Великий и могучий

— Ага.

— Тогда тебя каждый захочет отметелить, если этих не наказать!

— Ну, эта. Пусть попробуют. Гы!

— Миша, вот ты всё меряешь понятиями. А ведь Воронцовы не по понятиям живут!

— Ага.

— Так они не оценят твоего упрямства, понимаешь? Нельзя всё мерить понятиями. Есть обычная человеческая мораль. Ты о такой слышал?

— Ага.

— И что получается по этой морали?

— А чё? Ты меня замочить хотел, а они в больничку отвезли. Теперь я ради тебя сделаю им плохо? И кто я буду после этого, хоть по вашей морали, хоть по нашим понятиям? Не!

— Миша, тебе же будет хуже. Ты ведь не хочешь со мной ссориться?

— Не. Это ты со мной хочешь.

— Ну нельзя же быть таким упрямым ослом! Давай я сам телегу напишу, а ты только подпишись, хорошо?

— Не.

Кирилл угрожал, пытался подкупить, стыдил, взывал к чувству долга, но в ответ слышал одно и то же: "Не, не по понятиям!". Руки чесались вломить Мише как следует, но это, увы, ничего не давало. Даже если Мишу заставить, он завтра же через адвоката отзовёт своё заявление, адвокаты в банде Лысого имеются, а в таком случае Воронцовых месяц в КПЗ не продержать. Кирилл ушёл, оставив Мишу с ещё более довольной физиономией, чем она была до его визита.

Толстая тётка демонстративно Кирилла не замечала, но когда он рявкнул "Зови врача!", немедленно распоряжение исполнила. Врач никакой вины за собой не чувствовал и потому на Кирилла ему было в высшей степени наплевать.

— Вам от меня что-то нужно? — безразлично поинтересовался он.

— Мне нужны ответы на два вопроса. Первый. Почему вы не оповестили милицию о том, что к вам поступил явно избитый человек? Второй. Почему вы оформили его без документов и снова-таки ничего не сообщили нам?

— Его принимали вчера, дежурил другой врач, так что все вопросы не ко мне. Если же вы посадите Марью Григорьевну, — он кивнул на тётку, — за то, что она оформила этого бандита без документов, то лично я буду только рад — она редкостная сволочь, и когда её отсюда уберут, воздух станет намного чище.

— Ты на себя посмотри! — заорала Марья Григорьевна. — Скотина!

— Значит, Мишу принимал другой врач, а вы даже не догадывались, что о преступлении не сообщили в милицию?

— А какая разница, догадывался я или нет? Этот Миша — ярко выраженный бандит. Если кто-то его отлупил, то правильно сделал. А в мои обязанности не входит выяснять, сообщили вам о подозрительном случае или нет. Это должен делать тот, кто такого пациента принимает. Какие претензии ко мне?

— Так что, мне арестовать того деятеля, который дежурил вчера? Он вам за это будет ну очень благодарен! И, чтобы скостить себе срок, а может, и вообще отделаться условным, заложит вас. Или вы закон не нарушаете? Лекарства никогда не крадёте, особенно морфины, в аптеку пациентов за абсолютно ненужными снадобьями не посылаете, имея с этого свой процент? Если так, вам действительно бояться нечего.

— Ну, и чего же вы от меня хотите? — покорно вздохнул несчастный врач, понимая, что деваться ему некуда.

— Другой разговор. Отойдём.

В итоге Мише сделали укол снотворного, а через некоторое время Кирилл покинул больницу, унося с собой написанное им от имени Миши заявление, которое заканчивалось абзацем "С моих слов записано верно, мною прочитано. Поскольку злоумышленники сломали мне правую руку, я, добровольно и без давления со стороны работников милиции, в качестве подписи ставлю отпечаток большого пальца левой руки, каковой имеется в милицейской картотеке.". Ниже шло слово "Подтверждаю", а за ним подпись и фамилия дежурного врача. Чернила с Мишиного пальца Кирилл удалил лично. Мише абсолютно незачем ни знать, ни догадываться, что заявление он всё-таки "написал".

