Невозвращенцы. Часть пятая. Игорь.

Таким медленным, зато безопасным, способом кормление у работорговцев заняло по внутренним часам Руфуса почти три часа и закончилось далеко затемно. Несмотря на такой длинный, на первый взгляд, промежуток времени, каждому рабу отводилось на еду чуть больше пяти минут, поэтому их поведение возле источника пищи нельзя было назвать куртуазным. Хорошо еще, что десятки не были собраны из разноплеменных рабов, иначе свары избежать стало бы невозможно. Но это понимали и работорговцы, да и довезти живой товар было необходимо неповрежденным, так что прием пищи рабами прошел без эксцессов.

Оставив двоих охранников на дежурстве, работорговцы сняли с телег нехитрые спальные принадлежности, редко они были сложнее пары тонких шерстяных одеял, выбрали себе места получше, и завалились спать. Рабы, замученные длинной тяжелой дорогой и скудной пищей, сразу же заснули там, где их оставили работорговцы.

Через час, когда уже начали тихо подходить из лагеря вооруженные и одетые в броню гладиаторы, произошла смена постов. Пара работорговцев пошла спать, а другая пара, позевывая и тихо переругиваясь расположилась по краям ночевки, лицом в сторону рабов. Основной задачей охраны не было защищать хозяина от внешних врагов, наоборот — внимательное наблюдение требовалось за живым товаром, чтобы непокорная собственность что-нибудь не учудила из глупости.

Снять охранников гладиаторам не составило никакого труда. Для этого Руфус применил легкий трюк, хотя по большому счету можно было вполне обойтись и без него. Десяток гладиаторов, переодетых в доспехи легионеров, совершенно не скрываясь, пошли по дороге. При виде лагеря один из них сошел с дороги и жестом подозвал одного из охранников. Пока первого лже-опцион занимал вопросами типа "Не видели ли вы банду гладиаторов? А рабов беглых? А есть ли у вас пергаменты на этих?", остальные гладиаторы ползком подкрадывались к остальным охранникам.

Спровоцировав ссору, лже-опцион махнул рукой, и к нему присоединились оставшаяся десятка "легионеров". Охранник повернулся и побежал было будить хозяина, чтобы разрешить все недоговоренности, когда ему в спину вошло лезвие гладия, зажатого в руке легионера. Падение полумертвого тела послужило остальным восставшим сигналом к атаке.

Никакого действенного сопротивления полусонная охрана оказать не смогла. Большинство из них успели проснуться от боли входящего в грудь или в спину острого предмета, чтобы заснуть уже навсегда, сном вечным.

Разграбленный караван переводил рабов поближе к Риму. Это была распространенная практика, когда самых непокорных рабов не оставляли на границах, чтобы не было возможности бежать на родину, а перевозили в центральные провинции Империи. Убивали их, чего по идее требовал здравый смысл, очень редко. Дело в том, что здравый смысл был перевешен еще более здравым. От таких рабов и рабынь получались в следующем поколении самые лучшие — умные, инициативные, но покорные дети. Тратить такой материал на удобрение полей было просто выбрасыванием денег на ветер.

До утра шло освобождение рабов и разъяснение им ситуации, в которой они оказались. Всего в караване оказалось 251 раба. Национальный состав спасенных был следующим. 45 нурман, отличных бойцов судовой рати, которых уже несколько лет продавали и перепродавали из одних рук в другие, после того, как пал Харингхейм. 38 франков, 87 германцев и, к большой радости Руфуса, 56 россов. В основном казаков, жертв набегов степняков на ослабшую после битвы россов-русских границу; но было и несколько и из восточных провинций. Эти вообще прошли полмира рабских подмостков. Оставшиеся, 25 степняков, не пережили освобождение — были голыми руками убиты россами. Отплатить ромеям за всё хорошее рабы согласились все как один. Среди них не оказалось ни трусов, ни предателей. Во всяком случае, пока не оказалось.

