личный лекарь Грозного

Он зажег от свечки фитиль лампы, и поставил ее на стол. В это время монашек порылся в стружках, вытащил стекло для лампы и подал келарю. Тот подышал вовнутрь и рукавом протер запотевшее стекло.

-А теперь самое главное, вот я одеваю стекло на лампу, видите у меня фитиль прикручен и горит чуть — чуть, если сразу прибавить огонь, то стекло закоптится и его снова придется протирать, и кроме того оно просто может треснуть. Так что прибавляйте огонь потихоньку, — он говорил и сам потихоньку подкручивал фитиль, В келье стало намного светлей, по сравнению с тусклым светом единственной свечи.

-Ну что, все уразумели,— обратился он к будущим лекарям.

-Уразумели батюшка, спаси тебя Господь, дружно с поклоном ответили они. Но неугомонный рыжий Семка все-таки спросил:

— Отец келарь, а ежели мы этакую вещь дорогую разобьем?

Келарь нехорошо усмехнулся и сказал:

-Это будет вельми тяжко для ваших задниц, вы ведь лекарями тщитесь стать, а они должны хорошо руками и разумом своим владеть, которым нас одарил Господь в его неизреченной милости. А посему, ежели стекло разобьется, виновник будет наказан, потому, как стекла сами не бьются.

С этими словами он покинул келью. Выйдя в коридор, он вновь дал волю чувствам.

-И вольно же боярину так легко своим добром распоряжаться, сорванцам, еще только от титьки мамкиной отлипшим, этакую драгоценность дает. Моя воля, они бы у меня сейчас в темноте до сна в молитвах время проводили.

Монашек, шедший с ним, успокаивающе сказал:

-Так ведь по молитвам все было обговорено, что ученики, по мирскому уставу должны жить и только в воскресный день вместе с братией будут все службы стоять. И потом, Сергий то Аникитыч, еще пять ламп таких монастырю в дар преподнес, да еще керосином задарма обещался снабжать.

-Только посему и хожу тут вечор, да еще распинаюсь перед недорослями,— проворчал келарь,— Как господь послал нам боярина сего, не нарадуюсь я на хозяйство монастырское, Ныне Сретенский монастырь наш в известность входить стал, людей на богомолье и в трудники не пример больше пошло. Ну, ладно, что там у нас дальше?

-Еще в одну келью, отец Онисим, зайти осталось, и закончим с божьей помощью, ответил его спутник, и они двинулись дальше.

В келье, из которой они ушли, царила тишина, три будущих лекаря сидели за столом и при свете керосиновой лампы, внимательно разбирали свои сегодняшние записи, одновременно знакомя своего нового приятеля с тем, что они сами успели узнать за совсем недолгое пребывание в лекарской школе.

На следующее утро после завтрака школяры недружной толпой отправились на учебу. Никита, как и его товарищи, также облачился в странный балахон, который его товарищи называли халатом. Когда же он спросил, для чего этот халат нужен, они, только, что с гордым видом объяснявшие, что это одежда лекарей, засмущались.

-Понимаешь, — наконец, сказал Семен, — мы тоже спрашивали, а учитель нам сказал, что это просто одежда, чтобы лекаря издалека было видно. Но сейчас для нас главное, что халат белый и на нем грязь вся видна, а лекарь должен в чистоте себя держать, так, что сразу будет видно, кому из нас трубочистом быть суждено. Халат этот на десять дней дается, и пока к порядку не приучимся, через десять дней у кого халат самый грязный, будет его сам стирать, а остальные прачкам унесут. Притом мы должны будем сами выбрать, чей халат самый грязный.

