На месте глаз у Сайрема были какие-то жуткие, багровые провалы. Крикс увидел их только мельком, но горло сразу захлестнуло ужасом, от которого стало трудно дышать. А может быть, все дело было в дыме, разъедающем ему глаза и не дающем сделать вдох. Нож у "дан-Энрикса" был острым, но толстые, мокрые веревки поддавались далеко не сразу. В голове южанина мелькнуло, что, должно быть, пленников нарочно окатили водой, чтобы сделать казнь дольше и мучительнее. Между тем жар сделался невыносимым. Ступней коснулась такая жгучая боль, что на мгновение перед глазами Рикса потемнело. Рядом хрипло и протяжно застонала Ласка. Это отрезвило энонийца. В отличие от него, приговоренные были босыми. Значит, то, что чувствовал он сам, ни шло ни в какое сравнение с тем, что должны были испытывать они. Крикс с ожесточением перепилил последнюю веревку и помог хромающей, скрипящей от боли зубами наемнице сбежать с поленницы. Часть набросанных такийцами поленьев съехала на землю вслед за ними, взметнув в воздух целый вихрь красных искр. Уже не думая о прожженных сапогах, Крикс опять взобрался на кострище и, надрывно кашляя от дыма, принялся освобождать Сайрема. Тот уже не подавал признаков жизни. Может быть, лишился чувств, а может быть, действительно не вынес долгих пыток. На одежде Сайма тут и там виднелись пятна крови, рваные штанины уже тлели. Надсаживаясь от чрезмерного усилия и хватая ртом воздух вперемешку с жирным черным дымом, Крикс стащил тяжелое бесчувственное тело вниз. В последнюю минуту энониец рухнули на землю вместе со своей ношей. Криксу показалось, словно ему в легкие бросили пригоршню пылающих углей. Он задыхался, кашлял и никак не мог заставить себя сделать вдох. Но в тот момент, когда "дан-Энрикс" уже был уверен, что ему вот-вот придет конец, ему немного полегчало. Кто-то подхватил его подмышки и поставил на ноги. Щурясь и смаргивая слезы, Крикс увидел рядом Береса.
— Мы победили?.. — сипло спросил он.
Не отвечая на его вопрос, тот произнес всего два слова:
— Астер мертв.
Крикс облизнул сухие губы, силясь осознать, о чем толкует Берес. И только тогда увидел шагах в двадцати от них на смерзшейся земле нечто похожее на окровавленный комок из белых птичьих перьев.
"Умер. Астер умер" — тупо повторял про себя Крикс, сидя в одной из полутемных спален постоялого двора. Хотелось плакать, но слез не было. Хотелось пойти к пленным "Горностаям" и собственноручно перерезать горло каждому из них. А еще прежде того — выколоть глаза, как они выкололи Сайму.
Только Астера все это все равно не оживит.
В комнату тенью проскользнула невысокая, рыженькая девчонка — родственница бывшего хозяина гостиницы. Ее повстанцы нашли в погребе, сжавшуюся в комочек в самом дальнем и темном углу. Платье на ней было разорвано, через прорехи тут и там виднелись синяки. Сейчас она одела новое. Но в этом чистом платье, с кое-как причесанными волосами, она почему-то выглядела еще более несчастной, чем тогда. В глазах у девушки застыло странное, затравленное выражение. А по гостинице она ходила как-то боком, словно боясь отпустить спасительную стену.
В комнату, где находились Ласка, Сайм, и Пчелоед с "дан-Энриксом", племянница погибшего хозяина вошла с такой опаской, словно ожидала встретить здесь лат-Гира и его людей. "Я их убью. Всех, кто остался жив после сражения. Собственными руками" — мысленно пообещал себе южанин. После смерти Астера все мысли у "дан-Энрикса" стали какими-то чужими, односложными и блеклыми.
— Вот... — пробормотала девушка, ставя на стол накрытый полотняной салфеткой поднос. И поскорее выскользнула прочь из комнаты.
Укрытый плащом Сайм метался на кровати и скрипел зубами, чтобы сдержать стоны.
