— Я жена Рутковского. Юлия Петровна. Чем могу быть полезной?
— Вы меня знаете?— нервно перекрутила ручку сумочки она.
— Безусловно.
— Отойдём в сторонку... Вон вытаращились, не люблю любопытных, -цепко ухватив потянула она меня за рукав.
— Хорошо,— испытав изрядное удивление, всё же дала согласия я.
Отошли в уголок. Вскинув на меня наполненные смесью насмешки, обиды и злости глаза, она вызывающе заявила:
— Мне плохо, не с кем поговорить... Что вы скажите на то..., на то, что мне безумно нравится ваш муж. Я влюбилась в него вот так,— провела она резко краем ладони по своему горлу.
"Это не кино, но похоже. Вот так ситуация. В данном случае, как говорил чеховский фельдшер, медицина бессильна. Его руки у меня ещё никто не просил". Прикрыв ресницами изумлённые глаза, я взяла себя в руки.
— Вполне допускаю, — пожала я, как можно равнодушнее плечами.— Не вы единственная. Женщины все при первом же знакомстве, как правило, от него в восторге. Влюбляются горемычные. Плачут. С признаниями донимают. Письмами забрасывают. Я их понимаю. Обаяние у него такое и внешность соответственная. Каждая рыцаря хочет. Я привыкла. Теперь, когда плацдарм поклонниц расширится на всю страну, мне надо голову на плечах не терять. Тем более, к прежним достоинствам добавится ещё один пункт перетягивающий чашу — ореол героя. Куда же деваться, придётся смириться.
Она слушала, слушала, но похоже не верила.
— Извините. Но у меня другое... Вы понимаете, о чём я?!— с интересом перебарывающем злость, заглянула она мне в лицо.— Я его безумно люблю. Я горю им...
Со спокойным, даже скучающим видом, я искусно справляясь с дрожью, говорила:
— Выбросьте это из головы. Вы всё время в кино, в сказке и... здесь сочинили себе сказку. Всё понятно — герой, романтика, но в жизни всё приземлённее. Любовь -это то, что навсегда и каждый день, а не то что делает безумным или вспыхнув гаснет.
— А что делать мне?— капризно топнув ногой, посмотрела она на меня.
Мне было понятно, что завела даму именно отставка. Ей, звезде, дали от ворот поворот. Ай, да выдержка у Костика! Такая звезда раскатала на него губу, а он устоял.
— Сейчас подумаем,— спокойно реагировала я на её истерику.— Безумие надо пережить без потери головы иначе страсть сжигает. После неё остаётся пепелище. Вам потеря себя и собственные угли зачем. Попробуем подробно разобрать. Мне, кажется, вас подвела романтическая натура. У него сейчас ореол героя, воина, полководца. Вот ваша лирическая душа и зацепилась, а в реальности он такой же мужик, как и все. Со всеми вытекающими отсюда забубонами. Уверяю вас, у него недостатков больше чем у любого другого.
— Вы думаете?
Она сверлила меня прищуренными глазами, постоянно болтая перед моим носом сумочкой. Получается нашла своим рукам место, а я вот свои руки не знала куда приткнуть. Наконец, я нашла им место— сцепив в кулак и приткнув под грудью. Пусть видит, они у меня не дрожат, я её не боюсь.
— Я знаю. Мы прожили вместе много лет. Он прекрасный отец, муж и, вообще, глубоко семейный человек.
Она эффектно рассмеялась. Я подумала: "Во всём потрясающая женщина".
— Такого не может быть... Вы мне симпатичны, к тому же, на наивную дурочку совершенно не похожи и поэтому я говорю вам: такое не возможно, вы ошибаетесь,... у него на фронте роман...
"Укусила, яд выпустила и ждёт: умру или выживу. И, кажется, сюжет "про наивную дурочку" можно считать комплиментом",— ёкнуло во мне. Выпрямляю спину. Грудь вперёд. Нос вверх. Глубокий вдох. Всё, я готова, говорю:
— Ерунда... Война... Нужна разрядка. Он мужчина, всё может быть. Уверяю вас, это ничего не значит.— Говорила нарочито медленно, а в душе всё клокотало. Я тоже актриса. Любая женщина сыграет, если очень надо.