-Никита, который постоянно помогал своим сестрам таскать белье на Яузу, и сам частенько колотил вальком по своей отмокающей одежонке, не понял в чем тут суть, о чем и сообщил своим спутникам. Семен засмеялся, а Мишка своим басом на весь коридор сказал:

-Это нам не честь, конечно, но мы то люди негордые, а вот тут у нас дети боярские имеются, они сами то голь перекатная, — добавил он, понизив голос,— а гордыня, впору епитимью накладывать. Для них халат свой стирать на виду у всех, как нож острый. Я так понимаю, что Сергий Аникитович это с тем умыслом делает, чтобы мы без слов за любую работу могли браться, ну и конечно, чтобы в чистоте себя блюли.

Двое идущих почти рядом с ними школяров слышали все, что сказал Мишка, но будучи ниже его чуть ли не на голову, только злобно сверкали глазами, но ссору на виду затеять не посмели.

За окном было еще темно, но в большой аудитории, где за столами должны сидеть десять школяров горели керосиновые лампы и было вполне светло.

Взгляд Никиты, когда он зашел вслед за Мишкой Протвиным в двери, сразу остановился на человеческом скелете, который стоял на подставке рядом с странным предметом. Когда он посмотрел в пустые глазницы черепа, по спине побежали мурашки. Никите показалось, что сейчас скелет сойдет с места и накажет их всех за такое богохульство. На стене висело множество картин, на которых были разрисованы кишки, кости и прочие части тела. Никиту замутило и он, под смешки товарищей, выскочил обратно в коридор. Там он постоял немного, глубоко дыша, ему стало стыдно, щеки горели, наконец, он решился и снова зашел в аудиторию. Его появление было встречено громким смехом. Но он, стиснув зубы, упрямо пошел вперед и сел за стол, рядом с Семкой, который сам показал его место.

-Не бойся, ты здесь не первый такой, ты еще быстро обратно зашел. Вон видишь, сидит белоголовый парень, так он только на следующий день смог себя перебороть, и то, после того, как учитель сказал, что придется ему домой отправляться. А покойника ты зря испужался, ха-ха, кости то не настоящие!

-Как это так, — шепотом спросил Никита.

-Нам учитель рассказал, что Сергий Аникитович все эти косточки самолично из гипса отлил. А знаешь, сколько косточек надо было сделать?

-Нее, откуда я знаю?

-Так, вот две сотни костей. А когда ребенок родится, у него все три сотни есть.

-А куда же потом девается сотня?— спросил озадаченный Никита.

Мишка сидевший за Семеном, язвительно прошептал:

-А он сам не знает, вчерась на этом мы остановились, Семка, перестань всезнайку корчить, всего то два дня учителя слушали.

-А что это за штука рядом со скелетом этим.

— эта штука — кафедра называется по-гречески, за ней учитель наш стоит, когда нам урок рассказывает. Но сегодня у нас будет занятие Сергия Аникитовича, Он обещал, что, когда будет присутствовать полный набор школяров, он проведет занятие, где расскажет о том, как и чему нам предстоит учиться И еще много всего другого. Вон видишь даже все наши учителя пришли, обычно они заняты в больнице монастырской, а сейчас ожидают, когда сам Щепотнев прибудет.

За окном понемногу светало, и лампы вскоре были потушены. Щепотнева все не было и разговоры за столами становились все громче. Когда же открылись двери и в них вошли два человека разговоры мгновенно смолкли и все с грохотом отодвигаемых табуретов вскочили на ноги.

В полной тишине вошедшие внимательно разглядывали, стоявших на вытяжку школяров и их учителей, отличающихся от своих воспитанников лишь жидковатыми бородками да усиками.

Надо сказать, что один из вошедших тоже, собственно, не отличался от них. Но молодое лицо высокого широкоплечего мужчины, несмотря на юность, хранило выражение особой значимости, а глаза смотрели слегка снисходительно, как будто им было намного больше лет чем, их хозяину. Одет он был почти в такой же балахон, как и школяры, вот только тот не был на завязках, а застегивался спереди на резные костяные пуговицы и был с отложным воротником. Никита, сразу же представил себя сидящим, одетым в такой же халат и зеленые сафьяновые сапоги, как у Щепотнева, и принимающим очередь больных, почтительно кланяющихся ему.