— У тебя еще осталась наперстянка?.. — хрипло спросил он, когда к его изголовью подошел Пчелоед. Крикс удивленно встрепенулся — но потом подумал, что слепой, наверное, узнал его по сладковатому запаху высушенных трав, которым пропиталась вся одежда Пчелоеда.
— Да, — отозвался тот, помедлив.
— Это хорошо... — мучительное напряжение на лице Сайма на мгновение смягчилось, но потом седой повстанец снова беспокойно заворочался. — Смешай мне "Черный полдень".
Пчелоед еще немного помолчал, глядя на раненого сверху вниз.
— Сайм... а ты уверен?
Лицо седого исказилось — то ли от страдания, то ли от злости.
— Ну конечно я уверен, Хегг тебя дери! В чем, по-твоему, тут можно сомневаться? Я ослеп. Ослеп — это ты понимаешь, старый идиот? Даже если я поправлюсь, я теперь калека, ни на что не годный человек. Я буду висеть у вас на шее, как каменный жернов. Так что кончай зудеть и просто сделай то, что следует. Я попросил бы Ласку ткнуть меня ножом, если бы не испытывал сейчас такого отвращения к ножам и ко всему, что с ними связано.
Ласка, сидевшая у его постели, взяла Сайма за руку и слегка сжала. Глаза девушки были сухими, но горели диким, сумрачным огнем.
— Хорошо, — сдаваясь, согласился Пчелоед. — Я принесу... то, что ты просишь.
— Только поскорее, — отозвался Сайрем.
Пчелоед направился к дверям — должно быть, собирался пойти в кухню и приступить к приготовлению обещанной Сайму отравы. Крикс вышел вслед за ним, нагнал целителя у самой лестницы и стиснул его плечо с такой силой, что у него самого заныли пальцы.
— Ты что, действительно намерен смешать ему "Черный полдень"? — прошипел "дан-Энрикс" в самое ухо лекарю, внезапно обнаружив, что они почти сравнялись в росте.
Пчелоед едва заметно вздрогнул.
— А что делать, Рик?.. Сайм прав: слепой, он ничего не сможет сделать и будет обузой для всех остальных. Поверь, в подобной ситуации многие предпочли бы умереть.
— Многие, но не Сайрем, — процедил южанин. — Ему приходилось пережить и кое-что похуже, но не сдался. Разве я не прав?..
Целитель чуть пожал плечами.
Крикс нахмурился и рывком развернул целителя к себе.
— Ты этого не сделаешь. Слышишь меня?..
— Откуда тебе знать, что чувствует человек, который сделался беспомощным калекой? — спросил Пчелоед — не раздраженно, а печально. — И с чего ты взял, что знаешь лучше?
— Да потому, что я, в отличие от Сайма, сейчас не схожу с ума от боли! Ты же знаешь Сайрема. Он очень сильный человек. Если бы он сейчас не страдал так сильно... и не изводился мыслями о том, что больше никогда не сможет видеть... он бы ни за что не пожелал так просто сдаться!
Пчелоед немного помолчал.
— Разумно, — признал он в конце концов. — Что же мне, по твоему, следует сделать?..
Пока Крикс собирался любыми путями помешать целителю исполнить просьбу Сайрема, он чувствовал себя гораздо более уверенно. Но сейчас Пчелоед смотрел на него так, как будто ожидал от него... не предложений, даже не совета, а чего-то бОльшего: распоряжения, как именно следует поступить.
Крикс вдруг почувствовал, что он вмешался в непростое дело. Пчелоед не зря спросил его, готов ли он решать за Сайма, потому что предстояло сделать как раз это.
— Смешай ему болеутоляющее и снотворное, — сказал Крикс первое, что пришло ему в голову. — Пусть проспит как минимум до завтра, а потом... там будет видно.
— Хорошо, — кивнул целитель.
Крикс пропустил его вперед, а сам спускался медленно, морщась при каждом шаге. Странно — когда он выскочил из комнаты вслед за целителем, он совершенно позабыл об ожогах, мешавших ему ходить. Зато теперь, как будто мстя за это, они разболелись вчетверо сильнее.