Она машет холёной ручкой. И опять под моим носом. Перчатку держит во второй. Это лучше, чем получить ещё и ей. Ах, как откинута головка, выставлена ножка. В каком потрясающем полёте ходит ручка. Всё отрепетировано и срежиссировано. Она божественно говорит:
— Бог с вами. Вы меня развеселили... Но почему же он меня не пускает к себе? Боится влюбиться?
Потрясающая игра. Мне хочется поаплодировать. Но я позволяю себе лишь улыбнуться, чуть-чуть, уголками губ.
— Не тешьте себя иллюзиями. Боится точно, только не влюбиться, а ярких, уверенных в себе женщин. По натуре он очень застенчивый мужик. Если уж совсем по секрету, то трусишка и сторонится женщин страсть как. Он теряется перед ними. Особенно такими, эффектными, далёкими и не понятными, как вы. Но в этом нет ничего удивительного, ведь психологи давно установили, что одним из наиболее тщательно скрываемых мужских страхов является страх перед женщиной. Поиграть в двух сценках в "мужское божество" его хватит, а на большее можно не рассчитывать. Поймите, Костя до мозга костей семьянин. Дочь обожает. Мне за наши совместные годы ни разу ещё не приходилось его ни в чём упрекать. Не тратьте силы и время, вам не пробить его защиту. Боюсь— трюк даже с моей помощью не возможен.
Я надеялась -дама подустав от лекции потеряет ко мне интерес. Ничего подобного, она, помахав холёной ручкой на этот раз у своего виска, вероятно подгоняя слова, продолжала упираться:
— Но он такой... эффектный мужчина, неужели не грешил!?
Мне упереться тоже не слабо.
— Поверьте, не было.
Она изобразила кокетливую улыбку и опять к моему горлу с вопросом:
— Но из-за такого Марса всегда найдутся женщины сходящие с ума.
— Абсолютно согласна с вами и не волнуюсь по этому поводу. Пусть сходят раз очень надо,— не моргнув глазом заявила я,— всё до дыр не проглядят, мне хватит на что полюбоваться.
— Как же так?— капризно пожала она плечами.— А ваше самолюбие, гордость?...
— Пока во мне эти грозные чувства никто не ранит. Ну красив, ну интересен... Вы что предлагаете ему уши и нос отрезать?...— Она поморщилась, а я на подъёме продолжала.— Не важно сколько женщин влюблены в него. Хоть миллион. Значение имеет лишь то, что в его жизни два безумства. Это я и армия.
Я почувствовала, что Валентине такой финал не понравился совсем. Она даже не скрывала это своё неудовольствие. Ножка выразительно топнула, раз, другой...
— Вы никогда не думали, что в личной жизни он заслуживает намного больше, чем вы?
"Не в бровь, а в глаз. Ох какая!" Я злилась на себя, но держалась.
— Мне это зачем... Я уверена в себе и муже. Нам чудненько вместе.
— А фронтовой роман?...— выпалила Седова и, замолчав на слове, принялась сверлить меня глазами буравчиками.— Неужели не осуждаете? И принимаете?
Я похолодела, под сердцем свил гнездо и заворочался неприятный зверёк... Неужели ж всё не простая болтовня и там что-то серьёзное. Она всей своей бабьей стервозностью второй раз тычет меня в одно и тоже корыто. Счастье такое не постоянное и хрупкое состояние. Они там на острие жизни и смерти. Нет, нет... По нему не похоже. Он не может скрывать, на его лице всё нарисовано. Юля, без паники,— осадила себя я.— Просто эта избалованная вниманием и любовью женщина хочет ранить. Непременно сделать так, чтоб мне было плохо так же, как и ей. "Не поддамся!" Я расправила плечи и улыбнулась. Подумаешь! Каждая женщина актриса. И мы не лыком шиты. Играть так играть. Ни один мускул не дрогнул на моём лице. Наоборот, глаза горели смехом. Вот тебе моё ха-ха!
