Три маленьких комнаты. Ничего не произошло — радуга не засияла, день остался таким же пасмурным. И на душе — тревожно и пусто, и слова благодарности кажутся нелепыми. Всего-то — Малые покои впервые за правление Юкиро обрели жильца.

— Зачем вам ... я?

— Хочу узнать, что ты такое на самом деле.

Глава 8. Знак

— Жизнь коротка. Кто знает, повезет ли тебе родиться еще раз. Мир вокруг тебя — совершенен. Посмотри — снежинка, лепесток, облако — все безупречно. Стыдно человеку, видя дары Творца, оставаться никчемным и неуклюжим. Ему не достичь совершенства полевого цветка — но он способен, во славу Сущего, хотя бы попытаться. Не оскорбление ли Творцу подобное ленивое ничтожество?

Каждый идет по пути совершенства по-своему. Гончар лепит из глины — у мастера изделия звонкие, радуют глаз. Художник рисует — посмотри на эти картины. Они заставляют и думать, и чувствовать. Даже чиновник может стать безупречным в порученном ему деле.

— А воин? Он радует Сущего, когда искусно убивает?

— Да. Это его путь.

— Я понимаю.

— Путь обозначен — каждый знает, к чему стремиться. И красота, и доблесть, и справедливость — обо всем нам даны понятия. Человек не выбирает свой путь — он должен следовать по той дороге, какая ему предназначена. Следовать к самой вершине — зная даже, что дойти не успеет.

Он жил теперь во Дворце-Раковине, в крошечных комнатах, кем-то еще из прежних правителей отведенных для тех, кого хотелось иметь под рукой — в Малых покоях. Уютными они были, но не для Йири. В Восточном крыле казалось спокойнее, хотя и там он не чувствовал себя свободно.

Носил он почти то же, что и раньше, однако, отличия были. В одежде преобладали лиловые тона, но украшена она была совсем иной вышивкой, богаче — хоть и без самоцветных камней. И покрой лаа-ни, как и безрукавки — тэй, был немного иным. Но яшмовый знак ему снять не велели. И, как и раньше, одежду Йири не выбирал себе сам. Ей занимался человек, знающий вкусы Благословенного. Ткани занавесей и обивки напоминали переливами весеннюю рощу, оттеняя одежду подростка.

Все было, как раньше, те же обязанности — только теперь он остался совсем один. И слуги его окружали другие. Благословенный уделял игрушке достаточно времени — по его меркам. Но свободного времени у него было немного. Йири часами сидел в саду или на галерее — глядя все в тот же сад. Казалось, он каждый листик сумел бы нарисовать по памяти. Кому бы пришло в голову, что Йири чего-то недостает? Даже у него самого не было таких мыслей.

Слуги появлялись, только когда были нужны — и почти не открывали рта. Йири знал, что беседы со слугами могут не понравиться Благословенному. А те — тоже не решались. Хотя любопытных взглядов скрыть не могли.

Про Восточное крыло ему ничего не говорили.

Недели через три он робко попросил позволения читать книги — он знает и умеет слишком мало, и, может, он будет полезнее, узнав побольше? Повелитель отрезал, что он несет чушь, а умников на Островке и так хватает.

Однако велел давать ему все, что ни попросит — и даже распорядился насчет бумаги и красок, сам вспомнив, что Йири говорил о давнем своем увлечении.

Йири просил приносить ему и картины.

Теперь иногда удивлялся, что уже прошел день.

Мальчишка не только рисовал и читал, он пытался освоить различные манеры письма. Он убедился теперь, что все навыки, приобретенные в доме Отори и Алом квартале, просто ничтожны. Изящные стили письма — иссэн — не давались ему. От огорчения отвлекало чтение и рисование — он не только писал собственные картины, но пытался и копировать работы мастеров, чтобы учиться у них.

