От любви до ненависти...

Кэт кивнула и оставила разговор до лучших времён. В её маленькой головке бушевала рвясь наружу мысль:— "Питер не знает подлинного Меншикова". Только Кэт стерпела. Не время. Царь не поймёт, а её прогонит. Каждый прожитый день возле царя добавлял Светлейшему самоуверенности. Он гордился своей решимостью, благоразумием, рассудительностью и способностью взвешенно устроить свою судьбу и судьбу своих близких. Презрительно относился к тому слою людей, из которого благодаря Лефорту, а вовсе не пирогам вышел. По шагу, по шагу, с шутками и прибаутками, пинками и пощёчинами и он, к неудовольствию Кэт, добирался до подмостков второго лица в государстве. Все его старания, приблизиться к ней, не находили отклика в её душе. Она катастрофически его ненавидела и предполагала, что эта её непризнь к нему ей дорого обойдётся. И всё равно, чувствуя интуитивно исходящую от него опасность Петру, ненавидела. Да, она опасалась его. Этот хитрый лис больше притворяется, чем чувствует. Пока Пётр жив он его верный пёс, готовый ради ласки хозяина перегрызть любому горло, однако, не забывая своей выгоды. О том, что будет случись с Петром беда, Кэт даже боялась предположить... Ах, если б Пётр послушал или спросил её совета. Она б непременно присоветовала отдалить Алексашку. Но Пётр молчал, а сама она лезть в его дела или настаивать на чём-то не смела. Да царь и не настроен слушать чьи бы не было советы.

Меншиков же артистично изображал уныние, мол, из-за её суровости его так перекосило. Кэт отворачивалась и делала безразличное лицо.

Верфь готовилась к спуску. Корабль построен по чертежам Петра. День был такой, что лучше и не придумаешь для спуска корабля. Солнце над берегом рассеялось как никогда, било в упор, ничем не затуманенное. Как по заказу даже ветерок рябил воду и играл в парусах. На берегу были накрыты столы с яствами. Матросы разносили водку. Вокруг корабля и поодаль столов толпился народ. Царь в голландском костюме простого матроса просил позволения у адмирала Головина на спуск корабля. Важные иностранцы с изумлением смотрели на Петра с азартом выбивающего с прочими плотниками подпирающие судно. "Раз, два..."— неслось зычно над рекой. Заиграла музыка. Народ повалил к кораблю. Кэт видела, как под парусиновой рубашкой ходят его мускулы. Корабль дрогнул и осел. Качнулись мачты. Раз и громадина тронулась по наклонным стапелям, смазанным салом. "Ура! Пошёл!"— вопили зрители и гости. Быстрее, быстрее... корабль скользя мчал в реку. Бух! Нос коснулся воды. Бултых! Разрубая волны корабль врезался в воду. Пробежал и закачался. На мачты рванулись вымпелы. Откинулись борта и выкатились пушки. Пли! Победный грохот оглушил берег. Восторженный взгляд Петра искал Кэт. Она просто очаровательна! Та осторожно выглядывая из-за широкой спины дамы, в пышном парике, махала ему рукой. Они оба не решаясь афишировать пока широко отношения чувствовали определённую неловкость, которую смягчала атмосфера праздника. Всю ночь пуляли огни, стреляли фейерверки. Гремела музыка, водились сумасшедшие хороводы и танцы. Английский посланник с французским сидя по разные концы стола искоса посматривали друг на друга. Политика. Англия желала удержаться в торговых друзьях России и не желала видеть её сильной. Хотела чтоб Пётр вёл войну, но не радела за его победу. Франция желала, дабы Россия отказалась от поддержки англо-голландской военной коалиции и замирилась с Карлом, обещая ей в том всякое содействие. А вообще-то вся Европа супротив России промышляет. Даже самые сладкоголосые доселе почитают хуже собак. Ничего мы ещё погавкаем! Пётр, обнося вином надутых посланников, улыбался. "Плануйте, плануйте, а я всё разверну по-своему. Дуля с маком вам! Ишь, дураков нашли, вынь им и положь, а нам?! Отменно кольца вьют, что один, что другой, весьма отменно". Пётр ответил им, что торопливость уместна при ловле блох, а отнюдь не в дипломатии, поэтому он подумает. Царь ловко увёл хрупкое судёнышко с опасного рифа. Посланники поморщились, в его повадках не найдя ничего царского, но проглотили. Пётр указал глазами Никите Зотову— поить. Зотов хитро покручивая ус старался. Посланники не помня как приползали в места своих квартирований. Гуляли целую неделю. Возвращаться не хотелось, но Пётр умчал на новые верфи, а им приказал отправиться в Москву. Кэт крепилась из последних сил. Была тихая и задумчивая. Ей так хотелось последовать за ним, а не возвращаться в старую Москву. Долго ещё уткнувшись в воротник, она ни о чём другом не будет думать, как только о нём. Ещё только простившись, она будет жить надеждой и ждать новой встречи с ним. Его обволакивающая души и умы сила взяла её в плен навечно.

