| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Быстроходный Гейнц, — усмехнулся Сашка.
— О! Откуда вы знаете? Меня быстроходным Гейнцем назвал господин Брюс, когда узнал, что до Санкт-Петербурга я доехал всего за три месяца! Скажите, герр Александер, где мы? И можно ли здесь починить мою карету?
На улице ещё было вполне светло, поэтому вокруг сломанного шарабана начали собираться мужики из окрестных домов. Они ожидали момента, когда их позовут вытаскивать из лужи застрявшую повозку, и деловито прикидывали, как они будут делить багаж незадачливого путешественника. Саша затравленно огляделся по сторонам и сказал:
— Можно. У нас всё можно. Но, боюсь, это обойдётся слишком дорого.
Посмотрел на туфли с квадратными носами и бронзовыми пряжками, в которые был обут немец и добавил:
— Сидите там, я сейчас.
Достал из котомки свой планшет, бумагу и карандаш, и заорал:
— Та-ак! Кто карету сломал? Видоки, начинаем записываться. Кто что видел? Вот ты! Куда? А ну стой! Ну-ка всё записываемся! Пахом! Ты куда? Я тебя записал!
Ненависть русского народа к разного рода документам, переписям и росписям носит, видимо, иррациональный и безусловный характер. Мужики как-то незаметно растворились в сумерках, остался всего лишь один Пахом. Он с обречённым видом подошёл к Саше и спросил:
— Лександра Николаич, может не надо меня записывать? Может мы так... договоримся?
— Договоримся, — согласился Саня, пряча письменные принадлежности. — Дам рупь, если возьмёшь нормальных мужиков, и вы дотащите телегу до моего дома. Чтоб только ни-ни! А то ведь запишу! И жердь какую принеси, немчуру вызволять. А то здесь утонет или лихоманку схватит — греха не оберёмся, если помрёт.
И тут же, на всякий случай, добавил:
— Вот тогда нас точно всех перепишут. И сосчитают.
— Сделаем, Александр Николаевич, — с видимой радостью согласился Пахом, — нешто мы без понятия? Я сейчас, мигом.
Вообще-то поначалу Саня, разозлённый тем, что его так бессовестно облили грязью, хотел дождаться окончания гуманитарной операции. Потом, через недельку, подобрать, при необходимости, на задворках ближайшего кабака впавшего в ничтожество немца и пристроить к делу. А не пристроится — так просто забыть его, как прискорбный анекдот отечественной действительности. Но что-то в нём дрогнуло. Какие-то ещё окончательно не деградировавшие интеллигентские рефлексии сработали. Видимо, он подсознательно поставил себя на место немца и содрогнулся.
Однако через час карета стояла во дворе у Сашки, аккуратно установленная на четырёх чурбаках. Сломанное колесо вежливо было прислонено к забору. Зато три других растворились в пространстве. Видимо, сметливые слободские мужики решили, что хорошим барам надо облегчить, сколь возможно, их бестолковую жизнь. Глупо загромождать двор — всё равно скоро зима и карету придётся ставить на полозья.
Саша удовлетворённо вздохнул. Весь багаж остался цел и даже лошади стояли в конюшне. Хрен с ними, с колёсами, всё равно на полозья ставить. Степан, незадачливый кучер, поселён там же. Правда до этого, чтобы он не замёрз, его заставили натаскать воды в баню, наколоть дров и вообще.
— Движение — это жизнь, Степан, — сказал Саша, — отдыхать будешь... потом. Не пылит дорога, не дрожат листы... Завтра в имение поедешь, сена привезёшь. А то здесь вы со своим немцем подохнете, а я виноват буду.
— Избавьте, барин, от ирода немчурского, сил больше нет терпеть! Ни слов по-русски не разумеет, только орет и в ухо бьёт. Чем могу отработаю, вот истинный крест!
— А ты чьих будешь? — спросил Саня, — что тебе велено было?
— Уваровых, графьёв. На извозе мы, по оброку. Отвесть, значицца, господина Шумахера до городу Екатеринбургу и взад обертаться. Если что, я по-немецки и голански разумею, — умоляюще уточнил он.