Повелитель звал его часто, в худшем случае, дня через два и, похоже, относился к нему как милому ручному зверьку. Когда они оставались вдвоем, Йири исполнял то же, что и раньше, пока жил в Восточном крыле. Прежних товарищей не видел, и спросить не решался — знал, что не подобает вознесенному к солнцу вспоминать низших.. Через слуг как-то сделал попытку узнать — особенно о Хиани, — ответа не добился. И он не настаивал, не хотел никого подставлять под удар.

Через полгода Юкиро посмотрел рисунки Йири и его попытки освоить стили иссэн — и был весьма удивлен, обнаружив, что мальчик далеко продвинулся. С обычной скупой улыбкой сказал: без учителей — бесполезно. Заметив, как Йири сник, коротко рассмеялся — посмотрим...

Через неделю к нему явился учитель. Довольно молодой, на удивление некрасивый, он обладал двумя качествами — редким занудством и талантом объяснять.

Жизнь стала разнообразнее. Йири был старательным учеником, ни в чем не перечил учителю, однако, тот находил поводы к недовольству — это выражалось в длинных нотациях. Йири слушал внимательно, пока находил там что-то полезное для себя. Потом словно покидал тело и возвращался к тому моменту, когда красноречие наставника шло на спад. Урок продолжался.

И все же он оставался затворником. Впрочем, сейчас это его почти не тяготило. Он понимал, что взлетел так высоко, что даже о вдвое меньшем не мог и мечтать — но не умел, подобно Хиани, наслаждаться мгновением и просто принимал все, как есть, с благодарной покорностью.

Поначалу он, хоть и вел себя замкнуто, душой тянулся к любому, сказавшему доброе слово. Но понимал — показать этого нельзя, следует держаться гласных и негласных правил.

Да и добрые слова мало кто говорил.

Повелитель научил его играть в йэлл-хэ, иначе — Цветок дракона. Йири быстро разобрался с ходами и разноцветными фигурками, но игра не увлекала его. Он с готовностью подчинялся, когда Юкиро велел нести доску, но азарт был ему недоступен. "Что я выигрываю, если побеждаю?" — как-то спросил он, добавив: "Не понимаю, зачем все это. Я часто видел детей, играющих в камешки... Интереснее рисовать или читать книги, чем двигать фигурки по доске в разные стороны".

Юкиро только покачал головой. Подобная искренность до сих пор изумляла его. Мальчик редко открывал рот, но, если уж говорил, рангов для него не существовало. Как это сочеталось с полной покорностью, Творец бы не разобрался. Он не глуп и не дерзок — так почему?

Зимой тут было тепло. Теплее, чем в доме господина Отори. Затянутые золотистым прозрачным шелком квадратики в оконной раме пропускали свет, но не давали войти зимнему ветру и стуже. Впрочем, для северянина зима в Эйя казалась скорее ранней весной или поздней осенью. Хозяин Дворца-Раковины даже в мороз любил держать окно в личных покоях приоткрытым — на горе слугам. Но Йири это пришлось по душе. Тем более, что угли горели жарко. Юкиро любил аромат горных фиалок — ненавязчивый, чуть сладковатый. Йири он казался бледно-сиреневым как и сами фиалки.

Однажды пошел снег — крупными хлопьями, и Йири, давно не видевший снегопада, по-детски обрадовался. Он подставлял ладони под белые хлопья, любуясь снегом на листьях, а когда замерзал, убегал в спальню погреться — и снова выскакивал во двор. Он все же перестарался — вечером почувствовал себя неважно. И весь следующий день просидел, греясь возле углей, хотя окно слуги закрыли. А ночью закутался в два одеяла.

Конечно, Благословенный узнал про неразумную выходку. Йири всегда вызывали — никогда повелитель не переступал порог Малых покоев. Вернее, так не поступал тот, кто занимал престол ныне. Однако на сей раз решил поступил иначе.

Уже звезды взошли, начали описывать плавный круг.

— Мой господин?!

— Не вскакивай. Отогревайся. — Он сел у окна. Занавес был поднят. Лунный свет причудливо играл на решетке. — Мне что-то не спится.

— Да, господин. Что мне сделать?

— Ничего не надо. Расскажи что-нибудь ... конечно, если не хочешь спать.