Пленные, — напомнил себе Крикс. Когда-то он считал, что убивать беспомощного человека — это низость, даже если этот человек твой враг. Когда-то он сидел в Книгохранилище, листая Старый кодекс, и читал, что человек, однажды взявший на себя обязанности палача, тем самым раз и навсегда лишает себя прав на рыцарское звание. В то время он не сомневался в том, что это правильно. В действительности, он не сомневался в этом даже и теперь. Тому, кто убивал связанных пленников, действительно не место среди рыцарей.
Ну, значит, фэйры с ней — с его детской мечтой об орденском плаще.
— Эй, ты куда с таким лицом?.. — окликнул его Мэлтин, появившийся из кухни.
— К "Горностаям", — коротко ответил Рикс.
— Правильно. Я с тобой, — сейчас же отозвался Мэлтин.
Крикс хотел сказать — "не надо", но вгляделся в лицо Мэлтина и коротко кивнул:
— Пошли.
Следующие два дня оставшиеся члены Братства провели в захваченном Лосином роге. Опасаться больше было некого, но, несмотря на это, настроение у Детей Леса было траурное.
Снятые с лат-Гира сапоги не протекали, и имели только один веский недостаток — они были, по крайней мере, на четыре пальца больше, чем нога "дан-Энрикса". Но это оказалось кстати. Пчелоед советовал ему перебинтовать волдыри от ожогов чистой сухой тканью, сказав, что никакие мази от его ожогов не помогут. Но мечтать о куске чистой ткани было так же бесполезно, как о ванне с розовыми лепестками; все повстанцы, как один, были обросшими и грязными, как самые последние бродяги из столичной Алой гавани. Так что Криксу пришлось обмотать ноги обрывками старой рубашки. Ходить было больно. Рикс скрипел зубами, но терпел — по правде говоря, в сравнении со свалившимися на них бедами боль от ожогов представлялась мелкой и неважной. Ласка после неудачной казни на костре даже до нужника должна была ходить, буквально повиснув на своем сопровождающем, которым чаще всего бывал тот же Пчелоед. Сайрем не вставал вообще — но, к счастью, и о наперстянке он больше ни разу не заговорил, как будто позабыв о том, что собирался умереть. Крикс не ходил смотреть на то, как Пчелоед делает Сайму перевязки. Он не признавался самому себе, что ему было просто страшно оказаться там и еще раз воочию увидеть, что с седым антарцем сотворили "Горностаи". Потому что гвардии Эзара больше не существовало, и мстить тоже было некому.
За время, пока поправлялся Сайм, старая неприязнь Данара к Риксу накалилась и достигла пика. Энониец кожей чувствовал, что не сегодня-завтра накопившееся напряжение должно прорваться в прямом столкновении — и хорошо еще, если все кончится обычной дракой, без мечей и поножовщины. К обычной ненависти Даррека к "имперцу" прибавилась безысходная злость на "Горностаев", а поскольку нагорийцев рядом не было, то вылиться она могла только на самого же Рикса. Крикс часто думал, что неплохо было бы загодя подготовиться к тому моменту, когда Дара "понесет". Но стычка с Дарреком случилась даже раньше, чем он думал.
Все началось с военного совета, который повстанцы держали вечером третьего дня своего пребывания в Лосином роге. Перед всеми, кто остался жив, стоял вопрос, что теперь делать. Говорить о продолжении борьбы за Вольный Тарес сейчас, когда на Правом берегу продолжали мародерствовать остатки войска Бешеного принца, а под Тронхеймом лагерем стояли имперские войска, было бессмысленно. Да и само существование Лесного Братства теперь, после смерти Астера, оказывалось под вопросом.
— Я так полагаю, нужно расходиться, — сказал Берес. — Сейчас нас слишком много, чтобы мы могли не привлекать к себе ненужного внимания, и слишком мало, чтобы в случае чего не дать себя убить. А порубить нас будут рады и имперцы, и такийцы. Предлагаю уходить поодиночке, самое большее — группами по три-четыре человека. Кто-нибудь прорвется.
— А другие — нет. Выходит, каждый за себя и пусть спасается, кто может? — спросил Даррек хмуро. — И потом: а как же раненые?
Берес сделал такое движение плечами, будто бы пытался отогнать назойливую муху. Но ответить не успел — вместо него встрял Лис.