— Ну, — Саня посчитал по пальцам, — года полтора у тебя ещё есть. Большего обещать не могу. Но отработаешь.
— Заходите, герр Шумахер, — сказал он спасённому немцу, — перекусим, расскажете про то, как вы до такой жизни докатились.
Шутка показалась швабу удачной, и он вежливо рассмеялся. Саня подпалил зажигалкой свечи, не обращая внимания на вытаращенные глаза гостя, достал из печи горшок с тушёной капустой. "Опять пост", — тоскливо подумал он, — "опять без мяса". Нарезал каравай хлеба своим бессменным ножом.
— Меня в Санкт Петербург вызвал троюродный брат моего отца, — начал свой рассказ немец, — когда получил место секретаря в Академии Наук. У меня есть письмо за подписью русского царя, Петра. Да. Родственник помог нашей семье. Мы люди небогатые, приходилось всякое видать, но Страсбургский университет я закончил. Да. Потом долго работал, не представляете герр Александер, за какие гроши я работал. В Шварцвальде искал руды, в Зулле работал в литейной мастерской, и даже почти стал мастером. Я узнал секрет... Ну, неважно. М-да. Фамильный секрет... Едва скрылся. Пришлось скитаться, терпеть лишения. Я посчитал, что многому научился, но открыть своё дело не мог. У нашей семьи просто нет денег. Мой отец писал герру Шумахеру — он троюродный брат моего отца. Он откликнулся. Да. Всё-таки родственники — это великая вещь. Ну, разумеется, там были кое-какие условия, — Гейнц поморщился, — но я согласился. Он ходатайствовал перед царём, я получил приглашение на работу в Берг-Коллегиум. Только пока я ехал, царь Пётр умер. Это мне в Риге сообщил господин Репнин.
Немец, не переставая, жевал, но при этом успевал рассказывать свою душераздирающую историю. Сашка с трудом понимал его речь, искажённую чудовищными швабскими диалектизмами и вкраплениями французских слов.
— Через тернии, герр Шумахер, лежит путь к звёздам, — трюизмом поощрил он шваба на дальнейшие воспоминания.
— О, да. Именно так. Аникита Ивановитч давал мне письма для своих родственников в Санкт-Петерсбург, и расстались мы в хороших отношениях. Но лучше бы я тех писем не брал! Князь Меншиков, узнав о моих сношениях с Репниным, вообще меня не принял, но хорошо, что в русской столице есть добрые люди. Мой родственник, господин Шумахер — а он, как я уже говорил, троюродный брат моего отца, помог получить высочайшую аудиенцию. Новая императрикс отказала мне! В русской казне нет денег!
— Там всегда нет денег, — мрачно прокомментировал Сашка, — сколько себя помню, столько там и нет денег. Одни недоимки.
Изыскания внутренних резервов и сокращение управленческого аппарата, так нынче называется то, что из века в век происходило в России, странным образом денег в казну никогда не добавляло.
— Я заезжал в Берг-коллегиум, Якоб Брюс мне соболезновал. Он прозвал меня "быстроходный Гейнц", за то, что я добрался до Санкт-Петербурга всего за три месяца. Хе-хех-хе... — он весело рассмеялся, видать кличка "Шнеллер Гейнц" ему сильно импонировала. — Но денег не дал. Написал рекомендательные письма к Никита Демидофф и Вильхельм де Геннин. Я хорошо знаю литейное, кузнечное производство, поиск руд. Как вы думаете, герр Александер, у меня есть шансы получить хорошую должность?
— Никита Демидов помрёт скоро, сейчас там Акинфий, — задумчиво сказал Саня.— Так ты, значит, карьерист?
Сейчас, в это самый момент, он готов был достать с полки стаканы и бутылку, но в неверном свете восковых свечей увидел ползущую по воротнику Шумахерового камзола вошь. Его передёрнуло. Паническая Сашкина брезгливость и боязнь всяких бытовых насекомых делала из него ревностного поборника гигиены почище некоторых санитарных главврачей.
Через час он вытащил бесчувственное тело за тощие ноги из бани. Посмотрел внимательно и пробормотал:
— Хренасе! Мужик-то весь в корень пошёл.