Дела оторвали его от Кэт и отправили в дорогу. Пётр сидел в карете и мыслями опять и опять возвращался к тому разговору. Он всю дорогу думал о том, как делать для России выгодный политик. Надеялся на посредничество британцев и всё делал для того, но понял: напрасно. Им бы лишь свою пасть набить. Качнуться к немцам? Так им та драка России с Карлом выгодна. Пока тот гоняет по Польше и щиплет Московию, они могут спать спокойно. Карл не он, Пётр. Это России надо своё вернуть, а тот хищник, ему добыча требуется. Но Стокгольм не ровно дышит на Англию. Значит, всё же британская корона. Хотя он и к Франции руку тянет. Доит и тех и тех. И дают. Бояться канальи, что развяжет руки здесь, сунется к ним. Нет, не выгоден Европе мир шведов с Московией. О, господи, как же быть?

По верху кареты ударили капли. Дождь. Пётр потёр ноющую спину. "Каналья, к дождю ныла! Я— то в укрытии, а каково эскорту?" Он высунулся наружу, поманил командира гвардейцев, мокрого с головы до пят.

— Промок, Павел?

— Есть чуток. Перетерпим, не впервой. Мы люди привычные.

— Кого там к лешему чуток. Сворачивай к деревеньке, удалец. Видишь вон слева, под горкой. Людей немедля в тепло, сушиться. Вы у меня каждый на вес золота. Понял?!

Пухлые губы Павла тронула непроизвольная улыбка. Гвардеец пристально всмотрелся сквозь стену дождя в направлении указанном царём. Кивнул. Из дороги в дорогу. Большая доля жизни в пути. Ах, если б крылья, как у птиц!

Как-то нашёл её служивый, Михаил, которого Пётр приставлял к ней. Он был теперь при Петре, и царь прислал его с письмами к князю— кесарю Ромодановскому и заодно отписал Катерине. Михаил был рад радёшенек случаю приблизившему его, простого солдата, к царю. Поэтому держал свою судьбу крепко не отпуская ни на пальчик. Кэт же, решив отписать ответ, его не отпустила. Прочла письмо. Идея пришла по ходу. "Письмо письмом — поеду сама. Сопровождающий есть". Так и сделала. Служивый от такого сумасбродного решения на дыбы, но Кэт не слушала. Ничего не удержит её. "Одену мужской костюм, шляпу и готова к путешествию! Можем ехать немедленно! Оно непременно будет романтичным!" К царю обращаться с просьбой поздно и бесполезно, а тут такой случай разве можно упустить. А тот, как только представил все трудности такого путешествия — воспротивился. Ещё чего, таких распоряжений не было. Он чуть не исповедовался перед ней. Только толку-то с того. Протестовала Кэт возмущённо и страстно. Он был бессилен следовать совету Петра. Но попробовал ещё раз остановить её безумие:— "Он может наказать меня.— Кэт задумалась, но не отступила.— Ему это может не понравится!— в волнении произнёс он, очень надеясь на это". Но она стояла на своём. И не придумав оправдания своему поступку, опрометчиво сдался. Поджав губы, покорно поклонился, но добавил, что умывает руки от последствий этой затеи. Отмахиваясь от предостережений, Кэт была ему очень признательна, что он не выказывал намерения помешать её планам. Отпросилась домой. Мол, по делу. А сама достала мундир, обрядилась. Написала письмо Петру — пусть отдаст, а она пойдёт сюрпризом. Вывела нравившуюся ей гнедую лошадь и... С Богом! Сидела в седле она прямо и уверенно. Два всадника выехали на рассвете из ворот и помчались галопом по разбитой дороге в сторону новой столице. Дорогу не перепутать: подводы идут и идут... Всю Россию на дыбы подняли. Кэт скакала легко. Замечательно выглядела в седле. За спиной ранец, на боку сумка, в ней пистолеты. Вперёд гнала и давала силы встреча. Спрашивала про Петра. Михайло, как звали служивого, рассказывал, что устаёт государь, но дело с мёртвой точки движется. Сам своими ручками до всего прикоснуться хочет, своей головой домыслить. И уголья, руды искать экспедиции отправляет и места новые неизвестные открывать во славу Государства Российского и там города строить, границы крепить, моря холодные и земли снежные к России присоединить мечтает. Увлёкшись, он говорил: — "Этот север, чёрт знает как далёко отсюда, я никогда в жизни не слышал о нём, а Пётр знает". Опять же, на медиков, токарей, мастеров красок и кисти учиться в западные страны тоже отправляет. Наверное, дело стоит того. В городах освобождённых побывать не забывает... Жизни не хватит сколько замыслил сделать. Кэт соглашаясь кивала — работает он не щадя живота своего.

