Музыка тишины

Старательно отгоняя тревожные мысли, Ник, наконец, вышел из машины и направился в клинику. Он же взрослый человек, поэтому пора заканчивать с этими нелепыми страхами. Это же всего лишь женщина, а не маньяк с автоматом.

Доктор Коули уже ждал его.

— Мистер Дайсард, рад Вас видеть, — поприветствовал доктор, протягивая руку.

— Взаимно, — пожимая руку, ответил Ник.

— Итак, Виктория уже ждёт Вас. Я ей ничего не говорил, но она всё равно знает о Вашем визите.

— Я не понимаю.

— О, я же говорил, что она — уникальный случай в моей практике. Она считает себя ясновидящей.

— А это редкость?

— Нет. Редкость то, что она, кажется, действительно, ею является.

— Вы действительно так считаете?

— Точно сказать не могу, но многие, так же как и она, в это верят. Я же говорю — случай Виктории уникален. Если бы мне ещё удалось провести полное обследование Марии...

Ник поморщился. Доктор напоминал ему страстного коллекционера. Из того, что Нику удалось узнать, следовало, что в эту клинику вообще принимают только "интересных" пациентов.

Тем временем доктор Коули подвёл его к 11-й палате. Ник заметил, что внутри клиника оказалась очень чистой и уютной — она больше походила на санаторий или пансионат, чем на психиатрическую лечебницу. В коридорах небольшие мягкие диванчики и напольные вазы с цветами, а на окнах красивые занавески вместо решёток. Ник ещё на улице заметил, что решётки отсутствовали даже в палатах пациентов.

— Войдите, — раздался из-за двери тихий грудной голос, ещё до того, как кто-нибудь из них успел постучать.

Доктор открыл дверь, пропуская Ника вперёд. В кресле у окна сидела женщина. Ей едва можно было дать лет сорок на вид, может, и того меньше, если бы не белоснежные пряди седины в густых чёрных волосах. Осанка безупречно прямая, длинное чёрное платье без единой складочки, черты лица тонкие и изящные, и в довершение ко всему неподвижные незрячие чёрные глаза. Было что-то притягательное и отталкивающее в этой женщине. Хотелось одновременно и подойти ближе, и отойти как можно дальше. Это странное двойственное ощущение напрочь лишало уверенности.

— Доктор, оставьте нас, пожалуйста, — попросила Виктория, и просьба эта прозвучала как приказ.

Доктор Коули без всяких возражений вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

— Ну, здравствуйте, Николас. Я давно хотела встретиться с Вами.

— Здравствуйте... Виктория — отозвался Ник.

— Не переживайте, Вы можете называть меня по имени, — разрешила женщина, — в конце концов, у видящей может быть только имя. Проходите и садитесь напротив меня.

Ник прошёл и сел в кресло. Ему было неловко и почему-то страшно. "Уходи отсюда. Беги. Прямо сейчас" — снова пронеслось у него в голове.

— Ты боишься, — понимающе кивнула Виктория, как-то быстро перейдя на "ты" — ты ещё можешь уйти.

&nnbsp;bsp; — Нет, всё в порядке.

— Зачем ты ко мне пришёл?

— Я хочу знать. Хочу...

Она лишь улыбнулась, отказываясь ему помогать.

— Я хочу знать, что случилось с Марией и связано ли это с тем, что Вы пытались... сделать, — только произнеся это сейчас, Ник понял, что действительно пришёл именно за этим, хотя до сих пор ему никак не удавалось это чётко сформулировать.

— Да. Связано. В этом мире всё взаимосвязано. Пока. Пока он существует.

— Что значит, пока он существует?

— Это значит, что скоро он перестанет существовать.

— Вы это про Апокалипсис что ли? — нахмурился Ник. Вот только этих бредней о конце света ему не хватало. Ну да, каждый уважающий себя предсказатель обязан оповестить мир о грядущей вселенской катастрофе.

— Нет, — спокойно и чётко.

— А о чём же тогда?

— О том, что этот мир сейчас мечется в преддверии предсмертной агонии. Его трясёт, колотит и лихорадит. Скоро его мучения прекратятся, как и страдания моей дочери. Она уничтожит его.