— Это с моего согласия. Война затянулась. Он на переднем крае и ему нужна разрядка. В наших военных обозах, женщины для таких целей пока не предусмотрены...— Я говорила, ощущая во рту сушь, но изо всех сил, как не скажет Адка, держа хвост пистолетом. Любая оплошность вызовет у неё смех. Ведь она хороший профессионал и сразу уловит мой промах. Во мне всё напряглось, собралось и работало на отбитие атаки. И, кажется, получилось.
Валентина покрутила головой, как бы сожалея, и выдавила из себя:
— Вы умная женщина, я преклоняюсь перед вашим мужеством и терпением. Простите, я сильно заблуждалась на ваш счёт.
.Краем глаза я заметила проходившего мимо водителя Кости и поморщилась: "Совсем не обязательно, чтоб он видел наш разговор и передал Рутковскому. Чем меньше мужик знает, что он нравится женщинам, тем ему и его семье легче живётся. Неписанная мудрость бабьей книги жизни".
— Ну что вы,— проводив, испуганно отвёдшего взгляд, водителя глазами, я улыбнулась,— самая обыкновенная рядовая баба.
— Я не жалею, что поговорила с вами. Совсем некстати вы стали мне симпатичны.
— Взаимно. Мне тоже было приятно с вами пообщаться. Прямые люди сильны и интересны. И ещё приятнее осознавать, что мы поняли друг друга.
— Скажите...— начала она неуверенно,— почему он так резко изменился ко мне?
— Ну я не знаю... могу только предполагать...
— Пусть так...— давясь нетерпением поторопила она.
Я сказала:
— Вы сделали какую-то ошибку до ужаса напугавшую его.
Она как-то вся поникла и кивнула, её губы чуть слышно прошептали:
— Я вошла, он спал. Не удержалась... поцеловала... Совсем чуть-чуть, невинно...
Вдруг она подалась вперёд и схватила меня за руки. В какую-то минуту мне показалось, что передо мной была уже совершенно другая женщина— одинокая, несчастная. Но вскоре я поняла, что то был миг. Маска вновь заняла место на её лице, но та другая прорывалась.
— Спасибо, что вышли, что не прогнали, что выслушали,— она сорвалась и всхлипнула.— Я думала, он прогнал потому, что понимает, как обязательное доброделание надоедает этому самому носителю добра. В жизни так и есть, ведь правда же?! Но он одно не учитывает: война и я влюблена в него. Мне это в радость, понимаете, и никогда, никогда не надоест. Надежду на груди держала, а выходит... Не убивайте меня позвольте писать ему, дружить?...
Я порывисто обняла её. "Какая же она настоящая, такая? Или это опять игра?" Какой-то миг, мы так постояли. Отпускала я из объятий прежнюю Седову. Она ещё раз смерила меня взглядом полным непонимания. Покопалась в сумочке, вероятно ища платок или давая себе шанс войти в образ. Резко вскинула голову: взгляд гордо презрительный. Попрощавшись и мотнув модным подолом, повернувшись на высоченных каблуках, хлопнув дверью так, что стоявшая невдалеке и топырившая уши медсестра вжала голову в плечи, она ушла. Я тяжело выдохнула: "Можешь сердиться пока не лопнешь!" Не думала же она, право дело, что я собственного мужа на блюдечке подарю. Пиши, дружи, но на большее рот не разевай! Я с трудом отвела взгляд от двери, скрывшей её и, отлепив ноги от места, поплелась в палату. Они просто подгибались и с трудом тащили моё худенькое тело. Была б пополнее, сломались бы запросто. Шла не торопясь. Нужно время прийти в себя и осмыслить разговор. — "Нет, я с ней правильно говорила. Сюда она больше не придёт, хотя и от него не отстанет. Заела отставка. Но это меня мало волнует. Он никогда не свяжется с ней. А вот её намёки о его фронтовом романе... Надо подумать. Сам молчит. Значит, инициативу проявлять не буду, с разговором не полезу".
Костя, введённый в курс дела своим водителем, встретил меня насторожённо.
— Седова была? И что она от тебя хотела?
Я не торопясь отвечать прошла к кровати, подвинула стул, хорошо устроилась, расправила складки на халате и только тогда, когда его нетерпение зашкаливало, театрально вздохнула:
— Совета.
— Совета?— полезли его глаза на лоб.— Какого?