Судьба шваба в этот момент оказалась предрешена. Он окатил его ледяной водой. Гейнц приподнялся, помотал налысо обритой головой и спросил:
— Я уже умер?
— Нет, ты живее всех живых, — рассмеялся демоническим хохотом Саша и собрался вылить на него вторую бадью воды. Шваб со скоростью ошпаренного таракана нырнул в баню. Саша затолкал ногой шмотки многострадальца, включая шляпу и парик, в прогоревшую печь.
— Что сгорит, то не сгниёт, — удовлетворённо сказал он, прислушиваясь к тому, как в печи с треском лопались от жара вши, — а сгорит, так оно, значь, судьба!
Теперь уже, без всяких нервических комплексов, можно было и поговорить по существу. Немец вытащил из своих баулов запасные кальсоны и теперь восседал за столом в неприличном виде. Впрочем, это никого не смущало.
— Я получил всё-таки место ассистента. Академиум это ужас. Мой троюродный дядя бьётся, чтобы навести там порядок. Но всё бесполезно. Банка со змеями. Вы знаете, герр Александер, что такое змеи?
Саня хотел сказать, что наипервейшая змея и есть, собственно, господин Иоанн-Даниил Шумахер, но промолчал. Сейчас эта правда никому не нужна, а потом с гнобителем науки вообще, и русской, в частности, разберёмся. Гейнц тем временем продолжал:
— Дядя дал мне сто рублей. В долг, конечно же, под божеский процент. Всего двадцать пять. Потом этот свинский ублюдок Стьепан сказал, что поедет короткой дорогой, минуя Москву.
— Ну он, в общем-то, прав, это и есть кратчайшая дорога. Но не быстрейшая. Давай лучше выпьем. Немножко, за знакомство.
— Что это? — покосился Шумахер на бутылку 0,7 с этикеткой от Смирновской.
— Лубрикант шмурдяка. Крайне токсичное вещество. В смысле, в малых дозах токсичное. Ну, за встречу!
Он зажмурил глаза, задержал дыхание и вкинул в себя полстакана жидкости. Немедля, не выдыхая, зажевал солёным огурцом. Его передёрнуло, на спине начал топорщиться волос. Огорошенный таким замысловатым парадоксом, Гейнц решил последовать за Сашкой. После третьей шмурдяк показался Сашке не столь мерзким и перестал походить на жидкий иприт. Действительно, парадокс начал рассасываться сам собой, и после четвёртой даже Гейнц никаких признаков токсичности не заметил. Прям пердюмонокль какой-то. Теперь он периодически ощупывал свою бритую голову и спрашивал:
— Герр Александер, зачем вы это сделали?
— Я сегодня дважды спас тебя от смерти! Мы, мон шер, живём в стране с давними обычаями гостеприимства! И обычаями безусловного соблюдения правил гигиены! Вошь, по мнению любого русского мужика, есть исчадие ада и должна уничтожаться вместе с носителем!
— Чудовищная страна! У нас их называют божьими жемчужинами! Как вообще можно жить в такой неразвитой стране, вдали от цивилизации!
— Гейнц, прекращай жаловаться на Россию. А то я тебе дам в твоё свинское швабское рыло. Ик. В пятак!
Саша уже устал в том мире от жалоб немцев на чудовищно невыносимые условия жизни в России, за которые те получали, на той же должности, что и Сашка, зарплату втрое большую, чем он. И не нами ведь заведено, ёшкин кот, сетовал Саня, как Пётр развратил эту братию, так и пошло. Сами, прости господи, на родине своей, тьфу и растереть, а тут гля-кася, крылья расправили. Свет цивилизации они, суки, нам несут. Зато падки на халяву настолько, что Саше иной раз было стыдно за своих сослуживцев. Не всех, конечно, но в общей массе. И морду ещё морщать, что им, видите ли, недоплачивают и сортиры на вокзалах недостаточно чистые.
— Почему мне никто вообще не сказал про столь ужасные обычаи? Скажи мне, Урал — это тоже Россия? Или это уже Тартария? Надо срочно ехать!
