапоги, приложил к стопе своего валенка, пытаясь прикинуть размер.

— Потом замерю, — Мужик запихал сапоги себе за пояс, голенищами вниз.

— Если в размер не пойдут, мне отдашь, — сказал ему другой.

— Свои люди, сменяемся...

— Кожанку у него еще возьми, Евламп, посоветовал третий, глядя на Гущина — смотри-тка, какая кожа!

— Не, — с сожалением — отозвался, кого назвали Евлампом, — Здесь прореха-то в боку какая! А с латкой, ужо никакого фасону. Мы ж не нищеброды.

— Дай ему в рыло поганое, — лениво посоветовал кто-то.

— За что?

— За, то что кожанку нам спортил.

— А правда! — Возмутился Евламп, и зайдя сзади двинул Гущину прикладом по хребту. — Скотина! Такую вещь запорол!

Гущин от удара сполз в снег, и завозился там, как рыба на берегу, выгибаясь назад, пытаясь завести руки к месту удара.

Тем временем другие вытолкали лежащего Гиммера из шубы, пинком сбросили на снег. Шубу накинул себе на плечи один из охранников. — 'Тяпла, но тяжковата...'.

— Скоты... — с трудом ворочая губами выдохнул Гиммер. К нему подскочил один из лешаков, пригляделся.

— Мужики, а чего он с саблей? Револьверт забрали, а саблю оставили.

— А чего, думаешь он нас саблей замахает? — Хохотнул кто-то. — Ему ложки с тюней не поднять.

— Дак сабелька знатная! Вся в цацках! Дай ко! — Лешак завозился расстегивая на Гиммере ремень, сдергивая портупею.

— Не... тронь... — Гиммер из последних сил вцепился в свой орденскую шашку. — Наградное...

— Э, паря! Тебе не о наградах ужо пеститься надо, а кто за упокой попу занесет. Ну че вцепился, как кулак в зерно? Дай говорю! — Лешак ударил Гиммеру кулаком в лицо. Потом еще. — Дай!.. Дай сюда, Гнида!..

— Прекрати, гад! — Медлявский вскочил с колен, рванулся к Гиммеру, но в живот ему тут же воткнули ствол, так что согнуло надвое, а сзади пробили в районе печени, что он упал рядом с Гущиным. Уже со снега видел, как лешак стащил с Гиммера шашку в ножнах. Вытащил наполовину из ножен, посмотрел на эфес, на орденские знаки Георгия и Анны.

Застучали по мерзлой земле копыта, расступилась охрана. К пленным на красивом коне подъехал какой-то человек, в шапке с лисьим хвостом. Легко, несмотря на плотную одежду, соскочил лошади, подошел, и по-хозяйски уперев руки в бока, посмотрел на пленных. Был он бородатый, рябой, усмешливый. На портупее у него висела шашка изумительной красоты, с узорами из камешков бирюзы, на ножнах и рукояти. А справа на боку человека Медлявский опознал большую кобуру одного из маузеров Эфрона.

Человек с лисьим хвостом, весело глянул на лешака отнявшего у Гиммера шашку.

— Хорошая сабля, говоришь?

— Возьми, батька! — Тут же протянул шашку лешак.

— Да, нет, Парфён. Моя-то получше будет. Оставь себе. — Великодушно разрешил лисий хвост.

— Спасибо, батька! — Истово поклонился лешак Парфён.

Лисий хвост тем временем повернулся к пленным.

— Кто ваш старшой?

Медлявский медленно приподнялся в снегу, показал на Гиммера.

— Вот. Умирает наш старший.

— Это с ним я через ограду переголкивался? — Спросил лисий хвост. И хоть Медлявский никогда такого слова не слышал, по смыслу понял.

— Нет. Ты со мной говорил. Что же твои скоты, раненных бьют?

— А не надо за барахлишко цепляться. Ты, вязень. Что твоим было — нашим стало. Мы хозяева. Верно, робята?

Вокруг плеснули смешками.

— Точно!..

— Верно, батька!...

— Я тебе офицерик, по-хорошему предлагал. — Продолжил ронять увесистые слова лисий хвост. Ты сам выбрал. Что ж вы, офицерье, — все такие жадные? Пашка! — Лисий Хвост обернулся к одному из подъехавших с ним, — дай-ка игрушку!

