Красный цветок #1

Каждая из лошадей стоила состояния. Я, правда, не видела между чистокровными рысаками и другими четвероногими гривастыми созданиями никакой разницы. Лошадь она и есть лошадь — красивейшее творение Двуликих, в не зависимости от родословной и себестоимости. Ну, так я дикарка. Что с меня взять?

Уже в пути Сант*Рэн сообщила мне, что к Сестрам, к подругам в Светлый Храм я больше не вернусь.

Мы направлялись в Чеарэт, — в самый волшебный замок на земле. Туда, где живут всемогущественные, сиятельные Чеар*рэ.

Лошади неслись вперед. Колеса вращались быстро: железные спицы в них превращались в сверкающий круг. Фиар оставался за спиной.

Впереди ждал Чеарэт.

Глава 5

ЧЕАРЭТ

Тяжелые тени, лежащие у подножия гор, дремучие леса Фиара, с глубокими черными озерами, зловонными болотами, полными гнилостных испарений, остались позади. Взгляд радовался светлому ситцевому пейзажу. Бескрайние поля уходили в край неба, долины перемежевывались перелесками.

Чеарэт возник из ниоткуда. Выплыл, словно материализовался из эфира. Незатейливая красота края сменилось иной картинкой, пожалуй, перенасыщенной красками. Природа не воспринималась настоящей. Благоухали пышные бутоны; били струи фонтанов, летали невиданные яркие диковинные птицы. К дворцу вели высокие террасы, соединенные беломраморными ступенями. Их сторожили вековые деревья, переплетаясь над головами живой аркой.

Это был воплотившийся рай. Совершенство окружающей действительности производило ошеломляющее впечатление.

— Этот дом — наше сердце, Одиф*фэ, — слетело с губ Сант*рэн.

Прихожая в Чеарэте создавалась, видимо, по контрасту с Чеарэтовским парком. В стены, облицованные мерцающим черным мрамором, 'вмуровали' мифических чудовищ, изрыгающих пламя. Оное и освещало путь несчастным странникам.

Следующая комната габаритами превосходила первую как минимум раза в три. В помещении при желании можно было устраивать конные гонки. Полом служил камень, меняющий цвет в зависимости от освещения. Стены выполнены из непрозрачного хрусталя. Стоило приблизиться к ним, как возникал дверной проем. Этакая заколдованная карусель зачарованных дверей. Комната явно имитировала чертоги дроу или альфов.

В продуманно-хаотичном порядке по зале разбросали кушетки, кресла с высокими спинками, пуфы. Декорацию дополняли столики 'под лед', на которых высокомерно расположились кувшинчики, графинчики, баночки, фужерчики и прочие стеклянные безделушки, заполненные жидкостями.

Говор при нашем появлении стих, как по мановению палочки дирижера умолкает хор. Сопровождаемые настороженным молчанием, готовым взорваться в любую секунду от снедающего каждого члена семьи, любопытства, Сант*рэн и я неторопливо шествовали вдоль д-л-и-н-н-о-г-о — п-р-е-д-л-и-н-н-о-г-о стола.

Лица Чеар*рэ, виделись мне размытыми световыми пятнами. Взгляд невольно отмечал белоснежную, жесткую от крахмала, скатерть. Сервировку стола, сдержанно-утонченную, составленную по самым строгим канонам этикета. Одновременно свидетельствующую как о хорошем вкусе челядинцев, так и о материальном благополучии их хозяев.

— Дорогие мои, — пробился к сознанию звенящий, кристально чистый голос Хранительницы. — Позвольте представить Одиф*фэ Чеар*рэ — мою дочь. — Я присела в заученном до автоматизма реверансе.

Изо всех сил старалась не горбиться и не опускать глаз, чувствуя на себя вопросительные, недоумевающие, любопытные взгляды. Мощная как порывы урагана, ментальная семейная магия сотнями холодных иголочек атаковала мозг. Виски заломило. Пульсирующие жилы переполнились кровью. Звучавшие голоса сливались в нестройную музыку. Женский смех. Тихий меланхоличный мужской голос. Журчание переливаемого из пузатой темной бутылки в мерцающий хрусталь вина. Сияние свечей в высоких канделябрах. Отраженный блеск. Подчеркнутая ненатуральная радость. Давящая на нервы, подавляющая роскошь.