— Господин сенатор. Нам приходят очень опасные известия о происходящем в соседней провинции.

— Оум? — Пробус Гней Афрода сквозь набитый, как обычно, элитарными блюдами, рот выразил свой интерес и предложение продолжать.

— Побег рабов из гладиаторской школы постепенно превращается в бунт.

— Ккй оы?

— Школа известного Кая Муция Сцеволы Ларисского. Распоряжался в ней его протеже, некий Ганник.

— Ганник... Ганник... Помню... — ради такого случая Пробус даже освободил рот. Воспоминания о своем проколе, пусть он был и мелкий, жгли его душу.

— Подробнее.

— Да, сейчас. — Жрец единого и по совместительству начальник контрразведки, хотя что тут было основной профессией, а что прикрытием, разобраться было сложно, был заметно удивлен. Обычно сенатор не проявлял своего интереса так явно. Контрразведчик зашуршал пергаментом в руках, нашел нужный кусок текста и прочитал. — Согласно донесениям агентов известно следующее. 18 дней назад, сразу после захода солнца, группа гладиаторов совершила попытку вооруженного прорыва с целью создания банды и разбоя. Случайно оказавшийся на месте десяток легионеров воспрепятствовал этому, но был поголовно уничтожен, хотя и причинил бунтующим рабам серьезные потери. Позже было насчитано около тридцати трупов, а, скорее всего, много раненых бандиты забрали с собой. Вигилами и единственной присутствующей в провинции когоротой за десять дней было отловлено на месте грабежей и убийств и повешено пятьдесят семь беглых рабов; еще столько же клеймено и отправлено на каменоломни. Вроде бы поймали всех, но как оказалось позже, зачинщики ушли. Они разграбили несколько круных вилл и караванов работорговцев, так что сейчас их по показаниям свидетелей около пятисот человек. Вооружены в разнобой, опасность представляют среднюю.

— А что с этим, с Ганником?

— Его судьба неизвестна. Ходят слухи, что его убили в первый же день (Обгорелый туп Ганника не был опознан, и его судьба осталась неизвестной ромеям еще долго). Также есть предположение, что именно он и является главой бунтарей.

— Хм. Интересно. Это похоже на него, изворотливый он. — Сенатор задумался. — Хм. Я знаю, у тебя есть некое слово с гладиаторском Братством.

Жрец онемел. Одна из самых серьезных тайн внутреннего устройства Империи была известна непосвященному. Это был серьезный провал их службы. По хорошему, этого сенатора следовало устранить как можно скорее, но он сидел так высоко и крепко, что это было весьма трудно. Пробус же, смакуя произведенный эффект, но не рискуя понапрасну (возможность подавиться костью или отравиться неправильно приготовленным блюдом была у него всегда, несмотря на преданных поваров и охранников), сразу же поправился:

— Не волнуйся. Я никому не расскажу. Лишиться такой тайны — это расход многих полновесных талантов. Так вот, я желаю, чтобы ты передал гладиаторам сигнал на восстание. Чтобы они шли туда, в соседнюю провинцию.

— Но...

— Один талант! Серебра...

— Я не могу. Такое под силу только главному жрецу в...

— ... Золота!

Пораженный жрец застыл. Да. Его подталкивали на преступление, его просто-напросто покупали, но за какую цену! Но все равно, Леонардо ди Медичи, мог бы гордиться своими подчиненными, даже такая сумма не смогла заставить жреца предать.

— Я сделаю все, что в моих силах, сенатор Афрода.

— Втс и отлишно, — продолжил свое извечное поглощение пищи Пробус, совместив это с легким движением — приказом жрецу удалиться.

В этот же день в столицу спешным курьером ушла паническая депеша жреца. А через пять дней, также быстро, голубиной почтой и гонцами, был получен шифрованный ответ: "Желание Пробуса удовлетворить, но восстание перенести в провинцию Атикулы, с непременным уничтожением всех членов семьи Афрода."