* * *

Павел проснулся и посмотрел на тёмные окна, пытаясь определить приблизительное время. Но светать ещё даже не начинало, так что попытка оказалась неудачной. Тогда он включил прикроватное бра и в его свете рассмотрел часы. Полтретьего, но спать совсем не хотелось. Начали праздновать они рано (что именно они праздновали, он бы сформулировать не взялся), в результате рано заснули, и вот итог — глубокая ночь, а сна нет и не будет.

Нина спала слева от него, на правом боку, прижимая к себе во сне его левую руку. На её лице застыло выражение полного и глубокого удовлетворения. Он осторожно высвободился и встал с кровати. Как он оказался на кровати, да и Нина тоже, Павел в упор не помнил. Заснул он на полу, это точно. Неужели Нина сама затащила его на кровать? Нет, вряд ли, скорее всего, разбудила, и он в полусне туда перебрался.

Укрыв Нину, хотя и было совсем не холодно, Павел осторожно, стараясь не шуметь, оделся и направился на кухню. О том, чтобы начать день без кофе, он не мог и помыслить (и неважно, что за окном непроглядная тьма, раз он проснулся — значит, для него уже утро). Не включая света, так он и просидел некоторое время, неторопливо потягивая кофе и размышляя о проклятом деле "матюков".

Он никак не мог понять, почему следственная бригада, состоявшей из милиционеров, ФСБшников и коллег незабвенного Рогова, так и не смогла выявить злоумышленника. Им с Ниной, дилетантам в сыске, за несколько дней удалось сократить количество подозреваемых всего до двух. Профессионалам на это понадобилось бы несколько часов. А дальше, какая проблема для той же милиции или ФСБ разобраться, кто из этих двоих злодей, Гринберг или Лебедев? Ни тот, ни другой не производили впечатления стойких оловянных солдатиков, на любого из них слегка надави — сразу признаются и в том, что было, и в том, чего не было, и в том, чего даже быть не могло.

Так почему же профессиональные сыщики потерпели крах? Они настолько тупы, что не поняли, кому выгодна эта свистопляска? Или это Воронцовы тупы, и не увидели чего-то, что безоговорочно оправдывает обоих докторов наук? Если верно второе, то что же там такое было? Чёртов Рогов, ну неужели нельзя было ознакомить с выводами следствия? Секретность это чудо соблюдает, видите ли...

— Паша, скажи, я дура? — Нина вошла в кухню бесшумно и своим несколько необычным вопросом прервала размышления Павла.

— С добрым утром! — откликнулся Павел. — Если конечно, сейчас утро и оно доброе. Почему у тебя вдруг возникли сомнения на этот счёт?

— Ну, нам надо что-то с "матюками" решать, а я вчера праздник устроила. Наверно, не надо было?

— Устроила, и устроила. Значит, твоя душа просила праздника. Мне понравилось. А если ты полна раскаяния, наливай себе кофе, и обсудим нашу проблему. Вопрос первый. Почему сыщики не смогли разобраться в деле?

— Паша, ты неправильно составил список вопросов. Давай перескажем всю эту историю простыми словами, и многое сразу станет понятнее.

— Начинай, Ниночка. Я весь обратился во внимание.

— Ну, если хочешь, чтобы рассказывала я, слушай. В некотором царстве, в некотором государстве, "матюками" именуемом, жил да был царь-государь по имени Виктор Аристархов Первый. И вот в какой-то момент некий, пока что нам неизвестный, Кощей надумал царя-батюшку с насиженного трона скинуть, и место его освободившееся самому занять. И вот здесь у меня, сказочницы Нины, возникает первый вопрос: а почему Кощей именно в этот момент надумал, а не раньше и не позже?

— Хороший вопрос. Я думаю, раньше он либо не мог скинуть Аристархова и остальных, либо не мог занять директорское кресло.

— А у меня, сказочницы, есть ещё пара объяснений — или Кощей раньше был не Кощеем, а Добрыней Никитичем, и подлые поступки совершать не хотел, или раньше Кощею это кресло и не нужно было. Короче, Паша, нам надо узнать, что происходило с нашими двумя потенциальными Кощеями, скажем, за год перед увольнением царя. Или правильно говорить "импичментом"? Или, ещё лучше, "отречением"?