Я сколько-то молчу нагоняя его терпение, а потом рассекречиваюсь:
— Как можно научиться любить в жизни только одного мужчину.
Костя похлопав глазами честно признаётся:
— Я её боюсь.
Усмехаюсь себе в кулачёк.
— Примерно это я ей и сказала. Думаю, сюда она больше не придёт, но от тебя не отстанет. Завелась не на шутку. Отставка в её психику не укладывается.
— Что же мне делать?— панически схватил он мою руку.
Я долго-долго молчу, а потом выдаю совет:
— Не обращать внимания. У тебя правильная и хорошая на таких женщин реакция. Продолжай в том же духе. И вот ещё что...Надеюсь ты понимаешь, что птички такого полёта вот так просто, без причины по госпиталю не порхают. У военных такого ранга без санкций соответственных органов не засиживаются. Актрис, балерин и проституток ещё царская охранка в своём букете держала.
Смущаясь он оправдываясь, бормочет:
— Гм— гым... Ты хочешь сказать, её послали ко мне, вытрясти душу? Чёрт! Может быть, может быть... Бывший зек, немцы не малый интерес проявляют к моей персоне...
— Ну вот ты и сам всё видишь...
— Понимаешь, несколько представлял её себе другой. Ещё и обрадовался дуралей, что актрису живьём вижу. Вот, думаю, повезло-то.
Я благоразумно молчу о том, что актриса влюбилась. Дело делом, но чувство присутствует. Мне предстоит нелёгкая работа развенчать королеву в его глазах и оставить актрису. Приходится объяснять ему и оправдывать Валентину. Двоякая роль, совершенно не нужная мне, но я говорю:
— Кино и реальный человек, это разные вещи. Ты должен понимать...
Но он понимать не хочет и со страдальческим лицом, ноет вновь:
— Чего ей от меня надо... Я только разговаривал. Шантажистка. К тому же говорят у неё писатель Сиронов есть...
Я набираюсь терпение и говорю:
— Костя, ситуация же проще не бывает. О тебе легенды по стране ходят. Её, поди, с "культурной шефской программой" сюда отправили. Разведка боем, так сказать... Бабе-то душу вывернешь. А тут не сморчок или колобок, а рыцарь-богатырь. Любопытство расшевелило. Женщина взыграла. Зацепило. А ты щит выставил. Самолюбие взыграло. Избалованная популярностью актриса. Её просто носят на руках. Сам понимаешь, кино, театр, покровительство Сталина... Море поклонников и цветов. Любимица миллионов. Но её жизнь игра. А тут реальный рыцарь-герой, привлекателен, интеллигентен и совсем ещё не старый. Заметь, не вымышленный из сценария, а самый настоящий, так почему не поиграть...
— О том, что на мне можно обыграть сценарий, я не подумал,— вытаращился он.
Я делаю умное и терпеливое лицо и иду в своих "рассуждениях" дальше:
— Безусловно, лирика, киношные фантазии взыграли, а ещё обида, что любимая всеми отвергнута тем, на кого указал её пёрст. Твоё упорство её только раззадорило. Ни кому — нибудь, а ей, Седовой и отказ. Вот её и понесло. А ты, дорогой, вместо того, чтоб разобраться и принять меры, струсил. Да ещё дверь закрыл перед её носом.
Он дёргает плечами и возмущается:
— Закроешь тут...— он запнулся чуть не выпалив про поцелуй, но передумав сказал другое:— если Сталиным пугают. А она лезет как коза. Зачем мне такая головная боль... Я устал от неё... Нет-нет... Боже упаси, сохрани и помилуй! Очень прошу, вытесни её отсюда, избавь...
Я молчу. Со Сталиным он переборщил. Меня убедить хочет. Те разговоры про вождя пошли после приказа не пускать Серову на порог. Её выдумка и больше ничья. Дело понятное. Она вертится на самом верху. Не могла перенести отказ, придумала себе щит. Мол, Сталин Рутковского припугнул, поэтому он и не со мной: разве б устоял. Умная бестия. Но это доказывает, что Костя чист и между ними ничего не было. Иначе зачем ей маскировать так отказ Рутковского. Это я понимала. А вот он похоже нет.
