"Загадочная душа и сумрачный гений"

Этим кайзер признавал: будоражившие его опасения того, что 'опарижевшаяся' родня Николая и вхожие в Александровский дворец агенты франко-британского влияния смогут, в свете блистательной победы русского оружия на Востоке, отвратить царя от идеи сближения с Германией, оказались беспочвенными.

Именно эти опасения толкнули его на скоропалительный визит в русскую столицу 'со всем нашим цыганским табором', как позже с юмором напишет в своих мемуарах Тирпиц. Визит, который, на самом деле, кроме определенных надежд, также нес в себе серьезные элементы риска. Хотя бы в том, что Николай мог вполне усмотреть за всей этой спешкой и навалом недоверие к себе, к царскому слову, прозвучавшему в августе у Готланда, в салоне броненосца, носящего имя его отца.

Но русский самодержец оказался выше мелочей и был серьезно настроен на разворот политики своей империи в сторону Берлина. Пусть бы это и поняли в Париже, Лондоне и Вашингтоне. Главное, что он сам никому и ничего не забыл: в его новом правительстве число явных представителей профранцузской партии сократилось до трех человек из двадцати одного. А всего год назад в Кабинете Сергея Юльевича фон Витте таковых было под две трети.

* * *

— Вадик, а ты нам до сих пор так и не рассказал, как ты находишь августейшую задницу? — цыкнув зубом, хитро прищурился Василий, — И как вы вообще додумались этот ваш стрептомицин колоть кайзеру до того, как он хотя бы на наших кроликах, адмиралах то есть, проверку до конца не прошел? Я слышал, кстати, — Григорович жаловался, что у него слух подсел. Не от вашей ли плесени, часом?

— Василий Александрович, я бы попросил без казарменного юмора, хорошо? Что до чистоты самого антибиотика — лучше не трави душу. Осложнения пока возможны, что по слуху, что по зрению. И все тут сугубо индивидуально. Поэтому — трясусь как осиновый лист. У Ивана Константиновича, безусловно, оно самое и есть. Но, слава Богу, не в ярко выраженной форме и без отрицательной динамики.

Лучше скажите, мужики, какой я умничка, что вовремя проплатил Эйкхорну за первую, опытную партию его новокаина еще в сентябре. А в ноябре он уже прислал нам первых двести ампул. Как чувствовал, что понадобится. Сам-то представляешь, Василий, как без него нашу плесень колоть? Не хочешь попробовать?

— А ты без немца никак не мог обойтись?

— Нет, Петрович. Анестетики — не моя стезя. Анестезиолога папаня из меня делать не собирался. Да и нельзя же сразу хвататься за все...

— Угу. А про то, что без новокаина пациентов перед каждым уколом антибиотика к койке привязывать придется и деревяшку меж челюстей пихать, наш доктор Пилюлькин и не подумал.

— Василий, хватит издеваться. Вот тебе, персонально, обещаю — при случае точно только с одним физраствором пенициллинчику засажу...

— А на подвал?

— Начинается... Петрович, я в непонятках. А может, дядя Фрид, таки, был прав? В отношении условных рефлексов профессионального потрошителя? Лучше подумай, как я заманался с этими стерилизаторами, лопающимися стекляшками шприцов и тупыми иглами. Это вам не лазерный контроль и алмазная заточка.

— Так. Хватит мне этой дурацкой пикировки и медико-процедурных подробностей. Если Шустова хотите — так и скажите. А ты, Вадик, рассказывай, давай, как вы беднягу Вильгельма чуть не уморили.

— Петрович, вот Святой истинный крест, пациент во всем виноват сам. И еще его разлюбезный лейб-медик герр Лейтхольд. Знал ведь, что у Вильгельма с ухом проблема застарелая, и даже не пискнул, когда его подопечный выперся в Кронштадте на мостик 'Брауншвейга' в парадной треуголке. А потом еще скакал там без головного убора вовсе. Добавил он и по дороге, возки-то им подали открытые. В итоге, Экселенца продуло капитально. На приеме и торжественном ужине все было нормально еще, кукситься он начал на следующий день к обеду, после парада Гвардии на Сенатской.

