Чертополох. Том 2

Найдя в комнате таз и кувшин с водой, я умылась, переплела косу и привела одежду в порядок. Самое время было спускаться вниз, но я, сев на уже застеленную постель, достала из сумки письма в Мэлдин и призадумалась. Ночное видение сильно походило на предупреждение, но стоило ли из-за него поворачивать обратно? В храм я ехала не из пустого любопытства — мне нужны были знания, что же до возможного коварства сестёр из Мэлдина...

Власть над душами и умами — тяжкое бремя, и далеко не все могут нести его достойно. Я уже успела убедиться в том, что Матери храмов часто ведут сложную игру за влияние — было бы странно, если б Хозяйка Мэлдина стала бы исключением из этого правила... Что ж, письма матери Вериники станут для меня не только пропуском к секретам Мэлдина, но и щитом. Я же, оказавшись в храме, постараюсь читать то, что написано между строк, и не буду верить тому, что выставлено напоказ... К тому же, я могу покинуть Мэлдин в любое время...

Успокоив себя такими мыслями, я вновь спрятала письма в сумку и спустилась вниз. Крутая лестница привела меня прямиком в обеденную, и хотя я вошла тихо, стараясь не привлечь к себе лишнего внимания, все, находящиеся в зале "карающие" немедля повернулись ко мне. От их любопытных, слишком уж пристальных взглядов стало не по себе, и я поспешила выйти на улицу, где меня ждало то же самое — собравшиеся во внутреннем дворе воины, глядя мне вслед, едва не сворачивали себе шеи.

На счастье, слишком долго гадать над таким поведением "Карающих" не пришлось. Очень скоро выяснилось, что Рэдлин уже успел рассказать о нашем приключении всему отряду в самых ярких красках. Причем, оставив за собою скромное второе место, главной героиней он вывел меня, не забыв упомянуть ни о том, как я направила коня на одного из разбойников, ни про то, как лечила его в кромлехе...

Узнав, из-за чего ратники на заставе едят меня глазами, я пожалела о том, что зашивая Рэдлину руку, заодно не зашила ему и рот — менее всего я желала прославиться среди "карающих"... Слухи расходятся широко и причудливо — мне даже думать не хотелось о том, до кого, в конечном итоге, мог дойти рассказ Рэдлина... Искаженный, не раз переиначенный на новый лад по многу раз, но тот, кто ищет, сможет уловить истину!

Впрочем, столь кровожадные мысли касательно Рэдлина занимали меня совсем недолго — после завтрака оказалось, что разбойники не успели полностью разворошить мои потерянные вместе с лошадью, сумки и большая часть трав и припасов уцелела.

Пока я занималась тем, что все заново раскладывала и упаковывала, глава заставы тоже времени зря не терял. Я как раз застегнула последнюю пряжку на снаряжении, когда в двери выделенной мне на время комнаты постучался её настоящий хозяин и сказал, что ему удалось подобрать для меня подходящую лошадь. Не соблаговолит ли госпожа пройти с ним в конюшню, чтобы взглянуть на кобылу?

Поскольку новой лошадью я и не чаяла обзавестись, собираясь пристать к первому же, подошедшему к заставе обозу, предложение главы меня заинтересовало.

И четверти часа не прошло, как я, замерев около стойла, рассматривала неожиданный подарок. Кобыла была той же масти, что и убитая подо мною смирная храмовая лошадка, но в жилах стоящей передо мною гнедой красавицы текла, несомненно, благородная кровь — "щучий" профиль, тонкие сухие ноги и лебединая шея служили этому лучшим подтверждением. Длинная грива и пышный хвост лошади были расчёсаны волосок к волоску, а шерсть блестела, точно шёлковая — глядя на это великолепие, я невольно задалась вопросом, кому из "карающих" довелось провести целое утро со скребницей и гребнем...

— Ласточке пять лет. Она послушна, небоязлива и хорошо выезжена, — нарушил затянувшееся было молчание стоявший подле меня глава заставы.