Дорога не близкая о многом поговорили. Кэт спросила, он рассказал о себе. Правду рассказал. Сказал, что из самых бедняков. Что всю численность семьи составляли они с матерью. Про отца не ведал. Приписаны они были к роду Зотовых. Так бы и жили, но дочь барина положила глаз на рослого золотокудрого красавца крепостного. Баловался не без того. Кто ж откажется. Барин не долго думая записал Михаила в солдаты, а перед этим, чтоб приготовить насмешку для шустрого крепостного, женил его своею волею на крепостной девчонке десяти годков от роду. Смех один. Конечно, Михаил пальцем Дуняшку не тронул. Ясно дело— дитё и оставил у своей матери. Барин, паскуда, всё рассчитал, какой с солдатки спрос. И мучения парня и Дуняшки все ещё впереди. Пока матушка всеми правдами и неправдами отбивает девчонку, а что будет далее дело известное, вздыхал Михаил. У Кэт зашлось от жалости сердце. Обещала помочь. На думку пришла мысль— вызвать девочку к себе. Михаил в ноги: "Отслужу!"

Берегли лошадей, останавливались на отдых. Осведомившись о дороге, на накормленных и отдохнувших лошадях снова продолжали свой путь. На двух служивых мало кто обратил внимание. Но горя всё-таки хлебнули. Полдороги велось по-старому. Ни мостов, ни хороших постоялых дворов. Довелось тонуть на переправе через речку. Ночевали в мимоезжих деревеньках. Кэт было немного не по себе. Мужики глядели угрюмо. Лошадей своих не бросали, чтоб не впасть в зависимость от дороги. А вот ночевать в чёрной избе довелось. Спали на составленных лавках, перемигиваясь со светящимися с печи глазами ребятишек. Сна конечно никакого. Дым ел глаза. Хорошо что не зима и мало топили. Добрались без серьёзных приключений. Тем более вторую половину дороги труда это сейчас большого не составляло. По всему пути предприимчивые люди и казённые ставят постоялые дворы и корчмы. Есть где остановиться на ночь, отдохнуть, поспать, поесть. Кое — кто уже и заводишки по лепке кирпичей смастерил. Сообразительные завсегда найдутся, главное, чтоб не мешали. Но Петра так просто было не найти. Пришлось ещё помотаться в седле. Нашли на Ладожском озере, в устье Свири. Царь строил корабль "Штандарт". Он же и был записан капитаном корабля. Грот мачту украшал штандарт. По полотнищу шёлком был вышит орёл в когтях он держал моря подвластные государству российскому: Белое, Азовское, Каспийское и добавили к ним Балтийское. На верфи, спускали на воду как раз "Штандарт". Шуму-то крику, радости. Первый фрегат Балтийского флота. Кэт увидела его ещё издалека и отца рядом с ним тоже. Отправила служивого с письмом. Сама, попутно разглядывая окрестности, наблюдала из укрытия. Интересно же, как поступит: положит в карман или враз прочтёт. Повертел в руках, посмотрел на её отца, отошёл, распечатал, смеётся. Вот ведь, ничего ж смешного не отписывала, а он смеётся. Михаил не уходит. Царь вскинул брови, мол, что ещё? Тот просит пройти царя за ним для секретного разговору. Пётр не понимает. Настораживается. Пересекается с её отцом взглядами и отпускает его, затем заталкивает письмо в карман и идёт. Сначала за служивым, а потом вровень. Шаг в шаг. Кэт затаив дыхание поворачивается к ним спиной. Считает шаги: раз, два, три... Вот, теперь уж можно. Он в шаге от неё. Кэт поворачивается. Видит, как изумлённо, а потом радостно смотрят его глаза, взлетает бровь, тянутся руки... и делает шаг на встречу. Михаил ему в спину запоздало бормочет:

