— Наука и технология, — уловила намек Мами. — Военное дело. Производство и распределение. Здоровье и счастье. Колониальные дела и колонизация. Закон и порядок. Искусственный интеллект. Общественное мнение. И это лишь те представители правительства, кто также сидят в Директорате.
— Могу начать с крупных медиаперсон, — насмешливо предложила Кёко.
Мами фыркнула.
— Да, мы обе прекрасно понимаем, что на следующей неделе с нами хотят встретиться около пятисот человек, — сказала Мами. — Что будем со всем этим делать? Мы ни к чему такому не готовы!
— Да, — сказала Кёко. — Но это не значит, что мы ничего не можем сделать.
Она положила руку на плечо Мами.
— Давай, — улыбнулась она. — Мы справимся. Пока держимся вместе.
— Да, — улыбнулась в ответ Мами.
Открылись двойные двери в комнату. Лишь еще одного человека комнатному ИИ разрешили так легко пропускать.
— Хомура, — сказала Кёко, глядя на идущую к столу длинноволосую девушку, одетую в длинные штаны и блузку.
Всего неделю назад Кёко бы грубо прокомментировала, как сильно та опоздала, возможно, что-нибудь вроде «Изрядно ты задержалась».
Но не сегодня.
Как ни странно, Хомура тоже выглядела колеблющейся и неуверенной — и едва заметно пошатывающейся. Это напоминало, как думала про себя Мами, «другую» Хомуру, из давних времен, еще до смерти Саяки. Именно такие моменты напоминали Мами, что, среди прочего, они были все теми же людьми.
Хомура несла средних размеров дорожную сумку, которую она, садясь, поставила рядом со своим креслом.
— Подготовила материалы для всех этих интервью? — спросила Мами, пытаясь поднять настроение, что омрачилось под объединенным влиянием странного поведения Хомуры и заметным нежеланием Кёко разговаривать.
Хомура не ответила, опустив взгляд на стол.
Мами внимательно разглядывала ее.
Все время между «инцидентом» и этим разговором Хомура была необычайно молчалива, подумала Мами — обе Мами. Не просто молчалива, но постоянно задумчива, больше обычного бормочущая себе под нос, как будто о чем-то размышляя. Она не похожа была на того же самого человека, и хоть она все так же эффективно справлялась со своими задачами, что-то было не так. Она потеряла энергичность и была холодна, когда невероятно благодарные солдаты, ополченцы и к тому же колонисты и репортеры пытались с ней поговорить. Свет в ее глазах угас.
Все эти дни она провела в одиночестве, запершись в своей комнате, даже когда ситуация требовала от нее выйти и поговорить. Порой они с Кёко долгими часами разговаривали, и Мами гадала, действительно ли это хорошая идея.
Конечно, Мами беспокоилась, но она и не предполагала, что произойдет.
— Что-то не так? — спросила голографическая Мами. — Ты эти дни странно себя вела, Акеми-сан.
Хомура промолчала, но ее лицо, казалось, слегка окаменело, а в глазах появилась боль.
— Мы не сможем помочь, если ты так и не объяснишь, что произошло, — рискнула Мами.
— Простите, — сдавленным тоном сказала Хомура, чего Мами никогда раньше не слышала.
— Что? Что простить? — спросила Кёко, оживая в самые странные моменты.
— Я больше не могу, — сломавшимся голосом сказала Хомура. — С тех пор, как оказалась в этом мире, я с нетерпением ожидала только одного.
Она втянула воздух.
— Я всегда знала, что однажды паду в бою и воссоединюсь с ней, — сказала она, опустив над столом голову.
Ни Кёко, ни Мами не нужно было пояснять, с кем именно с «ней».
— Пока я это знала, — сказала Хомура. — Я готова была продолжать. Но она не позволила мне умереть!
С этими словами она протянула руку, демонстрируя самоцвет души на ладони.
Мами и Кёко одновременно ахнули.
