Мессир барон 1-11

— Благодарю вас.

— Странное дело... вчерашние мальчишки сегодня воюют и заключают союзы. Совсем недавно вы с моим Гуго возились на полу со щенками, а теперь... Мы были другими в ваши годы. Взрослее, опытней. А вы — дети мира...

— После Арсолира нам пришлось повзрослеть, — сказал Марвин. — Вы ведь задержитесь на пару дней? Я хотел бы подарить Гуго щенка... гончую.

— Конечно же, мы останемся, — кивнул ор-Люсилер. Снял руку. — Нам еще многое предстоит обсудить.

Марвин улыбнулся ему. Память торчала в груди осколком стали, и рана кровоточила. И эта боль не имела отношения к Эрику Бесстрашному, вовсе нет.

Ор-Роган и Мено-венит засмеялись вместе в полголоса.

— ...и все-таки, я надеюсь на расширение привилегий, — говорил ор-Роган. — Север в этом нуждается.

— Уверен, мессир, его величество даст вам все привилегии, какие вам нужны для благого дела, — заявил Мено с апломбом, словно давно привык говорить от лица короля.

— Когда вы так представляете дело, оно выглядит куда заманчивей... — Ор-Роган потянулся, словно сытый кот. — Давайте за это выпьем. Последняя бутылка куда удачнее предыдущих.

Мено поспешил наполнить его кубок. Ор-Роган повернулся к Марвину, придирчиво разглядывая его.

— Я бы еще вернулся к вопросу о вашем титуле, Мехтер. С другой стороны, а почему бы вам действительно не стать герцогом? — он улыбнулся. — Но от меня клятвы не ждите, хватит вам и Меджиовани.

— Я правильно понимаю, что это предложение союза, мессир? — спросил Марвин холоднее, чем это было нужно.

— Вы понимаете правильно, — согласился ор-Роган. — После сегодняшней встречи... не думайте только, что вы покорили весь Север. Но кое-чего вы добились, — отсалютовав кубком, он пригубил вино, и Марвин последовал его примеру.— И заметьте: за весь вечер не прозвучало ни единого слова о некромантских фокусах!

Он шутил, и Марвин засмеялся с ним вместе.

* * *

Над замком висели большие, теплые звезды, пахло дымом от костров в полях. Марвин шагнул за дверь, оставив за спиной зал, полный людей, которых он предпочел бы не знать. Не так уж плохи были старые бароны, волновавшиеся за старый уклад и родовые привилегии, не так страшны командор Минге с его испытующим взором и ядовитые шуточки ор-Рогана, но когда к столу склонился ор-Лутц, сжимая в пухлых руках платочек, и начал лепетать что-то о рощице, которую-де отобрал у него Меджиовани, Марвин сбежал. "Нет ничего отвратительнее неудачника, который считает, что ему улыбнулась удача" говорил отец. И верно... Так что пусть с этой мразью договаривается Мено, со всеми ими.

Без Мено ничего бы не получилось. Это он объяснил, что и когда нужно говорить, как вести себя, кому улыбаться. Он расставил фигуры, он провел все переговоры. Пусть. Тем лучше.

Во дворе смеялись захмелевшие дружинники, кто-то пел — глупую песню о милке с синими глазами. Вот подыграла лютня, певец пустил петуха, и хохот стал еще громче. Марвин, стараясь держаться в тени, повернул за угол.

Там целовались; высокий парень обнимал тоненькую блондинку в голубом платье, та запрокинула голову, впиваясь в его губы. Пахло розами. Марвин хотел уже пройти мимо, но внезапно узнал девушку.

— Флора!..

Она обернулась, ощерилась в злобной гримаске. Тряхнув головой, обернулась к парню.

— Спи!

Тот обмяк, и Флора, подхватив его подмышки, бережно опустила на землю. Потом выпрямилась, отряхнув платье.

— Ну что тебе?..

Марвин подошел ближе, пригляделся. Этого человека он не знал, кто-то из свиты гостей, должно быть. Следов от укуса видно не было — и то хорошо...

— Флора, что ты здесь делаешь?!

— Не твое дело, что я здесь делаю! — рявкнула она. — Что хочу, то и делаю! Бельтайн сегодня, понимаешь?!..

