Последняя песнь Акелы-3

Француз, прополоскав горло вином, выдержал вполне себе театральную паузу и только когда в глазах Алексей загорелся неподдельный интерес, продолжил.

— Специальная комиссия занималась расследованием этого инцидента почти две недели, но так и не смогла с уверенностью назвать виновных в гибели двадцати двух и ранении шестидесяти девяти британских военнослужащих, накрытых огнем британской же артиллерии. Неизвестно и доныне, то ли сами стрелки, дав сигнал ракетой не того цвета, ошибочно вызвали огонь на себя, то ли артиллерийские наблюдатели неверно поняли поданный сигнал. Или еще какая напасть приключилась. Достоверно установлено только одно — бурами в том районе и не пахло. На третий день с начала штурма в Блумфонтейн, под приветственные крики выстроившихся вдоль тракта солдат, торжественно въехал сэр Робертс. Захваченный город поразил его красотой зданий, разгулом цветущей зелени и... безлюдьем. Следующее потрясение настигло его возле ратуши, где героев-освободителей стоически поджидали десятка три ойтландеров — практически все, кто решил остаться в оккупированном городе. Торжественная делегация вынесла навстречу главнокомандующему поднос, на котором покоился сизый, с заметными следами счищенной ржавчины, ключ размерами и формой напоминающий амбарный. По сути он таковым и являлся, но "освобожденная" общественность, не найдя ключ от города, пришла к выводу, что символ — он символ и есть, чего символом обзовешь, то им и будет. А нам, журналистам, не очень-то интересно, какую именно железяку генералу вручают, главное — на ключ похоже, а там, хоть трава не расти! Похоже, что Робертс считал примерно так же, ибо на площади он принял "ключ от города" с благодарностью. Правда, уже на следующий день господа офицеры из контрразведки буквально вынули душу из господ встречающих... Но это уже совсем другая, скучная и никому, даже пишущей братии, не интересная история.

А трехдневная операция по захвату Блумфонтейна стоила Британской империи минимальной крови: полсотни убитых, сто семнадцать раненых... Учитывая, что взят третий по масштабам и второй по значению город двух республик, — практически бескровно. А то, что буров в городе не было, так эта история еще более скучна и неинтересная, чем случай с городским ключом...

По окончании истории о героической победе британской армии, Алексей настороженно покосился на газету, потом на француза, после на бутылки и в сердцах сплюнул на пол: война — чужая, проблем — нет (по крайней мере, на этот вечер нет), спирт — есть, до утра — далеко. Чёрт с ней с политикой, сегодня напьемся, а думать будем завтра. На свежую голову.

Услышав последнюю фразу, самосознание огорошено покачало головой, презрительно покрутило у виска пальцем и, заявив о том, что умывает руки, скрылось в неизвестном направлении.

18 мая 1900 года. Претория. Особняк Матвея Чернова

— А я еще раз повторяю! — раздраженно дернув щекой, процедил Матвей Чернов. — Ваше поведение, юная леди, иначе как вызывающим и провокационным назвать нельзя!

— Дядюшка, а ты сейчас к кому обращаешься-то? — Полина демонстративно скрежетнула ножом по вилке и откинулась на спинку кресла. — Точно ко мне? Или еще к кому-нибудь? Если тебе леди нужна, то факт — промашка с адресом вышла. Промаявшись больше года в окружении ледей, я тебе честно скажу: не вдохновил меня их пример. Не вдохновил...

— По-ли-на! — хлопнув ладонью по краю стола, отчеканил хозяин дома. — Ты...

— Ну вот и имя моё наконец-то не коверкая выговорил. Мо-ло-дец! — удовлетворенно кивнула племянница, хладнокровно глядя на разбушевавшегося дядю. — А то: "Аполлинария то, Аполлинария сё"... Тоже мне, мадам Сурье местного разливу. Переиздание африканское, адаптированное...

— О, Господи-и-и! — Чернов, обхватив голову руками, застонал, глядя куда-то сквозь стену. — И как только у сестренки сил с тобой бороться хватает?..