Он был непроницаемо черен, так же как в тот судьбоносный день — за исключением, опять же, одинокой точки фиолетового света.
— Какого черта ты делаешь? — рявкнула Кёко, одной рукой схватив Хомуру за запястье, другой потянувшись к самоцвету — но он уже снова превратился в кольцо.
— Я проверяю ее решимость, — сказала Хомура, — но я понимаю. Моя работа здесь еще не завершена.
Она отдернула руку.
— Желания неприкосновенны, — пошатываясь, поднялась Хомура. — И мое желание не завершено. Но я не произносила это желание. Теперь понимаете?
Хомура опустила глаза на кольцо на пальце.
— Интересно работать из бездны отчаяния, — клиническим тоном сказала она, не отводя взгляда от кольца. — Так просто потерять сосредоточение. Я бы использовала куб горя, но я не хочу забывать. Я хочу помнить, как это больно.
«Стоп, им и правда удалось протащить это мимо цензуры?» — подумала смотрящая Мами.
— Что вообще происходит? — резко спросила голографическая Мами.
«Она сошла с ума», — подумала Мами так, чтобы ее услышала только Кёко. Она постаралась не выказать никаких внешних признаков телепатии.
Кёко, сжав зубы, посмотрела на Хомуру.
«Ей слишком тяжело быть отделенной от Богини», — подумала в ответ Кёко.
«Нет, Сакура-сан. Не говори так, как будто ее безумие правда, — подумала Мами. — Мы все эти годы это игнорировали, и оно, под конец, вернулось».
Хомура быстро тряхнула головой, как будто выбрасывая мысли.
— Простите, — снова сказала она.
Она наклонилась, залезла в принесенную сумку и вытащила из нее два листа бумаги — не виртуальные документы, но настоящую изготовленную бумагу вместе со всеми необходимыми зашифрованными электронными печатями для подтверждения их легитимности.
Она положила их на стол.
— Заявление об отставке и об уходе из организации, — тихо объяснила Хомура. — Простите, что подвожу вас. Я думала просто уйти, но было бы неправильно не попрощаться.
Они долго смотрели на нее. Можно было услышать жужжащий за окном дрон с голокамерой, пытающийся каким-нибудь образом подсмотреть. Бесполезно — комната была инфракрасно экранирована.
— Что? — вскочила с кресла Мами. — О чем ты вообще говоришь? Ты не думаешь ясно, Акеми-сан.
— Согласна, — неловко поднялась Кёко. — Какого черта, Хомура? Что ты делаешь? Слушаю, я знаю, что ты измучена, но…
— Мой разум готов, — отвела взгляд Хомура.
Она на мгновение закрыла глаза, а затем вытащила из кармана ленту.
Она была такой же как и та, что была у нее на голове, и которой они никогда раньше не видели.
— Оставлю вам, — сказала она, положив ее на стол. — Это ее.
Мами шагнула вперед и схватила Хомуру за плечо.
— Нет, Акеми-сан, — сказала Мами, пытаясь вложить в голос властность. — Я тебя не пущу. Не знаю, что с тобой происходит. Но я не позволю тебе принимать такое решение…
И вдруг в ее руке осталась лишь пустота. Неужели Хомура…
— Я пойду, — сказала Хомура, стоя слева от нее, беря свою сумку.
Она поклонилась им.
— И куда ты собираешься? — заступила Хомуре дорогу Кёко.
— Пойду искать ее, — сказала Хомура, вдруг оказавшись с другой стороны от Кёко, по-прежнему идя к двери. — Буду защищать этот мир иным способом.
— Я же сказала, — прорычала Мами.
Она шагнула вперед, тело засветилось, превращаясь.
— Я не пущу тебя… — начала она, подняв руку, призывая ленты, чтобы связать Хомуру.
Но Хомура исчезла, вместе с сумкой.
«Прощайте», — откуда-то подумала Хомура.