Рядом со Щепотневым стоял крепкий полный старец с окладистой бородой — архимандрит Кирилл, который также внимательно смотрел на собравшихся. После небольшой паузы он вопросительно взглянул на своего спутника и тот утвердительно кивнул ему.

-Братия!— нараспев начал отец Кирилл и смущенно осекся,— гм, ээ.. Школяры! Сегодня знаменательное событие в жизни нашего Сретенского монастыря. По повелению Государя нашего Иоанна Васильевича, в сем году мной и боярином Щепотневым Сергием Аникитовичем, при монастыре создана первая лекарская школа в Русском царстве. До сего момента не было у нас такой. Учились все лекаря сами, кто во что горазд, при других монастырях, да у бабок старых и ведунов всяческих, прости Господи, что упомянул нечестивцев.

Отныне же в царское войско лекаря будут браться только, те, кто в нашей школе обучался. А ежели другие лекаря захотят в службе царской быть, то необходимо им испытания у нас пройти, чтобы доказать, что достойны они такой чести. Но ученики наши должны не только руками раненых лечить, должны они и слово божье нести, а посему закон божий будет для вас наипервейшим предметом, и сразу скажу, ежели, кто в нем слаб, будет, может на дальнейшее пребывание в стенах монастыря не рассчитывать. Поганой метлой неучей таких гнать буду! — И он тяжелым взглядом обвел присутствующих.

Никто особо не испугался, потому, как дома все усердно учили молитвы, и хорошо помнили "мягкие родительские наставления" в виде подзатыльников и шлепков, а то и чего посерьезней за свои прегрешения. Школяры еще не подозревали, что иеромонах Досифей, который будет учить их закону божьему очень ответственный человек и будет требовать от своей паствы все по максимуму.

Архимандрит говорил еще несколько минут, затем широким жестом осенил всех крестом и удалился.

Щепотнев также, как и остальные, с почтением слушавший наставления архимандрита, подошел к кафедре, привычным жестом облокотился об нее, и предложил всем садиться.

-Школяры,— неторопливо начал он,— вы уже все слышали, что сказал отец Кирилл. Действительно лекарская школа обязана своим появлением великому Государю нашему Иоанну Васильевичу. Увидел Царь наш непорядок в царстве, что лекарей в нем недобор, и повелел учредить сию школу в который вы ныне первые ученики. Вы все видите, что казна немалые деньги потратила на то, чтобы вы здесь могли знания получить, и достойными лекарями стать. И вы должны на такую царскую заботу ответить учебой хорошей.

Сегодня вас здесь два десятка, и будете учиться всего два года. Хочу сказать, что это очень малый срок для того, чтобы узнать все, что необходимо. Поэтому учиться вам будет тяжко, Многие из вас не знают даже грамоту и счет, это очень прискорбно, я все же надеюсь, что вы быстро выучитесь этому, и тогда учеба пойдет быстрее. Но сейчас тем, кто не умеет писать и читать придется пока заучивать все на слух, Потому, как у нас времени совсем немного, два года пройдут, вы даже не заметите.

Поэтому вы уже сейчас начали изучать первый предмет. Он называется -строение человека. Этот предмет сейчас у нас будет основным, Любой, кто тщиться стать лекарем, должен в точности знать, как устроен человек. И как вы уже знаете, мы начнем с костей скелета человеческого. Сразу скажу, вы будете учить далеко не все, что известно, и потом в других предметах тоже вам будет говориться далеко не все. Потому, как за два года все знания науки врачевания выучить невозможно. Но сразу говорю, если кто таланты и знания проявит необычные, такого школяра я отмечу, и возможно он будет учиться, а затем и сам станет учителем в будущем университете, который по повелению царя нашего будет вскоре учрежден.