— Бабуля-то? — понятливо кивнула Полина, забавно шмыгая носом. — Как, как... — вспоминая старушкину манеру общения, девушка опасливо покосилась куда-то в угол. — Если честно — без особого пиетета. Как что не по ней, бац — подзатыльник, а то и два...

— Отличная мысль! — оживился мужчина и, словно прикидывая возможный маневр, окинул племянницу долгим взглядом. — А возьму-ка и я сестринский опыт на вооружение...

— Ты? Меня? Бить? — удивленно фыркнула Полина, потешно округлив глаза в притворном испуге. — У тебя — мужчины, — девушка, высмотрев на тарелке с жарким самый аппетитный кусочек, потянулась к нему вилкой, — поднимется рука на меня — женщину?

— Женщину?! — ошарашено прохрипел Чернов, не наигранно хватаясь за сердце. — Ты стала женщиной?

— Ну не мужчиной, это факт, — невнятно буркнула Полина. — Там где меня черти носили, мужчинки не выживали. Как правило.

— Кто этот мерзавец? — ледяным тоном отчеканил Матвей, выразительно разглядывая коллекцию крупнокалиберных штуцеров, развешенную на стенах зала. — Надеюсь, его родня достаточно состоятельна, чтобы обеспечить достойные похороны?

— Ты это сейчас про что? — Полина недоуменно покосилась на дядю, немного подумала и звонко шлепнула себя ладонью по лбу. — Про утраченную невинность? Остынь. Там все на месте и в порядке. Женщина — это в смысле поумненния... умудрения... умудренности... Вот!

— Мудрая женщина, — Чернов облегченно выдохнул и назидательно ткнул пальцем в воздух, — должна формулировать мысли четко, ясно, не допуская двусмысленного их толкования...

— Если без двусмысленности, — поморщилась Полина, презрительно оттопыривая губу, — это уже не женщина, а недоразумение какое-то получается...

— Никакого почтения к старшим, — понимая, что спорить с племянницей бесполезно, Чернов обреченно махнул рукой. — Куда катится этот мир? Вот, помнится, я в твои годы...

— Был просто паинькой, — преувеличенно подобострастно подхватила племянница, окидывая дядю ехидным взглядом. — Тихо-мирно наводил ужас на побережье Сомали. Или ты тогда уже вокруг Мадагаскара шлялся?

— Беседа с тобой — это что-то невообразимое, буквально за пределами моих возможностей, — Чернов подпер голову кулаком и, бесцельно поведя взглядом по сторонам, протянул. — А прикажу-ка я принести розгу подлинней и потоньше.... — погрузившись в грезы, мужчина, прикрыл глаза и мечтательно улыбнулся. — А как принесут — выпорю...

— Странные у вас фантазии, дядюшка, — словно сокрушаясь об упадке нравов, Полина укоризненно взглянула на родственника и покачала головой. — Учитывая ваш почтенный и мой цветущий возраст, подобные экзерсисы будут расценены окружающими не как воспитательный процесс, а как дань уважения произведениям маркиза де Сада...

— Ну и ладно. Померла так померла, — покладисто кивнул ответ Чернов. — Поздно перевоспитывать. — Он пристально, словно увидел впервые, уставился на племянницу. — Изменилась ты, Полинка, сильно изменилась. Два года назад са-а-авсем не такой была. Как вспомню: пигалица — пигалицей. А нынче и манеры другие, и речь как не своя... Понахваталась чужих словечек да привычек... Где и когда успела?..

— С кем поведешься, дядюшка, — девушка нарочито смиренно потупилась, но не удержала и весело фыркнула. — Годфри Де Колэнпрэн когда команду подгоняет, там хоть в трюм прячься, хоть уши затыкай, а один чё... ой... все равно все словечки услышишь.

— Так это что? — пренебрежительно поморщившись, Чернов вопросительно взглянул на племянницу. — Этот сморчок хранцузский тебе манеры попортил?

— Какой же он сморчок, дядя? — непритворно удивилась Полина. — Де Колэнпрэн прославленный капитан, ужас средиземноморья и все такое...