И как раз после этого экран погас. Не стоило рассказывать зрителям остальное, как Кёко и Мами в ее поисках практически развалили здание на куски, и как МСЁ пришел в смятение, организовав межзвездный поиск, который ни к чему не привел.
Комитет руководства отказал в отставке, заметив, что волшебницы с запятнанными самоцветами душ никогда не считались способными принимать здравые решение.
Но Хомура так и не вернулась.
Мами сидела, пока рядом с титрами демонстрировались кадры жизни Хомуры, только счастливые сцены, игры с другими детьми еще ребенком, чаепития с остальными…
Сидящие рядом начали переговариваться, но Мами молча размышляла.
Им потребовалось много времени, чтобы понять, что Хомура сбежала. Сбежала от всего в поисках того, что и правда искренне хотела.
Произошедшее с ней в тот день на Новых Афинах уничтожило что-то внутри нее.
Кёко и, таким образом, Культ рассматривали Хомуру как потерянного, падшего ангела, странствующую по миру в поисках своей любви, сбившуюся с пути. Они считали своим долгом вернуть ее.
Мами считала Хомуру девушкой, которую они подвели. Они не были рядом, когда она нуждалась в них, и она сломалась.
Но, тем не менее, она помнила, через что они все прошли после ее исчезновения. Ее уход разрушил их. Кёко ушла основывать свой глупый Культ. Юма, и так отстраненная, еще глубже зарылась в свою работу. А Мами…
Мами стала фельдмаршалом.
Это была не работа. Для нее работа была все той же. Это был раскол группы.
Она ненавидела Хомуру за то, что та сделала, и ненавидела себя за то, что это допустила, и ненавидела себя за то, что ненавидела Хомуру.
Она хотела, чтобы та вернулась.
Мами погладила скрытый голографией фильма браслет самоцвета души на запястье.
Честно говоря, она больше не знала, что и думать. Может быть Хомура и правда была безумным гением, гением с поразительными волшебными силами. Это было единственное разумное объяснение.
Но каждый раз, когда она так думала, каждый раз, когда она перефразировала спор, что они с Кёко больше не поднимали, она всегда вспоминала самоцвет души Хомуры.
Непроницаемо черный, с единственной негаснущей точкой света.
Когда титры закончились кадром второй ленты Хомуры, ныне хранящейся в церкви Кёко, Мами подумала кое о чем совершенно другом.
Она вспомнила последние сказанные им Хомурой слова, о которых они никому никогда не говорили, и даже не знали, должны ли они были их услышать, слова, что были полны отчаяния и решимости:
«Если ты желаешь, чтобы я так страдала, если ты и правда этого хочешь, то я продолжу защищать этот мир. Клянусь».
— Не хочешь присоединиться к нам в следующий раз? — спросила Нодамэ Рико у Мами, когда они вышли из театра.
Мами подняла глаза, вынырнув из размышлений. Она бездумно вышла из здания вместе с ними.
— Я серьезно, — улыбнулась ей девушка. — Ты выглядишь милой девушкой.
Мами мысленно поежилась. Этого она и опасалась.
— Конечно, почему бы и нет? — сказала она, сожалея о лжи, но зная, что совсем скоро это уже будет не важно. — Но простите. Мне нужно идти. Я обещала брату кое-куда с ним сходить.
«А у Тито вообще есть брат? — подумала Мами. — Черт возьми. Ну, вряд ли они будут проверять такую деталь».
— Ладно, — немного разочарованно сказала Рико. — Мы собирались пройтись по барам. Увидимся в следующий раз. Я позвоню.
— До свидания, — поклонилась Мами.
Другая девушка обернулась, помахав на прощание, когда группа направилась дальше по скайвэю.
Ожидая машину, Мами услышала, как они переговариваются вдали. Они не думали, что она услышит, но она слышала. Одна из мелких возможностей нечеловеческого тела.
— Черт, Рико, ну ты и хищница! — сказал ей один из парней.