— Ну хорошо. Если не расходиться — тогда что?..
— Надо идти в Заречье. Там сейчас спокойнее.
— Пошел один такой, — небрежно фыркнул Лис. — Куда идти-то? Тут вокруг — такийцы, люди Альто Кейра, и еще всякая шваль, которая слетелась на войну, как мухи на дерьмо. Мы все сейчас, считай, в петле. А ты, готов поспорить, и дороги до Заречья не найдешь.
— Мы нашли у лат-Гира карты.
— Так ты грамотный? А я не знал. Я думал, эти карты нам если и пригодятся, то только затем, чтобы в отхожее место с ними ходить.
— Рик грамотный, — заметила Ласка. Сказала она это вроде бы негромко, но спорщики разом замолчали и уставились на Рикса. Энонийцу стало неудобно.
— Слышь, Рик, ты правда можешь разобрать по карте, где Заречье? — спросил Лис после недолгой паузы.
— Могу, — честно ответил Крикс. — Только мне кажется, что отступать в Заречье — глупо. Там, может быть, и не идет война, но это земли каларийского наместника. И участникам восстания за Вольный Тарес там будут не рады.
— Нам нигде не рады, — отмахнулся Мэлтин. — Братство восемь лет существовало, почитай, под самым носом у наместника. Уж как-нибудь переживем и еще одну зиму.
— Да подожди ты, Маслобойка, — поморщился Берес. — Рик дело говорит. Переживем, а что потом? Если имперцы победят в войне, придется весь остаток жизни прятаться в лесах от Альто Кейра. Ну а если проиграют... Будет то же, что и при Эзаре, только еще хуже. Ну, а ты что предлагаешь, Рик?
Крикс смутился.
— Ну, тут уже по двадцать раз сказали, что выхода у нас, по сути, нет. В Заречье двинуться нельзя. Здесь оставаться — тоже; без еды в лесу не очень-то перезимуешь. Одним словом, я подумал... Может быть, нам стоит двинуться отсюда в сторону Тронхейма и присоединиться к имперской армии?
Крикс был готов ко взрыву общего негодования, но вместо этого повисшую после его вопроса тишину первым нарушил Сайрем.
— Правильно, — сказал он, повернув к Риксу похудевшее лицо с повязкой на глазах. — Рик прав. Выхода нет, надо идти к имперцам.
— Чтобы нас там перевешали? — процедил Даррек.
— Не болтай, чего не знаешь, — осадил Кривого Сайрем. — По закону, все мятежники, вступившие в ряды имперской армии, подходят под анмистию.
— Амнистию, — поправил энониец машинально. Перед глазами на мгновение мелькнул просторный светлый аулариум в Лаконе, льющееся через окна солнце и объемный фолиант, по корешку которого шла золотая надпись "Старшие законы: Enor Firem". Гнев Данара моментально обратился на "дан-Энрикса".
— А, теперь я понимаю! Это ты. Болтаешь тут налево и направо об имперской мнистии, чтобы вернее подвести нас под веревку.
— Тебя что, насильно тащат? — огрызнулся Рикс, не оборачиваясь к своему противнику. — Не хочешь — оставайся здесь.
— Дар, между прочим, прав, — заметил Шестипалый. — Закон законом, но имперские начальники сначала навтыкают наши головы на пики, а потом задумаются, для чего мы вообще туда пришли. И выйдет нам всем полная анмистия — посмертно. Не пойдет.
— Ты забыл про Рика, — возразил на это Сайрем.
— А что Рик?
— Он был на службе у мессера Айрема. Того, который возглавляет императорское войско. Ты же ведь не врал, имперец?.. — Сайм чуть откинул голову назад, как будто бы пытаясь рассмотреть "дан-Энрикса" из-под плотной повязки на глазах. До сих пор все слепцы, которых видел Рикс, не поворачивали головый в сторону собеседника, и от этой манеры Сайрема ему невольно делалось не по себе.
— Не врал, — кашлянув, подтвердил южанин.
— Ну вот. Потом, он знает их язык. Да еще, когда захочет, говорит по-благородному. Рик может совершенно безопасно побывать в имперском лагере. Пусть он найдет там своего сеньора и все ему объяснит.