— Ты не ешь? — лицо Сант*рэн оставалось бесстрастным. — Попробуй. Мясо великолепно.

Усилием воли, заставив себя взять нож, отрезать кусочек от куска, лежащего на тарелке, я обнаружила, что это 'нечто' весьма напоминает резинового кроуйли и отодвинула тарелку.

Чеар*рэ, было много. Все они, без исключения, красивы. Настолько, что создавалось впечатление, будто их племя искусственно выводилось с целью утолять потребность в прекрасном у других существ. Все, как один, имели точеные, правильные черты лица; огромные яркие глаза; насмешливые губы; высокие скулы, водопад струящихся волос. Создавалось впечатление бесконечного исполнения одной и той же темы. Словно, нарисовав прекрасный образ, пленившись им, Двуликие снимали и снимали копии, заполняя Чеарэт, Бэртон-Рив, Эдонию.

Взгляд невольно задержался на черноволосом юноше с фарфорово-бледным лицом. С нашей последней встречи локоны его отрасли, превратившись в пышную, вызывающе роскошную шевелюру. Старый знакомый. Юный любовник мертвой Гиэн*сэтэ....

Эллоис*сент ответил мне долгим, пристальным, заинтересованным взглядом. Я тогда ещё не знала, что также он смотрит на любую, мало-мальски смазливую особу женского пола.

После ужина молодежь перешла в музыкальную залу. Центральное место здесь по праву принадлежало роялю. Большому, белому, с перламутровыми клавишами. Его сторожили, взяв в круговую оборону, высокие, полукруглые окна, куда с любопытством заглядывала многоглазая звездная ночь.

В отличие от меня, ей идея послушать музыку, нравилась. Она клубочком свернулась в тени мягких диванов, распласталась по пушистым ворсистым коврам. Оживляла огромные картины. Таилась. Прислушивалась.

Утомленная дорогой и всеобщим любопытством, оправданным, но малоприятным я, перешагнув низкий подоконник, очутилась на галерее, увитой ползучими алыми розами, рододендронами, шиповником. Чтобы заставить цветы, в изначальном виде являющихся кустарником, ползти по стенам, подобно глицинии, нужно быть сильным магом. Таким, как Чеар*рэ.

Три полные луны ярко сияли с неба. Зеленый, серебряный и сиренево-розоватый цвет, переплетаясь, сливались в нечто феерическое, невообразимое, тревожащее и прекрасное одновременно.

Сев на ступени, я устремила взгляд в яркое разноцветье.

— Красивая ночь, — мягкие тенор окутывал плечи как кашемировая шаль.

Светлый костюм юноши, прислонившегося к колонне, мерцал, подобно крыльям бабочек. Завитки волос падали на лоб, придавая облику отчаянно-дерзкое обаяние.

— Простите? — высокомерно отодвинулась я, стремясь за надменностью скрыть растерянность.

— Я говорю, — приподняв стрельчатые брови, повторил Эллоис*Сент, словно для глухой или слабоумной, — ночь сегодня красивая.

— Красивая, — согласилась я с очевидным.

— Как вам понравился дом?

— Я ещё не определилась. Но он, вне сомнений, примечателен.

— Даже так? Стараешься выглядеть оригинальной, кузина? Большинство барышень на твоем месте...

— Никогда не были, — агрессивно ощерилась я. — И я не желаю обсуждать какое-то там большинство с малознакомым мне человеком.

В ответ он тихо хмыкнул. В прозвучавшей насмешке раздражение соседствовало с тенью удивления.

— Ты со всеми там агрессивна? Чем и когда я успел тебя прогневить? Или ты находишь мои попытки завязать разговор навязчивыми?

— Зачем?

— Зачем? — переспросил он, будто и вправду недоумевая.

— Да, зачем нам поддерживать разговор? К чему?

— Ну, интересно же. Здесь редко появляются новые лица, в столь, почти что зрелом, возрасте. Незаконнорожденные, конечно, случаются. Как без них при нашей семейной склонности к различным эскападам? Но ты — дочь Сант*рэн; огненный маг, что не просто редкость, а полный нонсанс: у нас профилирующая стихия вода и ветер. К тому же ты хороша собой да вдобавок — рыжая.