— Молодо-зелено, — шумно втягивая вино сквозь зубы, самодовольно хекнул Чернов. — Это для тебя и сопляков тебе подобных он ужас, а я его и тридцать лет назад как щенка за ухи таскал и сейчас, коль потребность возникнет, оттаскаю.

Полина в очередной раз недоверчиво покосилась на родственника, но от каких-либо комментариев воздержалась. Несмотря на почтенный возраст, рельефной мускулатуре дядюшки могли позавидовать многие молодые, а уж боевому опыту...

— И хоть и молодцом ты, Полинка, — думая о чем-то своем, Чернов перескочил на другую тему, — кровь-то в тебе наша, черновская за версту видна, а один чёрт, не пойму я, за что мне наказание такое: с племяшкой не разговоры разговаривать, а словно с палубным мастером лаяться...

— В таких случаях, — Полина совсем по-девчоночьи забралась на кресло с ногами и состроила умильную рожицу, — Лёша говорил, что я — наказание Господне. За грехи прошлые и будущие. А экстраполируя этот образ на нашей с тобой ситуацию, можно сделать вывод, что подобной манерой общения перед господом ты за юность лихую расплачиваешься.

— Это какой еще Лёша? — раскуривая трубку, подозрительно взглянул на племянницу поверх чубука, словно в прорезь прицела. — Тоже из Колэнпрэновской братии? Или еще чего похлеще?

— Дядя! — оперевшись руками в столешницу, Полина возмущенно уставилась на старшего родственника. — Лёша — это Алексей Пелевин! Местные его Алексом Пелеви обзывают. Я тебе про него уже рассказывала! Это тот самый, что меня и из ямы, и от крокодила спас. И через пол-Африки к тебе тащил, и с английским патрулем мы вместе дрались! Он... вообще он самый лучший! — распаленная девушка чуть замешкалась и, сбавив накал, добавила: — проводник.

— Пелевин... Пелеви, — вспоминая, что и когда слышал об этом человеке, Чернов шумно почесал затылок. — Слыхал я про этого... ухаря. Ничего так, способный вьюноша. Только помнится мне, он где-то в Замбези обитает и в наши края носа не кажет... А чего ж нынче сунулся? И зачем?

— Да не сунулся он! — резонно предполагая, что подозрительно-задумчивый дядюшкин взгляд вкупе с нарочитым повторением Лешиной фамилии может перерасти в не самые приятные для траппера последствия, Полина поспешила с разъяснениями. — Я ж тебе говорю: когда Мерьеза убили, я Лешу наняла!

— А может... — дядя, приняв позу роденовского мыслителя, буравил мрачным взглядом то племянницу, то стену, — может, он то нападение и устроил, чтоб потом к тебе в доверие втереться?..

— Не может, — Полина решительно пристукнула ладонью по столу. — Леша — наш... мой человек и точка. А ежли ты, дядюшка, не дай Бог, — девушка, скорчив кровожадную гримасу, пристально уставилась в глаза Чернову, — чего против него умыслишь...

— Да сдался мне тот Пелевин, — отводя глаза, чуть дрогнувшим голосом пробурчал Чернов. — Вот только и забот у меня, как бы твоему Лешеньке... — старик скользнул внимательным взглядом по напряженной девичьей фигурке и с сомнением покачал головой. — А ведь ты, Полинка, влюбилась. — И, глядя на моментально запунцевевшую племянницу, добавил: — Как пить дать — влюбилась...

— И ничего я, ни того... — безрезультатно пытаясь внешне остаться беспристрастной, невнятно пробормотала Полина. — Выдумал тоже... Вместо того, чтоб фантазии всякие строить, лучше расскажи толком, с какой радости мне через полмира переться пришлось.

Смерив племянницу внимательным взглядом, старик, с неожиданной для его возраста грацией беззвучно скользнул к двери, резко распахнув створки, выглянул наружу и ненадолго замер, вслушиваясь в шорохи в коридоре. Удовлетворившись результатами осмотра, отставной пират, запер двери и, не обращая внимания на удивленную Полину, вернулся к столу.