А вечером, во время 'Лебединого озера' в Мариинке, торжественно предворенного 'Песнью немцев' и 'Вещим Олегом', кайзеру поплохело окончательно. Но, скажу я вам, — мужик. Дотерпел до конца. Итог же всех его геройств — рецидив хронического отита с сильнейшими головными болями и температурой около 39-и градусов.

Бедолага слег. Вокруг — суета, метания. Со слов немцев я понял — проблемка недели на две минимум. С хандрой, паникой и ночными страхами, до кучи. Картина Репина 'Не ждали', короче. Но у меня и в мыслях не было его нашими антибиотиками пользовать. Тут, Василий Александрович, ты прав совершенно. Я же не конченый авантюрист по жизни, понимаю, — пока они 'сырые'. Когда речь шла о раневых гнойных инфекциях с перспективой гангрены у наших офицеров и адмиралов, там просто деваться было некуда. Или рискуем, или точно — бабушка с косой...

— Авантюрист ты по жизни, Вадюша, не конченый, а законченный, — юморнул с изяществом гиппопотама Балк, — Мало того, что дерзнул под пеньюар к сестренке царя залезть, так еще и передо мной хвост поднимаешь. Но уж, коли, не твоя идея была в отношении кайзера, ладно, прощаю. В смысле — поверю тебе. Но, проверю.

— А смысл мне врать? Я едва на ногах устоял, когда Николай, вернувшись из покоев Вильгельма, так спокойно, с милой задумчивой улыбкой, осведомился: 'А сколько уколов антибиотика необходимо, чтобы кайзера поставить на ноги как можно скорее?'

Мужики, я честно бился как лев. И про риск осложнений, и даже про вероятность летального исхода ему говорил. Как об стенку горох! 'Это наше общее решение. Кайзер ждет. Приступайте немедленно'. Что тут оставалось делать?

Короче, нормальная у него задница. Холеная и жирненькая. Как с пациентом с ним — никаких проблем. Через два дня Их прусское величество уже уверенно шло на поправку. А тем временем Петр Аркадьевич с Баллином, их чиновниками и прочим буржуинством заседали, ездили всей толпой по заводам, собраниям и прочим бизнес-тусовкам.

И вся эта вкусность просквозила мимо вашего покорного слуги, поскольку объект приложения моих усилий, возлежал на перинах с подушками, нежась под пуховым одеялом, и донимал меня разговорами обо всем на свете, но больше всего — о флотских делах. А в особенности, о торпедных катерах и моторах. Так что, наш августейший союзничек далеко не так прост, и откуда свежим ветерком потянуло, смекнул.

О чем он меня еще расспрашивал, — отдельно, в письменном виде, памятку составлю. Пока в разных записках все, нужно в порядок привести. Думаю, для общего дела это будет не бесполезно. Но видели бы вы только эту хитрую, усатую физиономию в ночном чепце с завязочками под подбородком: волк из мультика про Красную шапочку в роли бабушки!

На шестые сутки, несмотря на все мои протесты и угрозы возможным рецидивом с осложнениями, они с Николаем уже рванули по заводам и верфям. Я там присутствовал исключительно в качестве массовки. Что и как: вот вам статья из 'Нивы', почитайте...

'На стапеле Общества 'Путилов-Крупп' (директор-распорядитель И.С. Каннегисер) 14-го марта с.г. в Высочайшем присутствии Императоров Российского и Германского со свитами, заложен крейсер-яхта 2-го ранга 'Штандарт' в 6000 тонн, (проект инженера А.И. Гаврилова). Корабль должен заменить своего геройски погибшего в бою у мыса Шантунг предшественника. Турбинные двигатели для нового крейсера, конструкции американца Кертиса, будут поставлены из САСШ по контракту с фирмой 'Дженерал Электрик'.