— Вы хотите сказать, что Мария вселенское зло, жаждущее тотального разрушения? — скептически усмехнулся Ник, скрывая за этой ухмылкой смятение.

— Мария? Зло? Ну что ты. Она же, как ребёнок, её душа столь же сильна и хрупка. Всё что она умеет — это творить. Тебе ли этого не знать.

— Но тогда что же? Почему мир должен быть уничтожен и почему ей так больно?

— Потому что сейчас Мария — сердце этого мира. Она чувствует всю его боль и боль всех, кто существует в этом мире. Это чудовищная боль, но она неизбежна... я не хотела этого, но знала, что так будет, именно поэтому я пыталась убить её. Я не смогла, зато сможешь ты, когда придёт время. Такова твоя судьба, — голос Виктории был всё таким же тихим и ровным, но для Ника эти её последние слова прогремели подобно пушечному выстрелу, и всё его самообладание полетело к чертям.

— Что?! Никогда! Никогда этого не будет!

— Будет. Когда придёт время. Я вижу многое, гораздо больше, чем просто будущее. Можно сказать, я существую одновременно в нескольких временных измерениях. Я приняла это, свыклась с этим и научилась с этим жить. Я вижу больше, чем мне хотелось бы видеть... и я смирилась с тем, что судьбу нельзя изменить, по крайней мере, судьбу моей дочери. Она скоро умрёт, а после её смерти всё станет уже не важным.

— Вы не можете, этого знать! Это всё неправда! — Ник отрицал — это всё, что ему оставалось, но на самом деле он знал, что так оно и будет. Всё будет так, как сказала эта женщина. Он закрыл лицо руками, пытаясь отгородиться от её слов и от неё самой.

— Посмотри на меня, Ник. Посмотри мне в глаза.

Как во сне Ник отнял от лица руки и посмотрел в слепые глаза Виктории. Эти глаза заполнили всё его зрительное пространство, сливаясь и изменяя форму до тех пор, пока не превратились в один единственный глаз, нет, не глаз — око. Око видящей. Синее, холодное, бесстрастное, как далёкая звезда. Мгновение и Ника затянуло в искрящуюся синеву. Тело стало невесомым и будто чужим. Он видел два потока: белый сверкающий и тёмный мерцающий — они были едины и разливались, окутывая всё саваном смерти. Он видел Марию, она стояла прямо в середине потоков, и они наполняли её силой, питали её. Было тихо, и из тишины текла музыка. Музыка, рождённая тишиной. Грустная, торжественная, радостная одновременно, она заполняла всё и правила всем. Чарующие непередаваемые звуки выворачивали душу наизнанку, разрывали в клочья сознание. Они были нестерпимы, заставляя плакать от тоски, благоговения и восторга. А вокруг всё рушилось, умирало, сметаемое неудержимыми потоками. Он видел и чувствовал смерть. Она была повсюду и люди вокруг умирали, умирали деревья и животные, умирал мир. Это было прекрасно, это было жутко, это было неизбежно. И ещё он отчётливо понял, что Мария, его Мария обречена. Она умрёт и убьёт её он. Крик полный боли комом встал у него в горле.

— Теперь и ты знаешь, — прошелестел в его голове тихий голос Виктории и Ник всё-таки закричал.

Очнувшись, он, почувствовал, что кто-то гладит его по голове. Руки тёплые и нежные. Он открыл глаза и понял, что лежит на полу. Виктория сидела рядам, положив его голову себе на колени.

— Прости меня, Николас. Я должна была это сделать.

Ник поднялся. Она так и осталась сидеть на полу, но он даже не обратил на это внимании. Его трясло. Всё чего ему сейчас хотелось — поскорее уйти отсюда и забыть, забыть её слова и то, что он видел. Он знал, что теперь никогда этого не забудет.

— Возьми это, — протягивая ему какой-то амулет, произнесла Виктория, — отдай это ей. Ей станет лучше.

Ник автоматически взял амулет и вышел, уловив тихое, полное страдания, прощальное прости. В холле его встретил доктор Коули, он, кажется, о чём-то спрашивал, но Ник не понял ни слова. Обратная дорога казалась очень длинной. Пару раз пришлось остановиться, чтобы хоть немного унять дрожь, которая всё не проходила.