— Нет... — он перевел дыхание, приподнялся на локте, не решаясь нарушить волю Благословенного — и не решаясь остаться на месте. — Мне... отвечать на вопросы или что-нибудь рассказать самому?

Юкиро задумался. Сказал:

— Можешь и сам спросить. Да, ты чего-нибудь хочешь?

— Я не знаю, мой господин... — появление Благословенного ночью, да еще и такие вопросы — это было уж слишком для Йири.

— Ты, как дитя, радовался снегу. Ты счастлив?

— Может быть, вы скажете мне, что такое счастье? Тогда я смогу ответить, — искренность прозвучала в голосе. Юкиро усмехнулся:

— Многие отдали бы всю свою жизнь за счастье пробыть здесь хоть час.

— Тогда мой ответ — "да", мой господин.

— И это всё?

— А разве... есть что-то еще? — тихо спросил Йири, уже сидя в позе храмовой статуэтки.

Повелитель вновь усмехнулся.

— Ты был недоволен своей жизнью здесь, выпросил себе учителя. Ты ведь неплохо рисуешь? Когда ты держишь кисть, тебе хорошо?

— Может быть... Да, господин.

— Не хочешь ли поучиться и этому? Придворные художники хвалят твои работы. Конечно, они льстецы, но ведь и я кое-что понимаю. У тебя хорошее чувство цвета... и другие достоинства.

— Тогда... если вы позволите...

— Отдать тебя в Весеннему Ливню? Что ж, думаю, он не будет против.

— Его мнение... имеет значение?

— Я могу приказать. Но он не сделает из тебя ничего стоящего, если ты не способен.

— Стоящего? Только вам решать, стою ли я чего-то, мой господин, — голос прозвучал ровно, с безупречными интонациями.

...Вновь отвечать так, как надо. Накатила усталость; после радости, снега — из той, прежней жизни. Хотелось разбить тишину внутри и снаружи. Пусть при этом разобьется и ваза... оболочка, если она еще для чего-то годится, плохо склеенная. Но Юкиро улыбнулся.

— Я никогда не удостою вниманием посредственность — по крайней мере, надолго.

— Я помню, мой господин, — отозвался Йири тем же удивительно ровным голосом.

...Художник по прозвищу Весенний Ливень — не старый, но сухой, как мертвая ветвь. Кисть его, однако, была на удивление молодой. Его рисунки будили в душе весну — он слыл одним из лучших мастеров тхай. И при дворе пользовался заслуженным почетом, хоть и не любил льстить, намеренно держался в тени.

Йири он учить отказался.

— Он талантлив, — помедлив, объяснил он Благословенному. — Поразительно тонкое чувство цвета, воображение, твердая рука... Но его рисунки холодны и безумны. Не мне быть его учителем, а существу с той стороны мира...

...Причудливый узор — летящие листья обрамляют танцующих журавлей. Линии легкие, прозрачные, словно осенний дождь на реке. Холодные, перетекающие друг в друга цвета.

— Я могу только уничтожить его стиль. Мои ученики волей-неволей перенимают мою манеру. Но ему надо учиться. Он может стать мастером — основателем собственной школы.

Юкиро видел — Весенний Ливень не лжет.

— Отдайте его мастеру Ихоши, — посоветовал он. — Это хороший ремесленник в своем деле. Там научиться научится держать кисть и смешивать краски, — а до остального дойдет самостоятельно.

Пришла весна. Духи пели в листве. По берегам ручьев стали замечать робких маленьких водяных с сине-серыми волосами и прозрачными глазами навыкате.

Девушки напевали весенние светлые песни, даже голоса служанок плыли в воздухе, высоко-высоко, и никто не упрекал их за пение.

С большой свитой повелитель уехал на озеро Айсу — на две недели оставил двор. Нечасто он выезжал с Островка, и пора было впервые за несколько лет навестить храмы Серебряного.

Благословенный одно время подумывал взять Йири с собой, однако, отказался от этой мысли. И уехал, приказав учителям продолжать занятия.

