— Боюсь, что так. — склонил голову я. — Благодарю, что уделили мне время, госпожа Адатигава.
Она вздохнула, — мне показалось, что по-настоящему грустно, — и придвинула лежащую на столике папку ко мне.
— Возможно, нам станет что-нибудь известно. — сказала она. — В конце концов, призвать эту неизвестную убийцу к ответу — наш гражданский долг.
— Я не смел сомневаться в вас, госпожа Адатигава. — встав с кресла, я поклонился и забрал папку с фотографиями. Ксения подала мне плащ. — Ещё раз примите мою благодарность за уделённое мне время.
— Что вы, что вы! — произнесла она. — Я всегда рада вам помочь. Ксения вас проводит.
Я едва дошёл до двери, когда Адатигава вдруг окликнула меня.
— "Дифенс Солюшенс". — сказала она; я обернулся, недоуменно глядя на неё. — Дэдзима, улица Ремонтная, 24. — она глянула прямо на меня. — Возможно, там вы найдёте ответы на свои вопросы, господин Штайнер.
— Благодарю вас, госпожа Адатигава. — учтиво сказал я. — Ещё раз хорошего вам вечера.
— И вам хорошего вечера, господин Штайнер. — кивнула Адатигава. В её голосе послышалась неподдельная печаль.
Я толкнул дверь и шагнул наружу.
* * *
Я оставил прокатный "Монаро" внизу, в гараже, на ходу продлив срок проката: верну завтра утром, да и тем более — не ехать же мне завтра на работу на троллейбусе, боги упаси? Можно было сесть на двадцать пятый, а там пересесть на двести девятый омнибус... нет уж, спасибо. Но раз Жюстина опять забрала наш с ней служебный "Муракумо", то что мне оставалось делать?
Заказ с продуктами дожидался меня в ящике в парадном; разложив его содержимое по холодильнику, я, наконец, стянул с себя надоевшую кружевную бестию и водворил её обратно в шкаф. Выбрав какую-то рубашку попроще, я вернулся на кухню и поставил греться остатки супа: борщу придётся подождать.
Пока суп грелся, я вызвал на оконное стекло новости и бегло пробежался по заголовкам в ленте. Про Вишневецкую — ничего (я выдохнул), но зато про мёртвого гайдзина посчитала своим долгом написать половина Титана-Орбитального. Причём по большей части — списав текст заметки друг у друга. Новостные каналы были не лучше: и если общенациональные НСС и DHK про гайдзина могли и не знать, то наше "Титанское обозрение" сняло целый сюжет. Я включил его и снял суп с плиты.
Журналисты, видимо, приехали уже после того, как наши эксперты забрали труп гайдзина: на тротуаре остался только светящийся контур лежавшего тела. Летающий дрон-камера снимал всё, что попало: забор с табличкой "Регенераторная, 9", городовые, слоняющиеся без дела, наши эксперты в чёрных мундирах, взгромоздившийся одним колесом на поребрик полицейский омнибус.
— Вызов был получен офицерами городской полиции участка по улице Эрфиндерштрассе, — говорил пресс-офицер, платиновый блондин в безукоризненном синем кителе с погонами старшего инспектора. — Дежурный офицер прибыла на место и, ввиду того, что погибший был иностранцем, уведомила сотрудников районного отдела. Руководством райотдела было принято решение сообщить о происшествии в Главное управление МВД округа. В данный момент проводится расследование силами сотрудников уголовного розыска Национальной полиции...
Я фыркнул и выключил новости. "Проводится расследование", надо же! Мне и без гайдзина забот хватает. Даже сейчас.
Доев, я заварил чай и ушёл к себе за рабочий стол. Пока он включался, я устроился поудобнее, отпил из кружки (вот, то, чего мне весь день не хватало), и задумался.
