Последняя песнь Акелы-2

— Да-а-а? — настороженно протянула Полина. — Нас, значит, вы тоже обсчитаете?

— Ну, шо ви, мадам, как можно? — укоризненно качнул бородкой Коули. — Если я, как последний поц буду, обманывать друга за то, шобы иметь с того гешефта пару смешных пустяков, я не буду иметь ни гешефта, ни друга. Оно мне надо?

— Изя-я-а, — требовательно протянул Пелевин, приоткрывая один глаз. — Ты забыл рассказать, какой умник научил тебя говорить по-русски.

— Ни боже ж мой! — притворно возмутился Изя, посасывая трубку. — Не скажу, шо без второго слова помню за сотворение мира, но шо мине говорят друзья, помню как Талмуд! Или то была Тора? — Коули озадачено почесал чубуком затылок. — Азохен вэй! Алекс! Ты давно не приходил до старого еврея, а сюдой с полгода тому, как до тети Розы случился племянник — Моня Пельзельман! Он таки с Одессы и плохо знает за идиш, но знает слов за правильный еврейский и никак иначе! Моня выучил меня, а тетя Роза научилась сама. Ха! Хотел бы и видеть того шлемазла, шоб он был так здоров, шо рискнул бы ей того не позволить.

— И где сейчас Моня? — коротко хохотнул Пелевин, представляя себе одесского родственника. — Было б не плохо знакомство составить...

— Таки пару дней тому сюдой приходил Гаитомбе, ну ты помнишь за того вечно пьяного поца, и он сказал Моне пару слов за отличный гешефт...

— И теперь Моня, кряхтя и отдуваясь, топает к ручью Квазулуду, — услышав про старого знакомца, заржал в голос Алексей. — Через неделю жди его обратно. А если не будет ему еврейского счастья, но достанет упрямства — через две...

Изя внимательно посмотрел на Пелевина и, перейдя на немецкую речь, потянул того за рукав, мол, давай-ка отойдем, пошепчемся...

— Идите, шепчитесь, — засмеялась Полина. — Только, если разговор не для моих ушей, где-нибудь в сторонке. Потому как немецкий я тоже знаю. А прежде чем болтать с таинственным видом, разъясните мне, где можно помыться и во что переодеться...

Посекретничать им так и удалось. Пока владелец фактории устраивал гостье экскурсию по своим владениям и подбирал для девушки новую одежду, Пелевин оккупировал старое кресло-качалку на веранде, подставил лицо вечернему нежаркому солнцу и уснул.

Проснулся он от звуков негромкого разговора где-то поблизости. Вокруг стояла обычная для Центральной Африки почти непроглядная темень, сквозь которую с трудом пробивался свет одинокой газовой горелки. Колеблющегося во тьме луча доставало только на то, чтоб выхватить из мрака золото шикарных свежевымытых волос, рассыпавшихся по плечам охотничьей рубашки, да смутный абрис сидевшего рядом с их владелицей, человека.

Алексей прислушался. Разбудивший его разговор вели Полина и Коули и, видимо, уже давно, так как в ответ на реплики Изи девушка довольно посмеивалась, а тот, ведя неспешный рассказ, урчал, как довольный кот.

— И все-таки, Исайя, а почему вас старым-то величают? — прозвенел удивленный девичий голос. — По-моему, вы на старика совсем не похожи.