В тот же день на верфи были заложены и два минных крейсера типа 'Доброволец'. Поскольку германский Император еще не вполне здоров, на стапелях возвели огромные шатровые палатки, в которых прошла церемония закладок. Кайзер произнес одну из своих замечательных речей, осветив перспективы сотрудничества капитала Германии и России, в частности, в деле обеспечения нашего флота судами самых лучших мировых типов. Он отметил, что наше Морское министерство желает заказывать корабли и в Германии.

Это было подтверждено Императором Николаем II в ответном выступлении перед кайзером, кораблестроителями и гостями, но при этом Государь указал, что такие заказы не будут идти в ущерб загрузке отечественных верфей. После чего он отклонился в сферу внутренних дел России, призвав граждан к спокойствию и недопущению самосудов над лицами, замешенными в террористической и революционной деятельности, напомнив о том, что виновность кого-либо определяет только суд. Со своей стороны, идя навстречу народным чаяниям о спокойной и мирной жизни, Государь и новое Правительство предпримут все меры по повышению качества работы аппаратов министерства юстиции, МВД и судопроизводства, а возможно, и к их серьезному реформированию'.

Глава 5. Два адмирала.

Великий Сибирский путь. 18 — 20 марта 1905-го года

— Всеволод Федорович, примите уверения в моем глубочайшем к Вам почтении. Сердечно благодарю, что приняли это внезапное приглашение, несмотря на столь поздний и неурочный час. Прошу Вас...

Негромкий голос обитателя роскошного купе-апартаментов резко контрастировал с внешним обликом своего хозяина, поскольку не мог похвастать ни эмоциональностью, ни изысканностью тембра. Из-за чего объективно и входил в диссонанс как с его гвардейским ростом и горделивой осанистостью фигуры, так и с могучей энергетикой цепкого взгляда светлых, серо-стальных глаз, внимательно изучавших гостя из-под сократовского лба мыслителя. Чувственно, но излишне резко очерченные губы, выдавали в стоящем перед Петровичем человеке натуру увлекающуюся, страстную, но способную сдерживать свои порывы до поры до времени в узде холодного разума. Прихваченная благородной сединой окладистая борода в стиле 'а-ля амираль Макарофф', завершала портрет.

'Хм. А вот голосок-то у нашего 'дедо Альфредо' подкачал', — хмыкнул про себя Петрович. Но зато английский, на котором радушный хозяин приветствовал званого гостя, был практически безупречен, несмотря на чуть заметный немецкий акцент. Руднев, как флотский офицер, язык вероятного противника, сиречь 'просвещенных мореплавателей', знать был обязан. Но обязанность — обязанностью, а по жизни сложилось так, что он владел им в совершенстве. И отметил то же самое в отношении своего собеседника.

— Располагайтесь, пожалуйста. Я искренне рад нашей встрече и долгожданной для меня возможности впервые пообщаться с Вами тет-а-тет. Очень прошу извинить мне мое нетерпение, заставившее меня столь дерзко пригласить Вас практически ночью, но...

— Но Их Величества настолько энергичны и столь активно загружают нас днем, что выкроить часок-другой для нормального, человеческого знакомства, у нас с Вами не представлялось возможности уже четверо суток. А уж от этой суеты в Первопрестольной у меня до сих пор голова кругом идет. Что же до позднего часа, так я вовсе не юная институтка, чтобы смущаться от взгляда на хронометр.

— Да. Москва, конечно, произвела на меня огромное впечатление. Особенно Кремль и соборы. Жаль, что все прошло слишком быстро. За два дня можно было голову открутить, но так и не постичь того, на что нужны месяцы или даже годы...

Я очень рад, что мы вполне понимаем друг друга, милостивый государь Всеволод Федорович, — в глазах германца мелькнула лукавая смешинка.

— Взаимно. Поэтому, если Вы не возражаете, герр Тирпиц, я предлагаю нам сразу в личном общении быть накоротке. Для Вас я отныне — просто Всеволод. В русском языке и в понимании — это переход на 'ты', общение по-дружески, так сказать. Кроме разговоров по службе и в присутствии третьих лиц, конечно...