— Я — не рыжая!

— Нет? — ухмыльнулся Эллоис*Сент. — А выглядит, как очень даже 'да'. Но не будем же мы ругаться по мелочам? Нет — так нет. Сама видишь, поводов проявлять любопытство предостаточно. Впрочем, можно процесс знакомства провести другим путем. Для того, чтобы нам лучше друг друга узнать, совершенно не обязательно вести долгие беседы. Может быть, лучше поцелуешь меня?

Губы юноши, алые и чуткие, дрожали в подначивающей улыбке.

— Нет, — оттолкнув его в грудь, тряхнула я головой.

Но уже в следующее мгновение оказалась вынужденной сдать доминирующие позиции. Горький аромат окутывал, обольщал, смущал. Жадные руки обжигали. Опыт и темперамент Эллоис*Сента выбили почву из-под ног, заставляя тело пылать, а дух — томиться. Мальчишечья хрупкость оказалась иллюзорной: тело было сильным, гибким, поджарым, словно сплетенным из тугих веревок.

Размахнувшись, я с силой ударила его по губам. Из трещинки на губах выступили бисеринки крови. Горло обожгло жаждой.

— Отойди, — 'вороньим' голосом каркнула я.

— Ты — сумасшедшая? — зашептал он на ухо.— Никогда так больше не делай.

Подняв глаза, я в упор смотрела ему в лицо, снизу вверх.

Оно было по-настоящему красивым. Красивый мужчина, — красивый, а не привлекательный, (храбрый, сильный, богатый, опасный, властный), — явление противоестественное. В красоте Эллоис*сента не было изъянов. Правильность черт не портилась слащавостью, слабым подбородком или излишней мягкостью выражения, что свойственной тем, кого большинство мужчин обзывают 'красавчиками' и по кому пачками сохнут девочки-подростки. В ярких глазах светился острый ум, в складке губ, жесткой, упрямой, чуть насмешливой, читалась любовь к авантюрным, амурным и другого рода приключениям. Надменная посадка головы, гордый разворот плеч, густая грива волос, непокорно спадающая на высокий шишковатый лоб, лепные скулы, выдавали в нем натуру бунтарскую, склонную к скандалам и необдуманным поступкам.

Мы смотрели друг на друга: я — с насмешливым вызовом, он — с невысказанной угрозой.

— Кузина, — от его голоса у меня по коже бежали мурашки.

В следующее мгновение меня вновь целовали, пылко, страстно.

Страсть Эллоис*Сента, жгучая, беспощадная, словно ветер, раздувала черный огонь моего сердца, пробуждая тело. Лобызания напоминали поединок, борьбу характеров.

— Эллоис! — окликнул резкий высокий голос.

Мы замерли, отнюдь не в восторге от появления третьего лица.

— Слепой Ткач вплети тебя в свою паутину! — Проговорила красивая брюнетка с резкими чертами хищной птицы. — Что ты делаешь?

— Мне обязательно комментировать? Сама догадаться не можешь?

— Эллоис*сент! — укоризненно покачала головой девушка.

— Кто это? — холодной спросила я.

— Моя родная сестра, Аст*рэль.

— Ах, сестра, — расслабилась я, успокаиваясь.

Несколько замечательно-коротких мгновений мы глядели друг на друга. При этом мир казался полным красок, запахов, звуков.

Но счастье недолговечно.

На галерею высыпала стайка щебечущих кузин. Они окружили нас, затараторив:

— Кузина, какое прелестное платье...

— — И этот удивительный медный оттенок кос!

— Видели вы когда-нибудь кого-нибудь прелестнее?

Не желая отвечать на явно фальшивый льстивый вздор или вступать в конфронтацию ненужной колючей репликой, я хранила молчание, вымученно улыбаясь.

Эллоис*сент наблюдал за мной, присев на белые перила, глубоко запрятав руки в карманы. Серебряный лунный глянец заставлял блестеть густую темную шевелюру. Бледное лицо казалось окутанным темным облаком.