— Ну, таки шо я могу за это сказать, мадам? — пыхнул в темноте огонёк трубки. — Только шо все человеки ленивые и память у них короткая и никак иначе. Вам хочется песен? Их есть у меня! Начнём с того, шо во всех документАх, без второго слова, а где-то даже и без первого, меня прописывают Исайя Роджер Олдкоули и только так. Моя мама из семьи почтенных английских евреев, папа — турецкоподаннный. Шоб всем было хорошо, папа сделал финт ушами и заимел британский паспорт, и таки я стал приличный британский еврей. Правда, от лишних вопросов мне пришлось переехать сюдой, но не за то речь! Жил в наших краях такой поц — Монти Пайтон, дай Бог ему себе ни в чем не отказывать и не знать проблем за уголёк к его персональному котлу в аду. Тот шлемазл завел себе дурных манер приходить сюдой и обращаться до мине "старина" шо, как всем известно, по-английски просто "Олд". Кафры они ж как дети, и за человеческую речь не имеют никаких понятий! Следом за Монти сначала один, потом другой, третий и все стали звать мине "старина" позабыв, шо это не фамилие, а только его часть! Следом за черными сюдой стали ходить белые, и ви думаете, шо они были лучше черных? Шобы да, таки нет. Эти цудрейторы, шоб я был так здоров, уже звали мине кто "Старик", кто Коули! Как вам это нравится? Шо я только не делал, шоб спасти славную фамилию! Таки некоторых даже немножко бил. Не думайте за плохое! Я таки обычно стараюсь вразумлять таких шлемазлов кротким словом, но шо делать, если они не хотят понимать и имеют меня за идиёта? Таки приходится и то, и другое. И шо я имею сказать за результат? Не помогло. Куча лет и столько же нервов, но теперь я — старый Изя Коули и никак иначе.

— Простите, Исайя, — осторожным шепотом поинтересовалась Полина, — вы ж говорите, что сюда много кто приходит, как же вы их всех смогли побить?..

— Палочкой, мадам, — усмехнулся Коули. — Этой самой палочкой.

Он чем-то зашуршал в темноте, видимо, демонстрируя гостье, какой-то предмет, после чего, удовлетворив девичье любопытство, задумчиво произнес, — ви таки удивились шо у мине за палочка? Не делайте больших глаз и не говорите громких слов, мадам. Нынче такие времена, шо приличному человеку не можно выйти из дома без палочки. И никак иначе.

На некоторое время во дворе воцарилась задумчивая тишина, нарушаемая лишь треском цикад, да заполошным воплями приматов дерущихся где-то вдали. Воспользовавшись паузой, Алексей потянулся и нарочито громко зевнул, привлекая к себе внимание.

— А как у нас насчет пожрать? — благодушно спросил траппер, глядя на смутно виднеющиеся в полумраке лица.

— А как насчет помыться? — с легкой усмешкой, в тон ему протянула Полина. — Определенно сударь, прежде чем усесться за стол в приличном обществе, не мешало бы сполоснуться. Потом рази-и-ит, как...— стараясь подобрать определение, она ненадолго задумалась, но не найдя ничего подходящего, махнула рукой. — Помылся бы, ты, ежик, что ли...

— Почему ежик? — недоуменно приподнял бровь Алексей, поднимаясь с кресла. — Помыться, это — да, но почему ежик?

— Потому что колешься, — весело фыркнула девушка. — И не только щетиной, а вообще. Характер у тебя колючий.

Не желая уподобляться невидимым ему приматам и спорить по пустякам, Пелевин, натужно размышляя, где и когда Полина могла уколоться о его небритые щеки, неторопливо побрел к блокгаузу.

— Своё рванье отдай Дангани! — крикнул ему вслед Коули. — А как станешь похож на человека, таки зайди до тети Розы. Она слепила новый лапсердак и таки горит мыслью увидеть тебя в обновке!

— И он пойдет к женщине в одном исподнем? — Полина, непритворно поразившись подобной мысли, схватилась за щеки. — Какой кошмар...

— А шо такого? — искренне удивился Изя. — Каких чудес имеет Алекс, шоб за них не знала тетя Роза?

Услышав последнюю фразу, Алексей пренебрежительно махнул рукой и скрылся в доме.

Отсутствовал он часа полтора, и большую часть этого времени пришлось провести под бдительным присмотром тетушки Коули, изображая из себя манекен и выслушивая цветастые причитания об отсутствии в буше приличного портного. Стенания Пелевина, что он помирает с голоду, женщиной в расчет не принимались. Наконец, его мучения закончились, и под незлобивое ворчание хозяйки он спустился в блокгауз, отведенный под таверну.

В ярко, по сравнению с клетушкой тети Розы, освещенном зале народа почти не наблюдалось. За столом, расположенным в центре, радуя взор новой охотничьей рубахой, уныло ковырялась в тарелке Полина. И хотя девушка сидела за столом, было заметно, что обнова велика ей на несколько размеров, и затянутая ремнем рубаха более походит даже не платье, а на полусдутую оболочку монгольфьера.