Она подошла к Йири, когда тот стоял между колонн павильона Цветущей вишни. Йири удивленно вскинул глаза — эта женщина улыбалась, грустно и как-будто издалека. Ей было под тридцать — еще молодая, красивая, но словно закутанная в пепельный кокон, и даже густые, просто убранные волосы отливали пеплом. В бледно-сиреневом гэри с чуть более темной накидкой, она казалась живым воплощением зимы, и узор на ее накидке был зимний — серебристая вязь прозрачных листьев папоротника.

— Значит, вот ты какой?

— Госпожа? — Йири недоуменно смотрел на нее, даже забыв о предписанном ритуалом приветствии — слишком уж неожиданно появилась здесь дама высокого ранга.

— Мое имя Иримэ — из Дома Совы. Я — младшая управляющая в Янтарном дворце.

Йири стремительно склонился перед ней.

— Что угодно вам, госпожа?

— Расскажи о себе. Я хочу знать, кто ты и откуда.

— Но зачем, госпожа? — вырвалось у него удивленно. Она улыбнулась.

— Я просто хочу знать.

— Но...— он замолчал, растерянный, не зная, что ей ответить. Не отвечать тоже было нельзя, и он просто смотрел на нее полными недоумения глазами. Иримэ неожиданно тихонько рассмеялась, сразу став похожей на девочку.

— Кажется, я понимаю, почему это оказался именно ты. Можешь быть спокоен. Я пришла не со злом. Если угодно, я даже благодарна тебе.

— Мне? Но за что?

— За то, что ты есть, — она улыбнулась. — Загадочно звучит, верно? Однако я говорю правду. И вновь предлагаю тебе рассказать, кто ты. Я знаю, здесь никого не интересует твое прошлое — и даже настоящее. Наверное, тебе это кажется разумным и правильным, да? Тебя это устраивает?

— Госпожа...

— Ты можешь пойти со мной?

— Мне этого не позволено.

— Вспомни, был ли такой запрет. Не бойся — я не хочу тебе зла. Туда, куда на самом деле нельзя, не позову. Ну? — и, видя, что он молчит, добавила: — Думай. Я пришлю за тобой свою девушку.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Надеюсь, у тебя хватит ума молчать? Ты только выиграешь, если послушаешь меня.

Йири видел искренность этой женщины. Но он опасался людей Дворца. Однако госпожа младшая управляющая понравилась ему. В ней была простота. Госпожа Иримэ то казалась грустной, словно вдова, то вдруг становилась совсем молоденькой девчонкой.

Он решился идти.

Госпожа Иримэ сидела на невысокой кушетке у стены, над головой ее кудрявились плети вьюнка, бросая тени на лицо. Из-за этого было сложно разобрать выражение лица женщины. Кажется, она чуть улыбалась. На столике, инкрустированном перламутром, стояли чашки — не толще бумажного листа, белые с синим узором — "стрекозы над озером".

— Сядь. Я рада тебя видеть.

Он неуверенно присел на краешек небольшого сиденья напротив.

— Чего ты боишься — моего общества или последствий визита ко мне?

Он промолчал. Потом еле слышно произнес:

— Вы хотели мне что-то сказать, госпожа... или спросить.

— Ты все же надумал ответить?

— Не знаю.

— Не такие уж мы все страшные, — усмехнулась Иримэ, и добавила: — но ты прав. Будь осторожен. Я хочу, чтобы ты доверял мне, и поэтому рассказывать буду я. А там — как захочешь.

— Я была самой юной из внутренних дам при Благословенной Омиэ. Мне едва исполнилось шестнадцать. Я была тогда застенчивой девочкой, но очень гордилась высокой должностью. Солнечная любила, чтобы я укладывала ее волосы, у меня это получалось лучше, чем у всех. А волосы у нее были роскошные, хотя каштаново-рыжий цвет не ценят у нас. Омиэ... она была разной. Она так и не сумела полюбить наш народ, и поэтому всегда казалась ледяной. Но в душе она была — синну, которая ничего не боялась, которая могла держать огонь на ладони, потому что сама была из огня. И Хали она любила...