— Спасибо, друг мой. Искренне рад нашему правильному знакомству! Альфред, — германский адмирал широко улыбнулся, и с легким поклоном скрепил новый статус их неформальных взаимоотношений крепким, энергичным рукопожатием.

— Я тоже рад, Альфред. И открою маленький секрет: твой адъютант опередил моего не более чем на десяток минут. Увы — проклятая рутина! Пока барон Фредерикс решал, где именно мне будет удобнее принять высокого германского гостя, твое приглашение уже оказалось на моем столе, — развел руками Руднев, — Пришлось идти сдаваться. И вот, я в вашем поезде, и судя по графику движения, — уже до утра. Теперь самое страшное, чего я опасаюсь, — не сам факт тевтонского плена, а то, что сейчас появится твой великолепный Император и король. И в результате, нам вновь совершенно не удастся потолковать.

— Я все предусмотрел, Всеволод. Его Величество уже второй час как видит сны. После жарких объятий Москвы многие у нас здорово устали. Не всех ведь море приучило рассчитывать свои силы на длинные переходы. Так что на эту ночь ты — только мой, — физиономия германца расплылась в одухотворенной ухмылке сытого людоеда.

— Честно? А Фили Эйленбург случайно не в твоем вагоне?

— Бог мой, Всеволод! Ну, что за... — Тирпиц задорно расхохотался, — Вот ведь какая незадача! Значит, досужие, подковерные сплетни нашего Двора и до Петербурга доходят?

— Ясное дело...

— Всеволод. Не верь этим байкам, прошу тебя. Экселенц не будет держать возле себя людей с сомнительной репутацией. Это все пустые кривотолки завистников...

— Не беспокойся, я пошутил. Да и какое мне дело до чьих-то там предпочтений. В конце концов, у нас даже среди министров нечто подобное водится. А задержался я почти до самого отхода потому, что должен был убедиться, что меня никто не дернет, и в трех главных вагонах все угомонилось. В итоге, когда паровозы уже почти напоили, пришлось поспешать, и, извини, с точки зрения презента, — я буду не вполне оригинален. 'Шустов'. Правда, двенадцатилетний.

— О! Прелесть!.. Спасибо, друг мой. Это божественный напиток. Но я его припрячу для себя, если не возражаешь? А со своей стороны, предлагаю тебе три варианта на выбор, со встречей и знакомством: скотч, ириш или американка? Выбирай сам, — с этими словами Тирпиц продемонстрировал Петровичу содержимое центральной секции небольшого настенного шкафчика красного дерева, в котором был устроен великолепный 'походный' бар с хромированными держателями для каждой бутылки.

— Ого. Аж глаза разбежались!.. У тебя есть даже 'Усатый Джек', смотрю?

— С Льежского Рождественского ревю. Из 16-летней партии.

— Альфред, а ты — опытный искуситель.

— Иногда. Под настроение. Но не со всеми получается. Да и не так много тех, кто этого заслуживает.

— От скромности точно не умрешь! — рассмеялся Петрович.

— Скромность — украшение дам. А в нашем деле куда важнее 'быстрота, глазомер и натиск'. Не так ли применил к практике несравненный Суворов формулу знаменитого римлянина 'Пришел, увидел, победил'? — Тирпиц аккуратно извлек бутылку из зажима держателя, — Значит, Всеволод, если я правильно понял, мы остановились на 'Дэниэлсе'?

— Да. Но только со льдом, и никаких шипучек.

— Принимается. Пошли к угловому столику, там нам будет удобнее...

* * *

Мартовская ночь, спрятав за облаками звезды, смотрелась непроглядным мраком в окна кайзеровского экспресса, бегущего на восток по бескрайним просторам центральной России. И только россыпи золотистых огоньков, то и дело вспыхивавших или где-то вдали, или чуть ближе, подсказывали путешественникам, что эта таинственная, укрытая метровыми снегами бесконечность, — вовсе не холодная безлюдная пустыня...