— Смотри и слушай, — Чернов вынул из внутреннего кармана сюртука сухо потрескивающий сверток из пожелтевшей бумаги и, аккуратно распрямив его, придавил края бокалами. — Это, — Матвей ткнул в мельтешение коричнево-зеленых разводов на поверхности карты, — капская колония. Ежели от форта Солберси на... — словно прикидывая расстояние "на глазок", старик прищурил один глаз и задумчиво почесал подбородок, — на запад полсотни с гаком миль пройти, будет городок один... затерянный. Кафры и матабеле его Лулусквабале называют. Точнее, слышать про тот город многие слышали, а где он находится, не знает никто. Кроме двух человечков. Да-с... — видимо вспомнив что-то нелицеприятное, Матвей с досадой поморщился, — занятные люди-человеки, любопытные... Были... А нынче только я да ты об том городе знаем....

— Ну и чего нам с тех развалин? — недоуменно двинув плечиком, вопросительно прищурилась Полина. — Дэвид Ливингстон когда еще про заброшенные городишки писал...

— Тот докторишка, слава те Господи, — кинув быстрый взгляд в красный угол, машинально перекрестился Чернов, — в основном по Замбези, да вокруг озера Альберта шлялся, да там и сгинул, а про Лулусквабале он и слыхом не слыхивал, а там...

— Сокровища царя Соломона ибн Дауда, мир с ними обоими? — скептично ухмыльнувшись, фыркнула девушка. — Или Антониу де Фария * (португальский корсар) ухоронку на черный день сделал, а забрать позабыл?

— Что-то вроде, — утвердительно кивнул Чернов, довольно поглядывая на ошарашенную племянницу. — Сокровища королей матабеле, — и, видимо, решив окончательно добить растерянную девушку, добавил: — и их колдунов. Ты, Полинка, про диамант "Эврика" слыхала? Про тот, что Эразм Якобс с фермы Де Калк в шестьдесят шестом в окрестностях Хоуптауна среди речной гальки нашел? Его потом губернатор Капской колонии, сэр Филипп Вудхауз, за бешеные деньги выкупил. Слыхала? Это хорошо. Так "Эврика" с теми диамантами, что Лулусквабале хранятся ни в какое сравнение не идет...

Неожиданно прервав рассказ, старик резко закрыл лицо невесть откуда взявшимся платком и зашелся в приступе глухого кашля. Закончив кырхать, Матвей покосился на потеки крови на платке, зло дернул щекой и, убрав окровавленную тряпицу, повернулся к племяннице.

— В том Лулусквабале камешков всяких до черта, но самое главное, — старик настороженно оглянувшись по сторонам понизил голос до шепота, — есть там один камешек: Камень Луны называется. Вот та лунная каменюка размером... — подбирая предмет для сравнения, Матвей задумчиво пробежался взглядом по сторонам, — он с твою голову будет. Ежли не больше.

— Допустим, про город и сокровища ты от "любопытных человечков" узнал, — недоверчиво прищурилась Полина, — только чего ж тогда они сами на сокровища лапы не наложили, а поспешили все тебе рассказать?

— Ну со мной-то особо не посекретничаешь, — криво ухмыльнулся старик, — и откровенничали они потому как выбора другого у них не было. Впрочем, как неделей до этого времени сокровища не нашлось — зулусы на хвосте сидели. Пока удирали да отбивались — далеко забрались, а там и я им повстречался. Во-о-о-т... А потом им не до разговоров стало — мертвые — оне народ не болтливый...

— И теперь ты хочешь... — внезапно охрипшим голосом просипела Полина, — что бы я...

— Именно, — удовлетворенно кивнул Чернов, набулькивая вина в свой бокал. — Завтра сведу тебя с верными людишками, день-два на сборы и айда, за камешком.

— А как мы камешек отыщем, — привередливо поморщилась девушка, — эти людишки меня к тебе возвернут или там же, подле лунного камешка, ножичком по горлышку?

— Нет, — отхлебнув из бокала, расслаблено потянулся Чернов, — не бойся. Люди верные...я им верю...

— Хорошенькое дело! — возмущенно вскинулась Полина. — Людям верит он, а по бушу и заброшенным городам шариться буду я?! Не-е-ет, дядюшка, коль к черту на рога меня отсылаешь, то пойду я с тем, кому я доверяю...