Адатигава знала о Вишневецкой. Она не сказала этого прямо — и едва ли скажет — но Вишневецкая была ей известна. При этом Адатигава утверждала, что не убивала её, и что её "Монплезир" не ведет дел в Порту — иными словами, что вся контрабанда "Монплезира" продолжает идти через Минбан, вместе с остальными курьерскими кораблями. Но, если Адатигава знала о Вишневецкой, и если её подручные наняли Вишневецкую, то для чего-то она им была нужна. Для чего, если не для контрабанды?
Контрабанда, которую доставляют на курьерском корабле-невидимке. Который в ИК-диапазоне выглядит, как курьер Е-серии с Луны-Лагранжа, а на радаре — как космический булыжник. Что за контрабанду могут везти на таком корабле?
Приходилось признать, что это было слишком даже для Адатигавы. Адатигава не будет кусать руку, которая её гладит — и не будет провозить в орбиталище то, за что ГСБ закатает её в банку лет на двадцать и глазом не моргнет. То, за что можно убить ни в чём не повинную (больше трёх лет лишения свободы я ей не дал бы) диспетчера, не оставив при этом следов...
Нет, поправил себя я. Какие-то следы у нас остались. Но с высокой вероятностью они ведут в никуда.
Я снова отпил чаю.
Всё, что я знаю на данный момент — то, что двенадцатого марта к четвёртому узлу на терминале Вишневецкой пристыковался неизвестный корабль; что Вишневецкой за это выдали аванс наличными в размере трёх её месячных зарплат (если Валленкур не преувеличивал); и что Вишневецкую убили не кинжалом и уж точно не дедушкиным штык-ножом. Виброклинок не столько режет, сколько пилит, хотя и очень быстро: надрез при этом расширяется, и полученный результат действительно немного напоминает цепную пилу. При достаточном размере клинка, естественно.
Значит, как сказала Маршан, не нож, а меч. Судмедэксперта, регулярно имеющую дело с такими ранениями, не обманешь, и причин не доверять её выводу у меня не было. Но расхаживать с мечом ещё сложнее, чем с ножом или кинжалом: одно дело держать дуэльный меч прабабушки (в деревянных ножнах, с рукояткой из клонированной кожи, с богато украшенной гардой, нужное подчеркнуть) дома под стеклом, а другое — парадный вибромеч, но только в исключительных случаях и в сейфе, под замком. У вибромеча должен был быть ещё и регистрационный номер — а значит, теоретически, я мог бы его найти.
Если знать, какой.
Кроме того, куда исчезла убийца и как? С мечом на поясе по городу не походишь — ношение холодного оружия в общественных местах запрещено. Военные и полиция — исключение, но последний раз полицейские носили мечи сто пятьдесят лет назад, как раз во времена Клериссо. Любую другую, кому вздумалось бы расхаживать по городу с мечом на поясе, на первом же перекрёстке повязали бы городовые.
Означает ли это, что убийца — военная... или, во всяком случае, может сойти за военную? Фудзисаки была права: привлекать ветеранов, а особенно — ветеранов спецназа, для громкого скандала было слишком даже для Конституционной партии: уж проще было просто зарезать Вишневецкую в подворотне и оставить следы, указывающие на гайдзинов — ведущие в "Ядерную лампочку", к примеру... Но ветераны? Ради одной-единственной диспетчера?
Да что же видела эта диспетчер?!
Отставив кружку, я послюнявил палец и приставил его к столешнице, открывая ящик с флешкой Вишневецкой. Меч, значит... Несколько минут я потратил на то, чтобы проглядеть содержимое флешки — опять фотографии, какие-то документы (служебные, судя по всему), книги, папка с новым сезоном какого-то сериала... По крайней мере, Вишневецкая была отнюдь не глупа: свою сделку с людьми Адатигавы она не доверила ни своему компьютеру, ни флешке, ни Валленкуру, а на бумаге — оставила набор букв и цифр, но кто пишет на бумаге?
И теперь никто даже понятия не имеет, что такого было на том корабле-невидимке, за что Вишневецкой сначала заплатили, а потом — перерезали горло, и зачем-то сделали это не ножом и не пилой, а мечом... и как заплатили. Мне вспомнилось, как Ямагата говорила что-то про взломанный банкомат... где ещё было взять наличные?