— — Ты не хочешь поехать завтра к развалинам? — пробилась к моему сознанию фраза, сказанная хорошенькой блондинкой.

— К каким развалинам? — решила уточнить я, прежде чем опрометчиво соглашаться.

— Старым, — радостно пояснили оптимистичные трещотки.

— Зачем? — пыталась я понять ход их мыслей.

— Погадать, — с энтузиазмом прозвучал ответ.

— А дома, что? Ни как нельзя?

— Да для чего же, по-твоему, здесь поставлена магическая защита, как не от разного рода духов? На территории Чеарэта блокируются все виды магии, кроме семейной. Суть же любого гадания заключается именно в том, чтобы все это вызвать, — пояснили мне. — Так ты поедешь?

— О чем гадать?

Девочки выразительно переглянулись и ехидно пояснили:

— О будущем.

— Зачем? — искренне не понимала я.

— Погадай о любви, кузина, — раздался насмешливый голос. — Раз будущее тебя не интересует. Или, — озорно блеснули зеленые глаза лукавым вызовом, — или любовь тоже не кажется достойным поводом?

— Я поеду, — сухо процедила я сквозь почти сжатые губы. — В любом случае старинные развалины интересны сами по себе.

Оказавшись, в комнате, представленной, как моя собственная, я все никак не могла понять: вздыхать ли с облегчение или с сожалением. Вечер остался позади. И наша увлекательная перебранка с зеленоглазым комнатным пуделем — тоже.

Закутавшись в теплый халат, взяв книгу, я забралась с ногами в кресло. На красной коже были вытеснено золотом название: 'Легенды о Сотворении Мира'.

' И Пустыня вокруг была! — гласили строки

Не на Земле, а на Небе.

Не было в Мире Мрака.

Не было Света в Нем

Не было Чувства, Мысли.

Это и стало Злом.

Зло Пустотой называлось,

Коль имело женщин лицо.

Хаосом нарекалось

Коль в лике мужчины жило.

Но взорвалась однажды

Бездна. Сто тысяч огней

Вспыхнуло. Стало Миром.

Мир — народил детей.

Мир самым первым Богом

Стал, озаряя Тьму.

Тьма покорилась Богу

И отдалась Ему.

Вселенная многогранна. Смерти нет. Есть грань перехода из вещества в энергию, при этом энергия по отношении к материи имеет главенствующее значение.

Творец есть чистая энергия, не разделяющая Добра и Зла, ибо Бог есть Добро и не знает Зла. Чтобы началось движение, необходим предмет и причина, заставляющая предмет двигаться. Творец для воссоздания необходимых ему энергий создал Человека. Дал ему стремление искать Бога. Чтобы заставить Человека искать Творца, Бог оставил частицу Пустоты в сотворенном мире — Зло. Чтобы видеть и разделять Зло от Добра, не видимых ему самому, Творец создал воплощающих в себя Свет и Тьму, Добро и Зло: Альфов и Дэйвов.

Альфы следят за соблюдением законов, обеспечивая возмездие, поддерживая справедливость и равновесие во Вселенной. Дэйвы держат под контролем бесов, они же ответственны за появление искушений, противясь, сопротивляясь или подчиняясь которым, человек определяет себе место во Вселенной.

Между альфами и дейвами находятся существа, что держат разделы между мирами, делая переход рубежей невозможным — Хранители.

Когда 'хранители' проходят процесс воплощения, миры, хранимые ими, уязвимы. Это время кармических узлов.

Хранителями Мир*тэн — Лэо являются: Слепой Ткач и Хозяйка Бездны — Литу*эль, чья душа сплетена из белого света.

Любая Стихия поддаётся распаду и заражению. Загнивает вода, несут болезненные миазмы ветра, хранят заразу земли, теряя плодородие и поддаваясь коррозии. Огонь не поддается заражению. Никакое Зло не способно заразить Бездну. Конец придёт Огненный Смерчем. Огнем миры начинаются и в огне сгорают. Придет Литу*эль и Мир Трех Лун станет воплощенной Бездной'.

Книга выскользнула из рук, веки налились свинцом. Я провалилась в тяжелый мучительный сон.