— Ты продолжай сказочку.

— Продолжаю, милый. Послал тот Кощей государю своему письмо, тёмными соблазнами до краёв наполненное. Прочитал внимательно сие письмо самодержец Виктор, и говны внутри него взбурлили, крышу ему напрочь снесли, и захотел старый дурак вместо правления царством своим любоваться Эверестами заморскими.

— Очень образно излагаешь. Заслушаешься. Вот только Эверест не за морем.

— Это у тебя он не за морем, а в моей сказке — за морем. Так вот, после отречения царя Аристархова трон занял царевич Ложкин. Но недолго он царствовал, пару часов всего, а потом и у него говны взбурлили и властно потянули к сельскому хозяйству.

— Времени у нашего Кощея было совсем мало. Смотри, Нина, за пару часов ему нужно составить письмо и отправить его через тот спамерский сайт. Мне кажется, это нереально. Выходит, письмо было составлено заранее. А раз так, он знал, кто будет директором.

— Или знал, или у него были готовы письма для всех принцев. Но не это интересно, Пашенька. Главное, что Кощей не захотел ждать месяц-другой, а выгнал новоиспечённого самодержца сразу же. И со вторым — точно также поступил. Почему? Сказочница думает, что нет у него времени ждать, цейтнот у него, как говорят шахматные гроссмейстеры.

— Точно, он спешит. А значить это может только одно — скоро в "матюки" откуда-то придут бешеные бабки, и директор сможет их правильно распилить.

— Согласна. Непреодолимо желает царь Кощей над этим златом чахнуть. Продолжаем сказку. Бросились опричники из МВД, ФСБ и ещё одной весьма жуткой конторы затаившегося Кощея выискивать. И не нашли. Ты интересуешься, почему? Не идиоты же они все. Если звёзды зажигают, значит, это кому-то нужно.

— В оригинале — "кому-нибудь".

— А в моём оригинале — "кому-то". Так вот, а если их не зажигают, хотя должны, значит, кому-то нужно, чтобы их не зажигали. В нашем случае — чтобы Кощея не нашли. Паша, ты хоть понимаешь, что это значит? Причём именно для нас?

— Не знаю. Скажи.

— Если кто-то из высокопоставленных опричников прикрывает Кощея, то как только мы подберёмся к нему близко, у нас тут же начнутся крупные неприятности.

— Значит, Ниночка, мы к нему ещё не подобрались.

— Надеюсь, что это так. Сказочка у меня, как видишь, получилась с плохим концом. Или с очень плохим. Короче, наступило утро, и Шехерезада прекратила дозволенные речи.

— Хорошее имя — Шехерезада. В нём содержится и зад, и кое-что ещё, и вместе они навевают некоторую игривую мысль.

— Неужели после такой ночи ты хочешь того, о чём сейчас говоришь?

— Хочу. Но не способен. Просто мечтаю. Что, мне и помечтать нельзя?

— Можно. И я вот мечтаю, чтобы это проклятое дело поскорее закончилось, да ещё и без потерь с нашей стороны. Мне очень страшно, Паша! У меня отвратительное предчувствие.

— Как ни странно, у меня тоже.

* * *

Разумеется, по-настоящему капитан Рогов в чудеса не верил. Наивные люди в спецслужбах не работают. Даже если они по ошибке судьбы туда и попадают, то очень быстро или гибнут, или увольняются, или теряют наивность. В магию Рогов не верил по той же причине, и всех магов поголовно считал шарлатанами. Трудно сказать, насколько такая точка зрения обоснована в общем случае, но насчёт Павла он явно не ошибся. По крайней мере, сам Павел в этом вопросе был с ним согласен.