— Заткнись, Сино, — сказала Рико. — Она выглядела одиноко. Я ее подбодрила.
На лице Мами появилась улыбка, и она подавила желание рассмеяться.
Она взглянула вверх, пытаясь найти звезды. Вместо этого она увидела облака.
«Ах да, — подумала она. — Завтра по расписанию дождь».
Она проверила хронометр. Около полуночи.
Мами опустила глаза и там, дальше по улице, снова увидела девушку с короткими волосами, собирающуюся шагнуть в машину. Мами улыбнулась ей, и та улыбнулась в ответ. После этого девушка села внутрь.
Прибыла машина Мами, и на этот раз она не старалась замаскироваться Это была ее машина. Пусть прохожие гадают.
Она сняла голоэмиттеры и выбросила их в корзину синтезатора.
Пора перестать притворяться. Ее отпуск подошел к концу.
«Махина, внимание», — подумала она, садясь в свою машину.
«Махиной» звали предоставленный ей тактический ИИ. Их устанавливали всем военнослужащим. Однако у большинства были довольно примитивные устройства, которые никто не удосуживался назвать.
Несколько лет назад вышла директива, инструктирующая членов Генерального штаба, что они получат апгрейд до новой, более продвинутой версии. Она скептически к этому отнеслась. В отличие от большинства своих сверстниц, она не стремилась окружить себя машинами, что, помимо всего прочего, давало Юме повод подшутить над ее старомодностью.
Хотя, к ее удивлению, ей весьма понравилась новая версия. Она была гораздо более рассудительной и разумной, чем старшая модель. Больше даже не было ощущения разговора с машиной, и она вполне неплохо могла поддержать разговор. Похоже было на разговор с истинно-разумным. Единственной странностью было то, что потребовалось несколько недель, чтобы выйти на полную функциональность, тогда как старшая модель активировалась и работала уже через час.
Лишь гораздо позже, просматривая технические спецификации, она поняла, почему.
Проектирование системы обработки с мощностью и занимаемым объемом, сравнимыми с органическими системами, досаждало человеческим и ИИ разработчикам со времен создания первых компьютеров. Да, ИИ существовали, и вокруг было масса машин, что были умнее людей, но с точки зрения создания такой, что будет достаточно мала и энергоэффективна, чтобы сравняться с людьми на поле боя — задача так и не была решена. Даже пришельцы, похоже, не решили эту проблему.
Разработчики смухлевали. Это был не просто мощный наноэлектродный массив или просто самоорганизующийся имплантат. Да, это был имплантат, но он не довольствовался тихим сидением на позвоночнике, выпустив свою контактную сеть. Он активно привлекал из крови стволовые клетки и управлял ими, наращивая вокруг устройства, искусно и аккуратно перестраивая всю область. Почти десять лет исследования и разработки, и это была одна из самых продвинутых технологий человечества.
Он вел себя так по-человечески, что она посчитала должным дать ему имя — и позже выяснила, что так сделали почти все получившие такой. Это был не столько тактический ИИ, сколько личный помощник.
Еще это значило, что у Мами где-то в районе живота был гигантский нейронный кластер, созданный из ее собственных нейронов.
Это немного тревожило, и она старалась об этом не задумываться.
Ну, во всяком случае, Махина все время была с ней, но в отпуске Мами предпочитала ни с кем не делить свою голову. Порой она спрашивала себя, не обижает ли это устройство, или способны ли они вообще обижаться. Никто не уверен был, насколько они разумны.
Если на то пошло, они никогда не выказывали признаков обиды.
«Добрый вечер, Мами-сан, — подумало устройство на том же самом японском, на котором предпочитала думать Мами. Это был ее голос. — Как прошел отпуск?»
«Прекрасно, спасибо», — подумала Мами, пусть даже они обе знали, что устройство точно знает, как именно прошел ее отпуск, вплоть до последней детали.