Тот, кого обозвали Пашкой, подтянутый, туго запоясанный ремнем молодой парень, вытащил от седла, и бросил лисьему хвосту какой-то предмет, который тот поймал на лету. Медлявский узнал винтовку прапорщика Краузе. Телескопический прицел был разбит, трубка его покорежена, стекла выпали. Приклад рассажен в щепу.

— Узнаешь ружьишко? — Спросил лисий хвост.

— Узнаю...

— Дружка твоего. Меткий был. Но тоже, жадный. Как мои мужички к нему подобрались, так хватил ружьецо о камень. А знаешь, что мои мужчки потом с ним сделали?

— Догадываюсь, — процедил Медлявский.

— Правильно, догадываешься. — Спокойно глядя в глаза, подтвердил лисий хвост. — Может еще можно ружьишко-то починить. Отвезу в город... А знаешь почему ты еще жив? Почему мои ребятки тебя из-под бревен вытащили?

— Ну и почему?

— А я приказал. Чтоб при случае, — офицеров живьем. Вдруг с золотишком какие непонятки будут. Чтоб было у кого спросить. Только, выходит, теперь вы мне без надобности. Нашли мои мужички ваш туннель. И бомбу вашу нашли. Знаешь почему не взорвалась?

— Почему?

— Вы затравку к двум гарантам насыпали. А они тухлые. Обе. Была б хоть одна с них живая, -ушел бы клад. Но за нас Бог.

Медлявский подумал о Эфроне. Значит тот все сделал правильно. Не его вина. Поганые гранаты военного времени.

— Так что, мои мужички уже первый ящик наверх таранят. Чичас, любоваться на золотишко будем. Хочешь поглядеть, напоследок?

Медлявский промолчал. Лисий хвост усмехнулся.

— Людей-то своих, не слишком много за золото положил? — Вместо этого спросил Медлявский, стараясь хоть как-то уязвить самодовольного атамана. — Или тебе на них плевать?

— Людей много. Да не своих. — Спокойно ответил атаман. — Есть ватажка. Други проверенные. В крепкой поруке. А есть дальняя пристяжь, которая в ватажку хочет попасть. Вот им на дело первыми и идти, удаль показывать. Смекаешь?

— Смекаю. — Досадливо кивнул Медлявский. Последний, жалкий укус, и тот не получился.

— Несут! — Крикнул кто-то из лесных. — Тащут!

Все повернулись туда, ко входу в подземелье. Медлявский посмотрел, на стоявших рядом. Не удастся ли вырвать у кого из охраны оружие? Но было несподручно. А из подземного хода уже с кряхтением показались двое мужиков. Они с натугой тащили один из недавно захороненных ящиков. За переносчиками шел еще один, здоровенный, поперек себя шире мужик, с широким скуластым лицом.

— Сюда давай! — Властно махнул рукой атаман, и показал на землю перед собой. — Кладай здесь!

Носильщики перехватились поудобнее, и потащили ящик по двору, огибая лежащие в изрытом снегу трупы. Остановившись перед атаманом, аккуратно опустили ящик на землю.

— Не вскрывали? — Сурово спросил атаман носильщиков.

— Да что ты, батька! — Истово открестился один из них. — Как взяли, так и принесли. Да вона, гляди, все замки да печатки на крышке целые...

— Семён? — Глянул на пришедшего с мужиками здоровяка атаман, и медлявский понял, что тот был кем-то из особо доверенных.

Семён — будто скала зашевелилась — молча, отрицательно мотнул головой.

— Глядите у меня. — Недобро сказал атаман. — Что с тел взяли, то ваше. А золото сперва в общий кош идет. Узнаю, что что кто по карманам тянет, лучше сам пусть застрелится. — Он резко повернулся к Медлявскому, и спросил. — Где ключи?

— У того, кто закрывал, — усмехнулся Медлявский. — Нам не давали.

Атаман повернулся к скуластому здоровяку.

— Семён, — крышку долой!

Мужики отошли от ящика на пару шагов. Семён придвинулся, снял с плеча карабин, придирчиво глянул на замки и пломбы. Вымерил нужный угол, и ударил с короткого размаха. Видимо имел он большую силу, и немалый опыт. Потому что со второго удара, дужка замочка жалобно звякнула, и разомкнулась. Еще удары. Второй замок умер вслед за первым. Народ во дворе уплотнился. Ящик манил как магнит. Удары по замкам были будто призывный набат. Все тянули шеи, жадно оглядывая оглядывая вскрытый короб. Кто-то облизывал губы. Журчал бегающий между людьми шепоток.

— Сколько ж там?..

— Намывал я бывало крупу, а тут...