Лошадь, точно уловив, что её хвалят, тихо заржала и топнула копытом, а я покачала головой.

— Она умница и красавица — это сразу видно... Но она слишком хороша для меня...

Услышав мои слова, глава нахмурился:

— Скромность — похвальное качество для служителей Семерки, но сейчас она излишня... Считайте, госпожа, что Ласточка — это моя плата за оказанную Рэдлину помощь, а жизнь своих людей я ценю высоко...

После таких слов мой очередной отказ был бы уже оскорблением. Я искоса взглянула на "карающего" — на нахмуренные, с крутым изломом брови, на твёрдо очерченные, сжатые в одну линию губы — и согласно кивнула головой.

— Малика не забудет твоей щедрости...

Это были обычные в таких случаях слова, но, тем не менее, я не ожидала того, что произошло после них. Глава заставы, наградив меня хмурым взглядом, встал на одно колено и склонил голову, прося благословения. С трудом подавив смятение, я положила ладони на его тёмно-каштановые волосы и торопливо прошептала подходящие к такому случаю строки молитвы...

После этого мы, обмолвившись парой ничего не значащих слов, наконец-то расстались.

Заставу я покинула вскоре после полудня — теперь, несмотря на то, что опасность вроде бы миновала, меня сопровождали сразу четверо "карающих". Глава отряда — его имя я так и не удосужилась узнать — приказал им быть со мною до самого города. Одним из охранников вновь оказался Рэдлин, и я, как только застава скрылась за поворотом, заметила ему, что болтливость — не самое лучшее качество для воина. Рэдлин, явно собирающийся развлечь меня очередной беседой, после таких слов немедля прикусил язык и молчал ровно до тех пор, пока падающие на дорогу тени деревьев не стали косыми...

Его вопрос прозвучал вполне ожидаемо:

— Вы по-прежнему гневаетесь, госпожа?

Я отвела взгляд от дороги, и, посмотрев на ехавшего со мною стремя в стремя Рэдлина, покачала головой.

— Уже нет. Тем более что сказанное тобойт назад не воротишь..

В этот раз Рэдлин не стал молчать, а попробовал защититься:

— Так разве я что плохое сказал? Вы ведь действительно вели себя более чем достойно и смело? Разве это не достойно похвалы?

Услышав начало спора, едущие позади нас с Рэдлином "карающие" немедля навострили уши, и я, бросив на них внимательный взгляд, ответила так, чтоб они тоже уловили каждое слово.

— Одним из моих обетов Малике была скромность в словах и делах, Рэдлин. Теперь же моя клятва оказалась нарушенной... О какой скромности может идти речь, если обо мне теперь судачит целая застава?

Услышав такую отповедь, Рэдлин нахмурился и замолчал, но потом твёрдо произнёс:

— Малика — справедливая богиня. Она видит правду. А о вас, госпожа, рассказывали бы несмотря на мое молчание, потому как твёрдость духа у вас, как у воина.

Я, промолчав, пожала плечами — другого способа прекратить крутящийся вокруг моей особы разговор на ум как-то не шло, но Рэдлин и не думал униматься. Выждав с минуту, он наградил меня внимательным взглядом и спросил:

— Это, конечно, не моё дело, госпожа... Но почему вы решили посвятить себя служению Малике?..

Что ж, рано или поздно, этот вопрос всё равно бы прозвучал, поэтому я, немного поколебавшись, озвучила наиболее приемлемую для себя легенду — ту, где ложь заменялась недомолвками.

— Я потеряла единственную дочь, Рэдлин. Где ещё мне было искать утешения?..

Последовавший за моими словами очередной вопрос "карающего" тоже был вполне ожидаем:

— А как же ваш муж, госпожа?

Я вздохнула... Рэдлин не хотел мне зла, но его любопытство грозило растревожить старую рану... Впрочем, лучше было ответить сейчас, чтобы избежать вопросов в дальнейшем:

— Он погиб за несколько лет до этого — я одна растила свою Мали...