— Я приказал тебе не покидать склепа, — понизил голос Марвин.

— И что?! В замок я не заходила, как ты и хотел! — она тоже стала говорить тише, хотя лицо ее по-прежнему было искажено яростью. Шагнула вперед. — Не потревожила никого из твоих гостей. Платье не показала. Даже Йо не смогла послушать — а ты, ты мне даже не сказал, что он приехал! Ну что тебе еще от меня надо, а?!

— Ты нарушила мой приказ, Флора.

— Ах, приказ!.. — ее пальцы впились в складки платья. — Приказ, гнида ты гнилая! "Флора, иди туда, Флора, сиди здесь..." Я тебе что, собака, командами со мной разговаривать?! Ну вот, нарушила я твой приказ, — и чтоб подо мной земля провалилась, если я об этом жалею! И что ты сделаешь — заклятьем меня поразишь, или к мастеру побежишь жаловаться? Слабак!

— Флора, — повторил Марвин терпеливо.

— Заткнись! — взвизгнула вампирша. — Ты, ублюдок, считаешь себя самым крутым, да? "Мессир барон то, мессир барон се, не угодно ли вам того-этого, лепесинов в керосине..." Ну да, скажи сейчас, что ты сильно за гостей волнуешься, скажи, что только поэтому меня закрыть решил... Ты меня не обманешь, Марвин, — договорила она уже много спокойнее чем прежде. — Их — может быть, а меня — нет. Я-то знаю, вижу, что ты — самовлюбленный и трусливый сукин сын, который по правде ни единого слова сказать не может, и ничего, вот ни на щепоточку, не делает от чистого сердца. Я бы с тобой на одном поле срать не села, но если уж мы здесь — так не ври хоть мне, а?

— Флора, я спас тебе жизнь, — проговорил Марвин. — И ты принесла мне клятву верности.

— А больше тебе сказать нечего? — как он не замечал раньше, какие злые у нее глаза. — Я бы тебе тоже кое-чего напомнила, да противно. А у венитов — я уж не знаю, зачем ты к ним приперся, но помню я, как ты там столбом стоял, пока тебя сам магистр не послал! А если бы не он, что, постоял бы, да назад пошел? Хватит, Марвин, хватит. Ты совершил добрый поступок. Молодец, хороший мальчик, да. Ну так перестань им уже тыкать!

— Я запрещаю тебе... — сказал Марвин медленно и холодно. Вампирша отвернулась, хлестанув его волосами по лицу. — ... покидать склеп.

— Иди ты в задницу! — бросила она, и в следующий миг уже исчезла за углом. Видимо, убежала в склеп плакать.

Марвин склонился над спящим человеком. Подумав, решил оставить его прямо здесь. Ночь теплая, а Флора не вернется.

Неужели правда, что она всего лишь хотела провести Бельтайн, поцеловаться всласть?.. Да нет, едва ли она смогла бы ограничиться малым. Марвин знал, что поступил правильно. Сегодня он вообще все делал правильно. А что она наговорила... в ее словах было слишком много правды, чтобы о них думать.

Медленно, не торопясь, Марвин шел мимо замка. Бездна разливалась в нем, защищая от теплой ночи, не Сила — память о Силе, и только она одна и помогала ему держаться, держать себя, чтобы не разорваться в клочья.

У задней стены он остановился, чтобы отлить. И вздрогнул, когда за спиной раздался голос. Редко когда чувствуешь себя более незащищенным, чем с расстегнутыми штанами.

— Разрешите вам компанию составить? — не дожидаясь ответа, незнакомец подошел и встал рядом. — А, это вы, мессир барон, — добавил он без особого почтения. — Доброй ночки.

Это был всего лишь лютнист. Как там его, Митя?.. Марвин покосился на него. Лютнист самозабвенно мочился. Лицо у него было странное, какое-то угловатое, расползающееся, словно лепили его наспех и без усилия.

— Вы хорошо играли, — сказал Марвин, потому что надо же было что-то сказать. Торопливо начал застегиваться.

— Чепуха, — сказал менестрель бесцеремонно. — Мне понравился ваш стиль. Почему бы не подыграть? Дурацкая песня, но на ваших почему то действует.

Струйка все журчала. Сколько же в нем помещается?.. И надо же было наткнуться именно на этого нахала, если уж обязательно кого-то вообще видеть!