И потянулись в провинцию Лупуарис рабы, готовые принять участие в бунте, сопровождаемые шлюхами, бандитами, отребьем полисов, а также скупщиками краденного, купцами и даже работорговцами. Шли они по одному, группами или целыми караванами, а вигилы, получившие приказ от Ордена "не трогать", могли только скрипеть зубами вслед.

Маховик восстания медленно набирал обороты.

Глава 51.

Радость Руфуса от встречи с мнимыми соотечественниками вскоре была отодвинута в сторону огромным количеством проблем, которые стали накапливаться как снежный ком. Спасенных рабов надо было накормить, напоить, одеть, вооружить и натренировать. Сейчас, несмотря на то, что большинство спасенных в прошлом было воинами, о ведении каких либо боевых действий не могло идти и речи. А ведь многие рвались в бой, несмотря на серьезное истощение, а некоторые их в этом подзуживали. "Фритигерн плохо усвоил урок. На мое место он уже не претендует, но к погонам начальника, хоть какого, рвется все равно..."

"Конечно, приятно когда под твоей рукой не 25, а в десять раз больше бойцов, но кто бы знал, как они жрут!" — меланхолично продолжал размышлять Руфус, глядя на царящий в лагере беспорядок. — "Тех припасов, что мы притащили со школы, хватит ещ на пару-тройку суток, а потом? Что делать потом? Конечно, если пройти по дороге влево— вправо, можно найти множество источников пищи — от единичных ходоков, до огромных вилл, но это означает потерю важнейшего преимущества. Маскировки! Нас пока не нашли только по тому, что не особо искали. Но стоит нам разграбить хоть самый завалящий охотничий домик, то по нашим следам сразу же бросится минимум когорта легионеров. А что мы сможем им противопоставить?..."

— Мы вопьемся им в горло! Мы выдавим по капельки из них все то, что пришлось нам пережить! Мы развеем их над полями...

"Фритигерн! Э как его понесло. Ему бы лет на 100 раньше и не здесь родиться, такой политрук пропадает! Начитался книжек, кретин блин. Как же, развеем. Поэт, б...я, х...в! "Писатель про заик"!. Десятки не притерты, люди друг другу не верят, кто как сражается — не знают. Оружия на всех не хватает, нормально брони — на два -три десятка. Вообще что делать то мы будем?"

— ... Каждый из нас с легкостью умрет за дело свободы...

"А! Вот это как раз и будем. Легко умирать. И дай то бог, если мы хоть десяток легионеров с собой прихватим. Что же делать?"

— Какой крикливый юноша! — тихо сказал кто-то над ухом у задумавшегося Руфуса. Тот машинально схватился за нож, но сзади договорили. — Не стоит. Мы не хотим зла брату-россу. — Только тут до гладиатора дошло, что обратились к нему на росском. Он расслабил правую руку и обернулся.

Позади него, тихо подойдя, стояли двое россов из числа караванных спасенных. Первый, молодой мужчина, стоял чуть поодаль и внимательно следил не только за окружающим, но и за тем, что делает Руфус. Стерег второго. Судя по тому, что на лице его старшего спутника лежала печать несомненного родственного сродства, то все становилось понятно. Начавший разговор старший вскоре подтвердил предположения Руфуса. Внимательно всмотревшись в глаза гладиатора старший кивнул каким-то своим мыслям и пояснил.

— То сын мой, Ярий.

— А тебя как?

— Меня? Меня можешь звать Порошкой. — И буквально вонзил в своего сына, гневно-недоуменно вскинувшегося при этом имени, острый взгляд. Что в прочем не осталось незамеченным Руфусом. Уж больно не соответствовала такая собачья кличка стоящему перед ним человеку, у которого даже сейчас, стоящего перед ним в оборванных тряпках, проглядывала гордая осанка.

— Пусть будет Ярий и, хм, Порошка. Хотя на мой взгляд имя Прохор27 тогда уж тебе подошло бы больше.

Порошка в ответ только показательно сморщился и по просторечному ругнулся, но, как гласит пословица: "шила в мешке не утаишь".