Вернувшись домой, Ник долго возился с замком, открывая дверь, хотя открывался он проще некуда, потом ещё минут пять медлил, прежде чем войти в гостиную, из которой сочился приглушённый свет. Ему было страшно. Дыхание перехватило так, словно он собирался прыгнуть в ледяную воду. Вошёл. Всё то же — та же комната, тот же журнальный столик, те же кремовые занавески. Энжела читала вслух какую-то книгу, Мария сидела рядом с ней на диване и равнодушно смотрела на стену, хотя вряд ли видела её. Ничего страшного, вроде ничего не изменилось... кроме самого Ника. Он почему-то больше не мог смотреть на Марию, как раньше.

Энжела заметила его и закрыла книгу. Он молчал, не в силах выдавить из себя ни слова. Она долго смотрела на него и ждала.

— Знаешь, — наконец, сказала она и улыбнулась. Улыбка вышла жалкой и беспомощной, — она сказала, что я рано потеряю моего Генри ещё до того, как он появился на свет. Он умер, когда ему едва исполнилось четыре года. Четыре года. Такая малость, но для меня они стали вечностью, потому что я каждый день ждала, что это произойдёт. Я всё равно оказалась не готова... к этому нельзя подготовиться. Виктория угадала... и даже с этим проклятым клоуном не ошиблась, — голос Энжелы дрогнул, — я и теперь жду... жду всё время...

Ник понял, о чём она говорила и то, о чём она не сказала тоже. Ожидание — теперь это и его удел тоже.

— Мне пора, Ник. Меня ждёт Чарли.

Энжела по-матерински нежно поцеловала Марию и ушла, каким-то шестым чувством поняв, что теперь её девочка целиком и полностью судьба Ника. К этому всё шло, давно, и она не имеет права вмешиваться.

После её ухода, Ник уложил Марию спать, а сам ещё долго сидел и смотрел на неё. Дрожь всё не унималась, а теперь ещё и поднялась температура. Он заболевал. Медленно и неотвратимо.

Ночью из тревожного болезненного сна его вырвал крик Марии. Шатаясь, Ник всё-таки добрался до её комнаты. Она металась по кровати, запрокинув голову. Её тело судорожно выгнулось. Из прокушенной губы сочилась кровь, белые тонкие пальцы сжимали простынь. Ей снова было больно. Очень. Сейчас Ник понимал это так отчётливо, как никогда раньше. Он почти физически ощущал исходящие от неё волны боли. Это было мучительно. Невыносимо. За что?! За что ей всё это?!

Вдруг Ник понял, что что-то сжимает в кулаке. Он разжал пальцы и увидел амулет. Тот самый, что дала ему Виктория. Он что, так и таскал его всё это время? Он не помнил. Всё вокруг плыло. Его лихорадило. Ник медленно подошел к кровати, сел и притянул к себе Марию. Она всё кричала и змеёй извивалась в его руках.

— Чшш, успокойся, маленькая — тихо прошептал Ник, и его собственный голос показался ему каким-то незнакомым, доносящимся откуда-то издалека.

Он поймал её руку, вложил в неё амулет и сжал пальцы. Мария дёрнулась в последний раз и замерла. Ник почувствовал, как отступает её боль. Он видел её глаза. Она плакала, что-то шептала и целовала его, целовала руки, нос, щёки, глаза, прижимая его к себя, будто боялась потерять или потеряться. Сил у Ника больше не осталось. Сознание мутилось, тело дрожало и горело, реальность рассыпалась, соскальзывая в лихорадочный бред, пока всё не утонуло в мерцающем и сияющем потоках.