В этот раз мои слова привели к тому, что Рэдлин заметно смутился и замолчал... Но потом он всё же уточнил:

— Он был воином?

Вопрос "карающего" повис в воздухе среди внезапно обрушившейся на нас тишины — казалось, даже ветер перестал шуршать древесной листвой... Я же, угадав то, что так и осталось непроизнесённым, отрицательно качнула головой:

— Нет. Он был тяжело изранен разбойниками на тракте...

Услышав мои слова, Рэдлин не смог сдержать облегчённого вздоха, но, заметив, что это от меня не укрылось, смутился уже по-настоящему:

— Я сочувствую вашей беде, госпожа, но в тоже время рад тому, что у вас нет причин держать зло на амэнцев... Наш глава тоже будет рад это услышать...

Вот теперь уже был мой черёд вопросительно поднять брови:

— Причём тут ваш глава, Рэдлин?

В следующие несколько мгновений я смогла убедиться в том, что румянец хорошо виден даже на очень смуглой коже, а Рэдлин едва слышно прошептал:

— Глава приказал мне вызнать, не пострадала ли ваша семья во время одной из свар между нашими княжествами... И ещё он хотел бы знать, не принесли ли вы, госпожа, обета полного служения Милостивой...

Услышав такие речи, я покрепче сжала узду лошади. Так вот откуда и дорогой подарок, и просьба о благословении!.. Седобородый, ну за что мне это?.. Я по сей день не знаю, что делать с влюблённостью Ставгара, а теперь ещё и "карающий" строит на меня вполне понятные планы!..

Рэдлин же, заметив моё состояние, торопливо заметил:

— Не подумайте дурного, госпожа. Наш глава — хороший командир и человек чести. Он не оскорбит вас даже словом... Вся застава это подтвердит!..

Рэдлин собирался сказать мне что-то ещё, но я жестом остановила его излияния и произнесла:

— То, что ваш глава — человек чести, видно каждому... Что же до остального... Я не приносила полного обета, но еду в Мэлдин не для того, чтобы принимать в его стенах гостей... У меня есть определённые обязательства...

— Я понимаю, госпожа... — Рэдлин, решив, что буря благополучно пронеслась над его головой, облегчённо вздохнул, но тут же, лукаво прищурившись, добавил: — Но всё-таки не забывайте хоть изредка поминать в своих молитвах главу Морида... Для вас это малость, а у хорошего человека душа порадуется... Добрый же командир всему отряду в радость!..

Я взглянула на хитреца, который после таких вот слов тут же состроил самое невинное лицо, и, не выдержав, фыркнула:

— Рэдлин — ты не "карающий"! Ты сваха!..

Ответом мне стал громкий смех четырёх воинов. Громче всех смеялся, кстати, сам Рэдлин!

Ставгар

Владетель Славрад искоса взглянул на вновь и вновь перечитывающего послание Ставгара и с трудом удержался от того, чтобы не выбить пальцами по столешнице нетерпеливую дробь. Сидящий рядом Кридич словно бы и не замечал, что молчание в комнате затянулось, а вот Славраду уже приелось ожидание неведомо чего. Ну сколько там того письма: всего несколько строчек, да и почерк у бывшей лесовички, а ныне — находящейся под защитой Малики Энейры Ирташ, вполне разборчив — над каждой буквой думать не надо... Так зачем вновь и вновь пробегать глазами по скупым строкам послания — от очередного перечитывания новые слова в письме всё равно не появятся!..

Словно бы назло, по сей день досаждающая Славраду рана болезненно заныла, и Владетель заёрзал в кресле, норовя устроится поудобнее... Это-то движение и заставило наконец Ставгара поднять голову.

— Ну, и что там? — поторопился осведомиться у него Славрад, но Ставгар, передав письмо Кридичу, наградил приятеля непривычно мрачным взглядом.

— Ты ведь читал его, Славрад. Зачем спрашиваешь?

Славрад, который действительно уже вскрывал письмо — частью, из любопытства, частью, из-за того, что хотел удостовериться, что Энейра не написала ничего такого, что заставило бы младшего Бжестрова потерять голову — попытался было возразить, но Ставгар просто отвернулся от него.