И "Дифенс Солюшенс" — наводка, которую мне дала Адатигава. Быстрый поиск сообщил, что "Дифенс Солюшенс plc" — частная военная компания, зарегистрированная на Луне... снимают офис и складские помещения в Дэдзиме. Я посмотрел адрес: улица Ремонтная, 24.
Адатигава сказала, что там, возможно, я найду ответы. Но не сказала, какие именно.
Я зло отхлебнул из чашки, чудом ухитрившись не обжечь горло, и тут раздался звонок. Я скосил глаза: звонила Ямагата.
Должно быть, это что-то важное.
— Штайнер! — громко воскликнула Ямагата, стоило мне снять трубку; я поморщился. — Ты не спишь? Я тебя не отвлекаю?
— На часы посмотри, — буркнул я, — восемь вечера всего... Не отвлекаешь. Что там у тебя?
— И нечего грубить. — заявила она. — Помнишь, мы тут копии записей с камер в архивах искали, да?
— Помню. Погоди, — удивлённо сказал я, — вы что, что-то нашли?
— А ты как думаешь? — фыркнула Ямагата. — Запись с телескопов терминала Уэно. Вечером пятнадцатого. Тебе ещё интересно?
— Шутишь. — пробормотал я; это было очень интересно. — Там много?
— Специально для тебя пятнадцать минут вырезала. Всё равно больше не пролезет, только флешкой нести.
- Что там?
— Сюрприз. — довольно заявила Ямагата.
Я призадумался.
— Давай её сюда. — сказал я. — И вот ещё. Помнишь, ты упоминала что-то про взломанный банкомат?
— Помню... — протянула Ямагата. — Три дня назад взломали и обчистили, выгребли где-то миллион марок наличными; больше там не было...
— А где он был? — спросил я. — Банкомат?
— Дай вспомню... на Арсено, возле конечной трамвая номер три, — ответила Ямагата, подумав самую малость. — А что с ним тебя так интересует?
— Да так, — сказал я, — просто вспомнилось... И, Тиэко, ещё раз спасибо. Что бы я без тебя делал?
— Да что бы вы все без меня делали? — хмыкнула она. — Держи!
Передо мной мелькнула иконка нового файла, и я отбросил её к столу. Стол тут же мигнул другой иконкой — файл загружен и дожидается своей участи.
— Получил. — подтвердил я. — Спасибо.
— Спокойной ночи! — хихикнула Ямагата и отключилась. Я покачал головой — восемь вечера всего, куда уж тут "спокойной ночи"?! — и развернул полученную видеозапись на весь экран.
На экране раскинулась панорама терминала Уэно, снятая с нескольких камер под потолком; камеры смотрели прямо на галерею стыковочного узла номер четыре — У-4, как сообщал висящий под потолком указатель. Как и вчера, когда мы были тут вдвоём с Еремеевым, иллюминаторы галереи были закрыты ставнями. Шлюз стыковочного коридора не подавал признаков жизни. Табло всё так же горело красным.
Отметка в углу экрана показывала 23:30. Я включил запись.
Поначалу ничего не происходило. Была ночь; в терминале было выключено основное освещение, и аварийные лампы скрывали стыковочную галерею в полумраке. На камерах были видны круги света вдоль стен терминала, где работали лампы — и сумерки сразу за их пределами.
Панорамный обзор не давал мне разглядеть, что происходило в основной части терминала — но было похоже, что и там не было людей, как здесь. Порт сильно автоматизирован, несмотря на весь обслуживающий персонал: даже вчера днём мы повстречали в терминале нескольких космонавтов и кое-кого из обслуги... и всё.
Ночью не было вообще никого. Даже "Синевир", судя по времени, должен был прибыть ещё двадцать минут назад. Терминал пустовал. Я отпил из чашки и покосился на время в углу записи — 23:35.