В том, что злоумышленник — один из претендентов на директорское кресло (Гринберг или Лебедев), капитан был твёрдо уверен. В обычных обстоятельствах он бы поговорил с ними по очереди, возможно, выбил бы пару зубов для пользы дела, и очень быстро бы выяснил, кто же из них затеял всё это безобразие. Однако обстоятельства обычными не были. Межведомственная бригада оперативников ничего не добилась, а это в понимании Рогова означало, что для неких (пока неизвестных) влиятельных сил именно такой исход и являлся желательным. Стало быть, один из претендентов — ставленник этих влиятельных сил. Если капитан станет на его пути, капитана уберут. Такой возможностью пренебрегать он категорически не хотел. Стать мишенью неизвестно для кого — зачем ему это надо?

Таким образом, у него имелся выбор из трёх вариантов. Либо он благополучно заваливает дело (чего, собственно, от него и ожидали), либо пойдёт вслепую напролом, уповая на то, что сможет справится с противником, атакующим из засады, либо сам устроит засаду, а в качестве живца подбросит кого-нибудь другого. Разумеется, он выбрал третий вариант.

Роль приманки Рогов доверил Верховному Шарлатану Северного Космоса и его супруге. Как уже упоминалось, всех магов капитан считал мошенниками, а всех мошенников — отменными психологами. Хороший психолог или определит, кто из двоих доблестных докторов наук заварил эту кашу с увольнениями, или так обеспокоит злоумышленника, что могущественные покровители оного, в просторечии именуемые крышей, выйдут на свет и начнут действовать, сдвинув тем самым расследование с мёртвой точки. Разумеется, у "магов" в связи с этим могут возникнуть некоторые проблемы, но их проблемы Рогова абсолютно не беспокоили. Зла им он, конечно, не желал, но и ограждать от каких бы то ни было неприятностей тоже не собирался.

За двумя подозреваемыми и двумя же "следователями" Рогов установил наблюдение, их телефоны и квартиры прослушивались, что было вопиющим нарушением закона, но спецслужбы подобные мелочи никогда не волновали. Ситуация развивалась по плану: маги через несколько дней заинтересовались претендентами на должность директора, и явно настала пора как-то проявить себя влиятельным покровителям. Оперативник, следивший за одним из подозреваемых, сообщил, что наблюдение неожиданно пришлось прервать.

— Товарищ капитан, объект зашёл во двор, а там на лавочке сидел полковник Спицын, — доложил оперативник. — Я решил, что не стоит попадаться на глаза полковнику, пусть лучше объект на некоторое время уйдёт из-под слежки. Прав я был или нет, но решение принял именно такое.

Рогов призадумался. Какое отношение ко всему этому имеет Спицын? ФСБ замешано в деле? Но даже если и так, полковник не стал бы лично проверять, есть ли слежка за сотрудником "матюков". Для подобных вещей у него есть подчинённые. Опыт у Спицына, конечно, огромный, но никакой опыт не заменит молодые глаза. Оперативник, к примеру, его увидел, а сам остался незамеченным. Значит, полковник оказался там случайно? По всему выходило, что да, но капитан не верил в случайности. Не то, чтобы совсем отрицал существование оных, но всегда рассматривал их как объяснение чего-либо в самую последнюю очередь.

Потому Рогов принял в качестве предварительного допущения, что Спицын оказался на той лавочке именно потому, что вблизи проследовал по каким-то своим делам сотрудник "матюков". Почему полковник действовал сам, а не поручил кому-то другому? Или полковник действует, как частное лицо (может, он тоже не удовлетворён результатами официального расследования?), или этот тип — его осведомитель. Сотрудники ФСБ очень неохотно засвечивают осведомителей даже перед своими коллегами. Может ли человек из "матюков" быть осведомителем ФСБ, при условии, что НИИ курируется другой спецслужбой? Спицын не посмел бы в таких условиях кого-либо там вербовать, да и не удалось бы ему проделать это тайно. Слишком уж известная он фигура.

Подумав ещё немного, капитан Рогов просмотрел досье последних оставшихся в НИИ докторов наук, на всякий случай, обоих. Сразу выяснилось, что перед открытием НИИ "матюков" оба очень долго работали в пединституте, и всё встало на свои места. Спицын был куратором института от КГБ, откуда следовало, что любой из подозреваемых и даже они оба вполне могут быть его секретными агентами ещё с тех времён.