— Доброй ночи, — буркнул Марвин, повернулся, чтобы уйти, но менестрель заговорил снова, и Марвин замер на месте.

— А я бы про вас написал песню, — сказал он, все тем же хамским тоном. — Смешную, вы таких не слушаете. Песенку... Про парня, который убил свою душу, чтобы стать сильнее, а потом всю свою силу угрохал, делая для чужих дядь то, что самому ему нахрен не сдалось. Потому что некому было напомнить, чего же он хотел...

Марвин уставился на него, совершенно ничего не понимая, а Митя повернулся, запрыгал на месте как огромная лягушка, тряся срамом. Лицо, глумливое, мерзкое, кривилось в гримасах, как будто воск оплывал от близкого пламени. Сережка в ухе тряслась и звенела шутовским бубенцом.

— Что...

— Ничё, — заржала тварь. — То есть абсолютно. Какое мне дело, сколько еще стен ты построишь, и от чего? Что-о-о ты таишь в своей глуби-иии?!.. — взвыл он вдруг дурным голосом, подпрыгивая все выше, опять расхохотался. Марвин смотрел на него, открыв рот.

— Ну ты и олух, — сказала тварь голосом отца. — Трусливый отморозок, — зеленые глаза Ленерро ар-Диелне сверкнули с плывущего лица, черты заострились, брови изогнулись в скорбном недоумении. — Расшибить бы твою голову об стену, то-то бы все удивились! — еще прыжок, на этот раз вперед, совсем близко, Эрик ослепительно нагло улыбнулся, глядя сверху вниз. — Но мы сделаем проще... Ныне я дарую тебе свободу выбрать снова! — рявкнул он исступленно.

Марвин отшатнулся, упал навзничь, увидел небо с ярчайшими равнодушными звездами на нем. Земля дрожала от удаляющихся скачков, и в такт ей медленно, по камешку, рассыпались стены где-то внутри. Загрохотала лавина, и Марвин закричал от боли, вдруг не нашедшей преград, разлившейся по всем клеточкам, пробуждая память обо всем, чего он не хотел знать о себе и мире.

Там кричал младенец, плакал ребенок, избитый отцом, давился злыми слезами подросток, проигравший очередной бой, там выцветали, обращались в прах зачитанные книги, обещавшие ложь, там поровну было стыда и страха, а еще там была скорбь, тенью своей затмевавшая звезды, лишавшая голоса и воли. Марвин завыл, свернулся в клубок, тщетно надеясь скрыться от сотен глаз, глядящих на него сверху.

Потемневшими от гнева глазами смотрел отец, смеялись его гости, Ханубис щурился, словно хищник, дождавшийся жертву. Город горел, драконы кружили над Арсолиром, пылал в огне заклятия человек, распластавшийся на кустах, Густав-маленький вел свой отряд в наступление, а после снимал шлем и падал, уже не человеком, но обгоревшим остовом, снова и снова...

Марвин чувствовал во рту вкус сладкого миндаля, слышал, как громко, не в такт, стучит сердце, и ждал, когда оно остановится, но оно продолжало стучать, снова и снова, снова и снова...

"Я не собираюсь растить мясо на прокорм Бездне" — Ханубис ходит по комнате, теплые коричневые тапочки шуршат по ледяному полу. — "Тебе придется выбрать"

"Трус и предатель" — Ленерро ар-Диелне помахивает яблоневой веткой, глаза его как изумруды в прорезях маски. — "Я не знаю, зачем она оставила тебе жизнь. Возможно, чтобы ты жил и завидовал мертвым?"

"Теперь ты запомнишь" — говорит Орна, и губы ее сухи, а глаза — бесстрастны, и тонкий меч подрагивает в руках. — "Теперь ты запомнишь"

— Я помню!.. — крикнул Марвин, зная, что не будет услышан. — Помню, Орна...

Теперь это было правдой, и впервые он увидел ее на самом деле, и понял, что любит, но любовь не была слиянием и теплом, она была как обоюдоострый меч, рассекала любую связь, укрепляла в разлуке, и одиночество было безмерным, куда больше того, что может вынести человек, но сердце билось, стучало снова и снова.

— Марвин! Что ты тут разлегся? Вставай, придурок!..