Ничего не происходило. Я вздохнул и допил остатки чая, продолжая смотреть. Прошло ещё шесть минут, но изображение на записи не изменилось — всё так же мигали индикаторы у шлюза, так же мерцал указатель под потолком, а аварийные лампы отбрасывали на пол и стены терминала круги света.
И один из этих кругов разрезала тень.
Я уставился в экран, глядя, как в поле зрения камер выходит одинокая человеческая фигура. Наполовину скрытая тенями, она, прошла по терминалу к стыковочной галерее, минуя несколько аварийных ламп. Она вышла в центр галереи, встав на свету нескольких ламп, и я понял, что ошибался.
Фигура принадлежала мужчине. Это было очевидно по ширине плеч и бёдер: неизвестный был худощав, почти как я, но спутать его с женщиной было никак невозможно.
Он прошёл к шлюзу, протянул руку к панели управления, и панель ожила — без протестов или сообщений о несанкционированном доступе. Я внимательно следил, как пальцы неизвестного, облачённые в что-то вроде перчатки, бегали по волюметрической панели, как вдруг запись вздрогнула — по-видимому, вместе со всем терминалом. Несколькими секундами позже люк шлюза отошёл в сторону и распахнулся настежь; один из индикаторов загорелся зелёным.
Фигура неизвестного обернулась к камерам и протянула к ним руку. Запись оборвалась. Я глянул на отметку внизу экрана: цифры показывали 23:45.
Я отмотал назад и остановил запись.
Неизвестный стоял перед камерой, развернувшись к ней лицом — но его лицо скрывал шлем, странно маленький для скафандра, с опущенным непрозрачным забралом. Жёсткий воротник, с которым соединялся шлем, казался матовым в свете аварийных ламп; плечи неизвестного скрывали серые пластины, будто наплечники. На нём было что-то вроде бронескафандра, но меня не покидало ощущение, что для бронескафандра этот костюм был слишком мал.
Я отпустил запись — человек поднял руку, указывая ей на камеры — и остановил снова. Приблизил изображение, чтобы неизвестная фигура занимала почти весь экран, и заметил отблеск на продолговатом предмете, висевшем у неизвестного на поясе.
Как будто на гарде и навершии меча.
Запись оборвалась. Я откинулся на спинку стула.
Таинственный убийца был у меня перед глазами.
День третий
Звонок грубо вырвал меня из объятий сна, в которых я откровенно нежился, да так, что от неожиданности я вскочил на постели, отбросив одеяло. Внутренние часы показывали 7:50; сквозь задёрнутые шторы едва-едва пробивался cлабый утренний свет люминёра.
Какая, черти бы её побрали, сволочь звонит мне в восемь утра?!
— Штайнер! — зарычал я, принимая вызов. — Что за чёрт возьми?!
— Убийство. — ответил мне неожиданно серьёзный голос Фудзисаки. — В штабе Конституционной партии.
— И каким боком тут мы?
— Жертву зарезали виброклинком. Точно так же, как Вишневецкую.
Я оторопел. Виброклинком? Точно так же?..
— Жди меня там. — наконец выговорил я. — Скоро буду.
— Штайнер, что-то случилось? — в голосе Фудзисаки послышалось беспокойство.
— Ничего. — отмахнулся я, спуская ноги с постели. — Потом расскажу.
Одевался я с поразительной быстротой. Надев кобуру и застегнув браслет Линзы на левом запястье, я торопливо расчесался, — остатки вчерашней завивки за ночь превратились в ужасающее зрелище, — набросил плащ, обулся и почти бегом выбежал из квартиры. Спустился на лифте в гараж, мимоходом поздоровавшись с попутчицей, забрался в прокатный "Монаро", запустил турбину и подал машину вперёд, на стартовую площадку.
Сон как рукой сняло.
Я всё ещё не мог поверить тому, что сказала мне Фудзисаки. Разумеется, зарезать кого-то виброножом — это уже достаточно необычно, но точно так же, как Вишневецкую... В этом надо было убедиться лично.