Чуть в стороне от нее, поближе к барной стойке, обосновалась компания из трех кафров. Судя по наличию у них сравнительно не затасканной одежды, относились они или к разряду военных вождей, или к вольным старателям. Один щеголял черным клубным пиджаком на голое тело, второй — добытым невесть где мундиром французского кавалериста. Третий, видимо самый скромный, довольствовался широкой бумажной рубахой красного цвета и непонятно какого окраса штанами. Иных посетителей в таверне не наблюдалось.

В дальнем и самом освещенном углу, укрывшись за дряхлым клавесином (а может пианино или какой иной фисгармонией, Алексей никогда не разбирался в музыкальных инструментах), как за амбразурой, тоскливо тренькал по клавишам и нервам похмельный тапер. Послушав пару минут его заунывные трели, Пелевин сморщился как от зубной боли и шагнул к столу Полины.

— Можно поздравить тебя с обновкой, — ухмыльнулся траппер, окидывая девушку ехидным взглядом. — По сравнению с прежним нарядом смотрится прямо-таки королевским платьем.

— Молчал бы уж, изверг, — тоскливо огрызнулась девушка. — Такую юбку угробил, а теперь скалится...

— Чего приуныла, мисси? — шутливо отмахнулся Пелевин. — Тут не грустить, а радоваться надо, от такого монстра, меня то бишь, избавилась. Обзаведешься фургоном, наймешь нормального проводника и поедешь, куда хотела. А я еще денек здесь отдохну и Стомбвилль навещу, авось там чего стоящее подвернется.

— Еще раз назовешь меня мисси, — привычно ощетинилась девушка, и вдруг, осознав, о чем говорил Алексей, удивленно уставилась на траппера. — То есть, как это Стомбвилль? А как же я? А как же Претория?

— Мне та Претория нужна, как местным нёграм Уральские горы, — отпустив слугу-готентотта кивком, Алексей пододвинул к себе сковороду с яичницей и беконом. — Чтоб зря не надеялась, поясняю. Претория — это Трансвааль. Поблизости — Капская Колония и меня там если и хотят видеть, то только в роли украшения для виселицы. Не пойду. Так что найди другого проводника, они здесь часто появляются.

— Мне нужен ты, — упрямо буркнула Полина, сверля Алексея моментально набухшими влагой глазами. — Других я не знаю, и верить им не желаю. Здесь я могла положиться только на дядю Поля, но теперь его нет, зато есть ты! И я уверена, что надежней товарища мне не сыскать.

— И чего рвешься в эту Преторию, словно там Земля Обетованная? — поморщился Алексей, после особо заунывного звука извлеченного тапером из злосчастного инструмента. — Оставалась б в Марселе, вышла замуж, детей нарожала... Нет, ей Преторию подавай. И чего ты забыла в той дыре, спрашивается?

— У меня там дело, — угрюмо покосившись в угол с клавесином, ответила Полина. — Меня ждет дядя и мне не-об-хо-ди-мо попасть к нему как можно скорее...

— Нет, так продолжаться не может! — зло скрипнул зубами Пелевин, оборачиваясь к таперу. — Эй! Любезный! Не утруждайся ты так, отдохни. Прекрати терзать музЫку и сходи, пивка, что ли, выпей.

— Недосуг мне, — угрюмо буркнул тапер, явственно сглатывая слюну и косясь в сторону барной стойки. — Я тут работаю, если что.

— Если он не прекратит, — полыхнул гневным взглядом Алексей, — я закидаю его яйцами!

— Алексей! — попыталась урезонить его Полина. — Бросаться в людей едой просто неприлично. — И, выдержав почти театральную паузу, добавила. — Брось в него нож. — Упреждая невысказанный вопрос, она очаровательно улыбнулась. — Только, пожалуйста, подожди, пока он на улицу выйдет, а то мне полы от кровищи отмывать не хочется...

Перехватив взглядом шкодливую улыбку соседки, Пелевин обреченно мазнул рукой и, тяжко вздохнув, произнес, — издеваешься?

Девушка еще раз улыбнулась и, задорно шмыгнув носом, промолчала.