Сердце стучало, и мир был страшен, мир был таков, что Марвин завыл, крепче смыкая веки, но память ничто не могло погасить —

...Деянира кивает в такт словам, и на лице ее мука и презрение...

... Йо глядит с удивлением, всего лишь с удивлением...

... солнечно улыбается Эрик...

... корчится в грязи Меджиовани...

"Тухлядью пахнет, милсдари, тухлядью"

"Любая цель оправдывает абсолютно любое средство. Вопрос в том, выдержит ли их ваша совесть".

Должно быть, я умру сейчас, — оформилось в слова, и стало немного легче. Может быть, тогда эти голоса утихнут.

— Аравет-Милостивая, да за что мне это... Марвин, очнись! Я здесь, все хорошо... Марвин, посмотри на меня!..

Навязчивый голос мешал, врывался в кошмар, напоминая о существовании мира извне, о ноше непосильной, но взятой добровольно — зачем?.. Голос и запах роз — Флора, она тоже делала вид, что может противостоять одиночеству, но по сути принадлежала зазеркальным измерениям смерти и вечности — как Орна, как мама...

— Мама... — сознание коснулось привычной пустоты, объятий холода.

— Марвин!.. Чтоб тебя Бездна разорвала!.. Марвин, тебя бароны ждут!.. Встань немедленно! Обопрись и вставай!.. Что же я мастеру скажу... Марвин, сука, во имя связавшей нас клятвы, немедленно вставай!..

Зачем она притворяется человеком? Зачем все мы притворяемся людьми, для чего обманываем друг друга?.. Не потому ли, что слишком страшна изнанка, — смерть и вечность, — слишком страшна, чтобы знать о ней постоянно? Бездна взывает к Бездне, пустота к пустоте, пока люди соприкасаются поверхностями тел, иллюзиями общего смысла... и как можем мы знать, существует ли хоть что-то еще? Что значит — быть человеком? Следовать ритуалам, вживаться в роль, или же — просто — не оставлять попыток услышать и быть услышанным, не имея надежды, протянуть руку над Бездной — всегда над Бездной?.. Зачем Орна хотела, чтобы я жил?..

— Я слышу тебя, — сказал Марвин. Открыл глаза, на пределе оставшихся сил нашел взглядом Флору, злую и перепуганную Флору. — Я слышу...

Вампирша быстро провела ладонью по глазам.

— Сукин ты сын, — выпалила она с облегчением. — Что на тебя нашло? Вставай, пошли отсюда, пока еще кто-нибудь не приперся. Отвести тебя в комнату?

— Я... мы не можем. Там бароны... они могут увидеть тебя.

— На твоем месте, я бы переживала, что они увидят тебя, — мрачно сказала Флора. Порывшись в складках платья, она вытащила платочек и утерла Марвину лицо. — Положи руку мне на плечо и пойдем. И не смей плакать, ясно тебе?! Пока не дойдем — не смей!

Пахло дымом. Тишина сменилась вдруг рокотом голосов, вспыхнул свет. Марвин шел, одну за другой переставляя ноги, сознанием оставаясь в единственной точке равновесия между собой и миром, — шаг в сторону, и разнесет в клочья.

Кто-то заговорил совсем рядом. Флора захихикала:

— Что вы, мессир. Бельтайн нынче, а хозяин-то молод, меры не знает. Ну да ничего, проспится, как огурчик будет!.. ... с вами-то? Не за ту вы меня принимаете, мессир, постыдились бы!..

Снова темнота, пол изгибается вдруг ступенями. Ступени кончаются, шаги тонут в ковре, тишина.

— Где твой ключ? Давай, я открою.

Щелчок ключа, шорох двери. Чирканье огнива. Свет.

— Садись на кровать.

— Нет, за стол...

— Ну, как знаешь.

Флора помогла ему сесть, отстранилась, вытирая руки о платье. Взглянула с сомнением.

— Ты как?

— Жив. Флора...

— Чего?

— Спасибо... — хотелось сказать ей многое, — попросить прощения, рассказать о том, как прекрасна она на самом деле, — но не нашлось слов.

Она похлопала его по руке.

— Не за что. Я не ради тебя это делала.

— Да, я знаю.

— Позвать мастера?