Школяры смотрели на Щепотнева раскрыв рот. Еще никогда они не слыхивали таких речей. В церкви, где они еще могли услышать, что-то подобное, не часто попадались попы, которые могли так излагать свои мысли, а тут, перед глазами школяров развертывалась картина их обучения, они впервые слышали о множестве новых знаний, о коих никогда и не подозревали.

Никита, чуть ли не более всех вслушивался в слова боярина, они находили живой отзвук в его душе. Поэтому он не сразу обратил внимание, что наступила полная тишина и на него смотрят все присутствующие. Но все же он вышел из своих мечтаний и недоуменно посмотрел вокруг. Щепотнев, с улыбкой смотря на него, повторил вопрос:

Школяр, тебе не плохо, ты что-то очень бледный?

Подпихнутый Семкиным кулаком, Никита неуклюже вскочил и с поклоном сказал:

-Благодарствую за заботу боярин, я такой ликом всегда был, увечный я с детства, и сейчас все хорошо со мной.

Лицо боярина прояснилось,— Так ты сынок Акинфа дьяка, говорил он, что хромаешь ты с малолетства.

-Истинно так,— нехотя подтвердил Никита. Боярин по виду юноши понял, что тот не желает перед всеми говорить о своей болезни, оставил разговор и продолжил свой рассказ о том, как будет проходить дальнейшая учеба. Ученики немного зашумели, когда узнали, что через год в школу будет новый набор, и им придется уже самим заниматься обучением первогодков. Потом Щепотнев сам выбрал старосту среди них. Его выбор, конечно, пал на Протвина, потому, как он не только был самым здоровым из учеников, но к тому же и грамотным. После этого Мишка на глазах преисполнился важности, и сидел с отсутствующим видом, было заметно, что его мысли витают где-то далеко отсюда.

Боярин говорил долго, а когда закончил, уже собираясь уходить, неожиданно сказал, обратившись к Никите,— а ты школяр пойдешь со мной.

Сердце Никиты от неожиданности ухнуло в пятки, и закружилась голова. Он с тоской подумал,— неужто боярин меня из-за увечья из школы погонит?

Но, тем не менее, он послушно выкарабкался из-за стола и заковылял вслед за боярином, идущим легкой танцующей походкой по коридору, его сапоги, звенели острогами отделанными серебром. Царский лекарь прошел в скромную дверь без надписи и оставил ее открытой для Никиты. Тот вошел в открытую дверь и обмер, еще никогда не видел он такого великолепия. На стенах большой светлой комнаты висели большие полки с множеством книг. Никита даже не представлял, что их может быть так много. На столе очень странного вида стояли не менее странные вещи, для чего они нужны, он не мог даже предполагать. Щепотнев, усевшись на высокий стул, с неопределенной усмешкой наблюдал за отроком, который жадным взором рассматривал книги на полке.

Никита глубоко вздохнул и робко спросил,— неужели эти книги можно все прочитать?

-Никита, — сказал боярин, если ты хочешь стать хорошим лекарем, тебе придется прочесть много больше книг, чем, стоит здесь. Это только малая часть либереи, которая есть у меня. Я вижу, что тебе нравятся книги, поэтому в дальнейшем посмотрю на твои успехи в учебе, и если они будут, то разрешу брать тебе книги для чтения..

А сейчас давай снимай свои порты и ложись вон на тот топчан, я хочу посмотреть, можно ли, что сделать с твоей ногой.

Никита быстро сбросил с себя одежду и улегся на холодную кожу странного топчана, который Щепотнев, повторно, почему-то назвал кушеткой.

Царский лекарь долго сгибал, крутил и мял его больную ногу, потом встал, предложил Никите одеться, а сам вымыл руки из такого же рукомойника, что висел в келье у школяров.

Юноша быстро натянул свои штаны и молча стоял, ожидая приговора.

Но Щепотнев не торопился. Он тщательно вытер мокрые руки красивым расшитым полотенцем, затем уселся за стол и долго разглядывал Никиту.