— Позвольте представить вам...

Чего уж там...

Кэт, прочитав радость на лице царя, забывает про свою тоску и волнение, и перебивает добросовестного служаку:

— Питер! Прости, я не могла не воспользоваться оказией и не приехать повидать тебя.

Первым, избавляясь от шока, он бормочет:

— Катюша, девочка моя, но это безумие... Такая дорога... Ты и верхом? А этот болтун,— кивнул он на сопровождающего,— мне ни слова о тебе, тра-та-та про всякую ерунду...

Она не согласна. Краснея и заикаясь под его взглядом, прошептала:

— Безумие — это жить вдалеке от тебя. Я была бы признательна, если б ты простил меня за самовольство. Здесь так замечательно!

О! Глаза Петра светились как раз таким безумным блеском — настоящий фейерверк. Нельзя было не восхищаться её преданностью ему. Сколько усилий она предприняла, чтоб достигнуть его. Он жарко обнимал, жадно целовал и глухо спрашивал:

— Отчего же не подошла сама, а прислала Михаила с письмом?

Кэт, покорённая его манерами, обходительностью и добротой, прижавшись щекой к его обшарпанному мундиру, каялась:

— Загадала — если прочтёшь сразу, то останусь и дождусь тебя...

Он отстраняет её от себя, смотрит внимательно.

— А если б в карман сунул? Мог?

Она приложила ладонь к его чувствительному сердцу и немного испуганно прошептала:

— Тогда б развернула поводья и ускакала, не дождавшись, и Михаилу наказала, чтоб ничего не сказывал про меня, случись положить тебе письмо в карман.

— Горе луковое,— прижал он её к себе,— а если б я торопился или ни захотел читать при чужих глазах, вот как тогда с этим, а?... Это ведь отец твой ел глазами, догадался, торопил...

Он опять втиснул её в себя. Чудны дела твои, Господи! Она тут, рядом, мысли мо ли! Да, она могла быть непослушной и непоследовательной. Могла быть по-мужски выносливой и рассудительной. Могла быть по-женски лукавой и по— детски непосредственной, но это не делало её менее привлекательной и желанной!

— Сумасшедшая, ты представляешь, чтобы могло случиться?!

Она не представляла, но сделала бы это. Исчезла из его жизни навсегда.

Покрапывал дождь. Михаил стоял в сторонке наблюдая за встречей и не спуская взгляда со спотыкающегося от такой картинки неожиданно выворачивающегося на них народа. Те кто был с Петром рядом, зная его нрав и запреты об пол лбами не хлопались. Говорили на равных, отдавая уважение его воинскому чину.

— Господин бомбардир,— осмелился он встрять,— шли бы вы в избу, нечего народ смущать. Падают вон. Царь мужика милует. Опять же дождит, вымокнете.

Пётр с немалым удивлением уставился на служивого. Тот замер, внутренне напрягся, готовил ответ. Царь фыркнув носом, притворно погрозил ему кулаком.