— Урало-тартарская губерния, мой дорогой Гейнц, это Россия в кубе! Ты знаешь, что такое куб? Ик. В третьей степени. Ты знаешь, что такое третья степень? Так вот, там каждую пойманную на человеке вошь прибивают к его телу гвоздями. Ик. Раскалёнными. И вообще!
Саша отхлебнул рассолу, промочить горло.
— Брось, Гейнц. Никуда ты не уедешь. Начинаются дожди, вы утонете за ближайшим поворотом. Ты для начала мои жалобы послушай. Всё равно в ближайшее время тебе ничего делать не придётся, пока не ляжет снег. Если ты поможешь решить мне маленькую проблему, я никому не расскажу, что у тебя были вши. И даже буду тебя кормить и поить.
Гейнц пьяно посмотрел на просвет голубую опалесцирующую жидкость. Ему померещилось, что там, в глубине бутылки, вспыхивают и тают синие искры.
На следующий день Сашке жизнь не казалась такой беспросветной, как ранее. Она стала совсем беспросветной. Опростав полкрынки рассолу, он тяжело вздохнул: "Нет, срочно надо делать человеческий самогонный аппарат. Иначе я просто не доживу до триумфа науки в отдельно взятом городе". Погода тоже не улучшилась, везде хлюпало, капало и мокрилось. В артель он решил пойти попозже. Всё равно проку от него сейчас никакого, только перегар. Хм. Да. Неудивительно, что Ерофей подвинулся рассудком. С таким пойлом вообще странно, что он дотянул до столь преклонных лет. Призрак столяра-алкоголика помаячил в воздухе, помахал Саше ручкой и растворился в утренней хмари.
Однако благотворное действие солей калия и прочих народных ингредиентов из рассола сделало своё дело. А Саня решил сделать своё. Он тяжко вздохнул, и направился к дому купца Калашникова. Ко второму дому, тому, что с лавкой. Флигель первого дома купчиха сдавала Сашке, вместе со всеми дворовыми постройками, а в большом доме, исключительно из экономии, не жила. Саню всё устраивало в этом деле, особенно бездействующая дворовая кузня, которую приспособил к своим нуждам. Пока, к сожалению, безрезультатно. И ещё были кое-какие нюансы этой аренды, которые Сане совсем не нравились.
Сам купец Калашников, не купец, а так, купчишка руки ниже средней, года два назад отправился со своими подельниками в Персию, то ли за шёлком, то ли за зипунами. С тех пор о нём не было ни слуху, ни духу. Его соломенная вдова, женщина в полном расцвете русской красоты и таких выдающихся статей, что должна бы быть, как минимум, купчихой гостевой сотни, а никак не женой провинциального лавочника, благосклонно сдала Сашке флигель. Она с первой встречи прозрачно намекнула, что надобно бы того-сь. Сашка того-сь не хотел. Не в том смысле, что совсем не хотел, а не хотел именно вот так. Но намёки становились всё прозрачнее и прозрачнее, и однажды он увернуться не смог и оказался прижат к тёплой стенке. После этого позорного, с точки зрения христианской морали, падения, и ошеломительного, с другой стороны, успеха, Елена Васильевна почему-то арендную плату снизила до семнадцати копеек в месяц.
Подобный мезальянс Сашку тяготил, уж очень сильно смахивал на банальное альфонсирование и сексуальную эксплуатацию. Да что там говорить, он этим самым и был. Однако раз в месяц надо было арендную плату вносить, и от любвеобильной купчихи никуда не деться. Тем более, что она периодически приходила инспектировать свой второй дом. Неоднократно Шубин поминал бессмертного героя поэта-охальника Баркова, поминал рукоятку от лопаты и соседний с его домом секс-шоп, где в витрине высился сувенирный фаллоимитатор. Неудивительно, что купец Калашников не спешит вернуться к родным пенатам, борщу и блинам. Но Сашка был молод, полон сил и удивительно вынослив. Вынес он и это. А в мире чистогана кто смотрит на моральные терзания? А на этот раз Александр вполне сознательно решил пожертвовать собой ради блага компании.
— А у меня немец в гостях, — заявил он Елене, как отдышался после горячей встречи.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