========== Глава 21. Партия. ==========

ОНА ещё долго, после ухода Ника, сидела на холодном полу, вслушиваясь в мерный шум дождя. Наконец-то ОНА снова может видеть и слышать. Оцепенение и изоляция — очень неприятные ощущения. ОНА, конечно, нарушила правила. Снова. ЕЙ нельзя было вмешиваться, но разве у НЕЁ был выбор, если остановить Викторию оказалось невозможным? Пришлось помогать, делиться силой, ведь сознание Ника могло просто не выдержать перехода в пространство ока Виктории, и тогда он сошёл бы с ума... он ведь всего лишь человек, обычный слабый хрупкий человек... и даже не ключевая фигура — обычная пешка, которая ещё не сделала свой ход и поэтому была ЕЙ ещё нужна. Впрочем, сама Виктория тоже могла пострадать, возможно, даже погибнуть — в конце концов, она ведь тоже человек, и тогда путь в этот мир был бы для НЕЁ закрыт. Кто кроме видящей мог служить вместилищем столь нездешней сущности? Да, риск был велик, однако ЕЙ повезло — Нику удалось справиться, хоть выздоровеет он теперь не скоро. Теперь пусть Мария позаботиться о нём, если он ей, конечно, нужен, а о видящей ОНА позаботиться сама. Правда, ОНА так и не поняла, зачем Виктории всё это было нужно, что за болезнь приключилась с её странной дочерью, и что такого ужасного увидел Ник, заглянув в око. Виктория всегда скрывала от НЕЁ всё, что касалось Марии, возможно, правда, непреднамеренно.

Всё так сложно. Эта партия уже отняла у НЕЁ много сил, а до конца ещё далеко. Надо немного передохнуть и восстановиться, в конце концов, добыча амулета и погружение чужака в мир ока в столь краткие сроки очень тяжелы даже для НЕЁ. Сейчас всё не так как обычно, любая ошибка обходится слишком дорого, а ставки запредельно высоки. Можно сказать, она пошла ва-банк и если теперь проиграет...

— Здравствуйте, госпожа Иола — раздался рядом знакомый голос с неизменно почтительными интонациями.

Сейчас ОНА меньше всего хотела его услышать.

— Здравствуй, Шийё, — устало ответила та, которую назвали Иолой.

— Простите меня за вторжение, но мне поручено передать Вам приглашение.

— Не извиняйся Шийё, тебе не за что извиняться.

— Я не должен появляться в Ваших мирах, но по-другому передать приглашение я не могу. Простите.

— Должен — не должен... даже если и появился так, что с того? тебя всё равно никто кроме меня увидеть не может, так что и переживать не из-за чего.

— Госпожа Гемелла и госпожа Нилея ждут Вас.

— Конечно, ждут, ведь наша партия ещё не закончена.

Смертная женщина по имени Виктория, чьё сознание погрузилось в исцеляющий и восстанавливающий сон, так и осталась неподвижно сидеть на полу и, даже если бы кому-нибудь пришло в голову заглянуть сейчас в её комнату, он не увидел бы рядом с ней две полупрозрачные фигуры. Высокий мужчина лет сорока в бордовых брюках и жилете поверх белоснежной рубашки с галстуком-бабочкой характерных для дворецких из богатых домов и женщина с распущенными длинными иссиня-чёрными волосами, в которых искрились снежно-серебристые пряди. Её длинное струящееся платье переливалось всеми оттенками синего, прекрасные черты лица не отражали никаких эмоций, а огромные чёрные глаза сияли чуждым холодным звёздным светом. Возможно, именно это создание надёжно скрытое в теле Виктории столь сильно отталкивало и притягивало Ника. Как это ни странно, но он всё-таки чувствовал её присутствие, как чувствовала его и сама Виктория, которая искренне полагала, что у неё раздвоение личности.

Иола посмотрела на Викторию, ей редко доводилось видеть её со стороны. Занятно, но внешне они были чем-то похожи. Взмахом руки она подняла безвольное тело и бережно опустила его на кровать, прежде чем повернуться к мужчине.

— Ну что ж теперь я готова.

— Прошу Вас, — вежливо кивнул он и отошёл от стены.

Иола небрежно провела по блёклым желтоватым цветочкам светлых обоев, и в стене отчётливо проступили очертания двери. Обычная ничем не примечательная белая дверь с резной позолоченной ручкой обрела объём, и теперь казалось, что она была тут всегда. Шийё почтительно открыл её, пропуская вперёд госпожу. Иола шагнула из хмурого осеннего дня под тёплые лучи летнего солнца. Маленькую палату в частной клинике сменил роскошный ухоженный сад, где порхали разноцветные бабочки и цвели цветы, наполняя воздух нежным сладким ароматом. Как всегда. Здесь никогда ничего не менялось. Сквозь ветви деревьев белела беседка, увитая диким виноградом, а к великолепному старинному особняку вела аккуратная неширокая дорожка, выложенная из маленьких разноцветных кирпичиков.