— Так что ты хотел сказать? — за последние годы Руфус отвык говорить по-русски, поэтому каждую фразу приходилось прежде чем произнести некоторое время перестраивать в мозгу.

— Я хотел тебе сказать, — теперь всякая клоунада была отброшена, и перед предводителем гладиаторов стоял как минимум равный, — что негоже в походе иметь двух спадаров.

— И?— вопросительно приподнял брови Руфус.

— Либо отдай ему свою булаву, либо убей. Иначе ничем дельным это не кончится.

— Я подумаю.

— И еще. Слышал я про знак тот поддельный. Про коварство ромейское. Тебе, атаман, следует людишек бы верных принять, чтобы крамолу да кощунов искали. Или засланцев ромейских...

— Хорошо. Подбери себе людишек, и следи за этим.

— Добре сделаю, атаман, — чуть поклонился старый козак.

Оба расстались с удовлетворением от произошедшего разговора. Порошка, неизвестно кем он был на Сичи, но явно не рядовым козаком, получил то что хотел: чин да место за спиной у Руфуса. Гладиатор же за эти несколько минут обрел почти готовую контрразведку и личную гвардию из соплеменников. В том, что среди окружающих его людей будут превалировать россы ни Порошка, ни он сам ничуть не сомневались.

"Однако Прохор прав. С Фритигерном нужно что-то делать. С другой стороны, у меня теперь есть тайная служба, так что если я хочу от германца избавиться раз и на всегда, то наоборот, делать мне ничего не нужно. Просто подождать. Надо хорошенько это все обдумать..."

Результатом этих обдумываний было назначение командиров, разделение обязанностей между ними и создание своеобразного "штаба". Полномочия были разделены следующим образом. Скамкель Скейвсонар, гигант-викинг, один из немногих выживших из своего клана и проданный ромеям после взятия Проклятым Аскелем Харингхейма, стал начальником над всеми северянами. На его плечах лежали заботы по созданию и тренировке легкой пехоты — северяне были лучшим материалом для этого. Алларик (примирение двух друзей произошло сразу же после бегства из школы, так что теперь Руфус мог как и раньше полностью рассчитывать на него) и Фритигерн стали начальниками над франками и германцами; соответственно пешие стрелки и средняя пехота, если был такой род войск. Габит, наполовину степняк, наполовину росс, — снабжение и осадные орудия. Пилус — тяжелая пехота по образу ромейской, когда окончательно поправится. Ярий, жутко довольный этим назначением — кавалерия. Порошка — разведка и контрразведка.

— А что такое контрразведка? — переспросил после оглашенного списка Скамкель.

— Это что-то типа Ордена Единого. На себе я оставляю общее руководство, а также стратегические задачи. Все. На сегодня совет закончен. Идите и выполняйте приказы. Готовьтесь хорошо, пока есть на это время. Вскоре его уже не будет.

На пятый день со дня ограбления каравана на продуктовых складах восставших остался только двухдневный неприкосновенный запас. Больше выделить в НЗ было никак, и так — одно только название. Таким образом Руфусу пришлось принять решение об изъятии у местного рабовладельческого населения излишков продовольствия, а по-просту говоря, о банальном грабеже удобной для этого дела виллы.

Удобство в данном конкретном случае означало не столько близость к лагерю восставших, скорее наоборот, а возможность провести операцию незаметно и с вывозом максимального количества продуктов. По аккуратным расспросам местных жителей самым удачным вариантом было ограбление виллы всадника Франкити. Эта вилла мало того, что стояла в стороне от торных дорог, это позволяло надеяться на нескорое обнаружение, но еще к тому же специализировалась на произведстве продуктов питания к столу своего хозяина. Охрана по донесениям разведчиков ожидалась минимальной. Эти плюсы перевешивали минус далекого расположения от лагеря гладиаторов — сутки пешего хода в один конец. Выполнение задачи было поручено самому крикливому — Фритигерну и его германцам.