— Ты повеселилась, теперь моя очередь, — Алексей резко встал из-за стола и решительно направился к трапперу. — Нож об него марать я, конечно, не буду, но вот в окно-о-о...

— Алекс! — попытался остановить друга некстати появившийся в таверне Коули. — И шо ви такой нервный? Ходите сюдой, у меня таки найдется бутылка-другая водки и она таки кошерная! — Видя, что увещевания силы не имеют, он завопил. — Алекс! Я прошу вас как брата, не примеряйте на этого гоя деревянный макинтош, он таки должен мне денег больше, чем Пилат Иуде!

Успокаивая приятеля, Пелевин махнул рукой и, злорадно ухмыльнувшись при виде побледневшей физиономии тапера, плавным движением вышвырнул незадачливого музыканта в окно.

Огорошено вздохнув при виде разлетающегося вдребезги оконного пролета, Изя закатил очи горе и простонал вслед таперу:

— Вольдемар! Ви таки можете развлекаться как хочите, но таки знайте, шо счет за стекло я добавлю до вашего долга!

Откуда-то из-за окна послышался жалобный всхлип, сменившийся сдавленным блеяньем по-английски:

— Господин Коули! Я же просил, я просто умолял, в это окно стекло не ставить хотя бы до осени!

В ответ на причитания тапера распахнулось окошко кухни и возмущенный голос тети Розы, словно Глас Божий, прокатился по таверне.

— И шо ви себе думаете? Ви желаете играть на сквозняке, заболеть и помереть от простуды? Нет! Я не имею таких причин вам это позволять!

Выслушав все задействованные в конфликте стороны, Алексей развернулся к Изе, споро щелкающему громоздкими счетами.

— Ты там что-то про водку говорил? Предложение еще в силе или как?

Услыхав про спиртное, Коули заметно повеселел и с одухотворенным видом ринулся в сторону кухни. Некоторое время из-за полуприкрытой двери доносилось его неразборчивое бурчание, перекрываемое недовольным ворчанием тети Розы. Видимо, какое-то соглашение все же было достигнуто, так как спустя некоторое время Изя бочком выполз в зал, настороженно косясь в сторону поварни. Выставив на стол запыленную бутылку с пожелтевшей этикеткой, он, на манер Наполеона I, заложил руку за отворот кафтанчика и, видимо, дожидаясь всплеска восхищенных эмоций, уставился на Пелевина.

— Я это... — Полина, недовольно сморщив носик, ткнула в сторону бутылки, — пить не буду. Мне, пожалуйста, вина, или на худой конец, морса. Если можно.

— А почему одна? — недоуменно приподнял бровь Пелевин, переводя взгляд с приятеля на бутыль и обратно. — Ты ж, вроде, про две заикался?

Коули в очередной раз покосился в сторону кухни. Не углядев непосредственной опасности, он вынул из-за отворота кафтана еще одну бутылку и ловкостью престидижитатора, сунул её под стол. Избавившись от контрабандного груза, он разом повеселел и, высвистав слугу, наказал притащить такую груду провизии, словно собирался угостить не двух человек, а минимум взвод.

Следом за готентоттом, сновавшим между кухней и залом с неспешной уверенностью трансатлантического лайнера, подле хозяев как-то незаметно нарисовались Бирюш и Фея. Пес бухнулся на пол рядом со столом и преданно уставился на хозяйскую тарелку, терпеливо дожидаясь, когда же ему перепадет кусок-другой. Кошечка же, не желая довольствоваться ролью стороннего наблюдателя, шустро забралась на руки Полине и, напоминая древнейшую заповедь о необходимости делиться, требовательно мявкнула.

Первые две порции алкоголя Пелевин и Коули навернули под укоризненные взгляды Полины, скучающей в ожидании вина и завистливые взоры кафров, у которых закончилась очередная бутылка виски. Поперхнувшись третьей стопкой после очень уж явственного сглатывания слюны, донесшегося со стороны негров, Изя тоскливо поморщился и наказал прислуге выставить вождям еще пару бутылок. В долг. С тридцатипроцентной наценкой. Одновременно с виски для кафров доставили вино для Полины и дело пошло веселее.