Это настолько разнилось с тем, как Бжестров вёл себя раньше, что Славрад замолчал на полуслове... Иногда он теперь просто не узнавал своего закадычного друга, которого после размолвки с отцом словно бы подменили.

Перебравшись из отчего дома к Кридичу, Ставгар завязал почти что со всеми старыми знакомствами. Больше не было ни застолий со сверстниками из знатных семей, ни совместных гуляний, ни охот... Сплетники утверждали, что это связано с тем, что Бажен Бжестров, указав сыну на дверь за очередное неповиновение отцовской воле, ещё и урезал ему денежное содержание, но Славрад доподлинно знал, что это — нелепые домыслы. Старший Бжестров не отказывал сыну в доме и ни в чём его не ограничил — у Ставгара были и кров над головой, и деньги, и дружина... Вот только находиться под одним кровом с отцом Ставгар больше не мог, а от прежнего его лёгкого нрава осталась разве что излишняя горячность...

Между тем Кридич, прочитав письмо, передал его обратно Ставгару и сказал.

— Не понимаю, что тебя беспокоит... Из этого письма видно, что Энейра не станет верить каждому слову матери Вериники, что бы она ни говорила о тебе или Бажене. К тому же — Ирташ искренне тревожится за тебя. Это не любовь, но, возможно, её начало...

При последних словах Кридича на губах Ставгара появилась невесёлая усмешка:

— Твои утешения ни к чему, Кридич, ведь меня сейчас тревожит не то, что Энейра не любит меня — за всё это время я уже свыкся с её холодностью и научился довольствоваться малым.

А вот то, что я по-прежнему ничего не могу ей дать, кроме пустых обещаний, действительно скверно.

Славрад, лишь недавно вернувшийся из Дельконы и потому не успевший ещё узнать всех новостей, озадаченно нахмурился:

— Неужто Лезмет так и не прислушался ни к твоим словам, ни к просьбам Кридича?

Брови Ставгара немедля сошлись в одну линию:

— Иногда кажется, что прислушивается... Но все его утренние колебания уже вечером пресекает мой отец. Бажен делает все, чтобы не допустить возвращения Ирташам честного имени. Порою мне кажется, что я бьюсь головой о каменную стену.

После этих полных горечи слов в комнате упало молчание, которое прервал, опять же, Славрад. Отпив из чаши целебный настой, он поморщился, а потом заметил.

— Милость Владык переменчива. Сегодня они требуют одного, а завтра меняют свое мнение на противоположное. По дороге в Ильйо на одном из постоялых дворов я слышал, что князь Арвиген за очередную победу наградил своего Коршуна не землями или золотом, а ссылкой в одну из граничащих с нами крепостей...

— Ссылку? — немедля насторожился Ставгар, и Славрад, не обратив внимания на внезапно нахмурившегося Кридича, усмехнулся:

— Конечно же, в самом Амэне эта немилость называется по иному — якобы граничащие с Кержскими лесами крепости нуждаются в строжайшей инспекции, вот только насколько она затянется для Остена, зависит лишь от воли Арвигена.

Ставгар выслушал речь Владетеля подавшись вперёд, но когда тот замолчал, Бжестров лишь задумчиво протянул: "вот как..." — и опустил глаза, словно бы размышляя.

Кридич же, одарив Славрада отнюдь не добрым взглядом, заметил:

— Я догадываюсь, что ты замыслил, Ставгар, и говорю тебе сразу — это плохая идея!

Услышав слова Кридича, Бжестров поднял голову и посмотрел прямо в глаза пожилому колдуну:

— Я знаю, Кридич... Но ты не хуже меня понимаешь, что другой такой случай нам вряд ли представится — возле Кержа у амэнцев совсем немного войск, и если нам удастся перехватить там Коршуна, то мы не только лишим Амэн его лучшего меча, но и сможем вытребовать у Лезмета всё, что угодно...