Звездная сказка

Его огромная ручища едва ощутимо сжимает мое плечо и неожиданно легко гладит. Помню, когда я еще только начинала встречаться с Баком, он с большим трудом мог рассчитать собственную силу. Отчего даже от нежных искренних объятий у меня порой появлялись синяки.

Эридан был не таким. Этот огромный с виду неуклюжий великан превосходно владел своим телом. Но не эмоциями...

— Извини, я свалился вот так и... — он резко убирает руку и тяжело вздыхает. — Пожалуй, мне лучше уйти.

Мужчина разворачивается, убирает руки в карманы и, сгорбившись, идет в сторону припаркованного неподалеку летмаша.

Я остаюсь стоять, растерянно прижимая пакет с поясом чемпиона. Сколько раз, видя Бака и Эридана рядом, я ловила себя на мысли, что если бы не соперничество в спорте, они стали бы лучшими друзьями? Сколько раз обижалась, когда Эридан подсаживался к нам за столиком в ресторане, и они с Баком без умолку обсуждали какие-то свои сугубо мужские и совершенно неинтересные мне дела? Сколько раз я втихаря ревновала, что Рику-Молотилке уделялось чуть больше внимания за вечер, чем мне?

— Эридан!

Мой оклик достигает мужчину, когда он уже почти сел в свой летмаш. Повернувшись одним точным плавным движением, Молотилка молча дожидается, пока я торопливо подойду и встану рядом.

— Бак оставил прощальное видео, где просил меня вспоминать о нем всякие приятные моменты, — неловко признаюсь я и решительно предлагаю: — Может, мы прогуляемся и повспоминаем его вместе?

Эридан робко улыбается и слегка наклоняется ко мне.

— Забавно, но я как раз сегодня в раздевалке вспоминал, как стащил из ящика Бака всю одежду, пока тот был в душе...

— Что?!

— Он тебе не рассказывал? — улыбка на разбитых губах мужчины становится все более и более отчетливой.

Заботливо взяв у меня из рук тяжелой пакет, Эридан предлагает свой локоть в качестве опоры, и мы начинаем неспешную прогулку.

Глава 2. Созвездие Андромеда

— Они сами этого хотели, — разносится по залу неприятно высокий для мужчины голос. — Я просто подготовил для них наказание, — звучит какой-то противоестественный для человека смех.

Все прошедшее время, произнося 'Душитель' даже мысленно, я мысленно рисовала в воображении картинку неприятного типа, с криминальным прошлым, но реальность оказалась сурова.

Я с отвращением смотрю в лицо симпатичного молодого мужчины. Высокие тонкие брови, красиво очерченные губы с чуть припухлой верхней, длинные темные реснички — его внешность скорее подошла бы для милой девушки, чем для мужчины с такими опасными наклонностями, как насилие и убийство.

Около получаса Даниэль Фара с упоением вещал всем присутствующим на суде о своем благополучном детстве, о любящих его родителях и трех сестрах. Упомянул, как, получив неплохое образование, решил посвятить себя искусству и устроился на работу в один из местных театров.

Однажды ему пришлось сыграть статиста в социальной постановке, описывающей домашнее насилие. Все разыгрываемое на сцене так взволновало и захватило его больное воображение, что Душитель начал вновь и вновь прокручивать образы насилия в голове.

Первые, на ком он начал тренироваться, стали продажные девушки с улиц, затем добровольные 'жертвы' за деньги перестали удовлетворять его фантазиям, и парень вышел на охоту.

Он точно знал, кто подходит на роль жертвы больше всего. Рыжие, высокие, с острыми чертами лица — как та девочка, что не разрешила ему в юности воспользоваться ее шпаргалками на экзамене.

Я качаю головой.

Бред! Из-за шпаргалок не убивают!

Но в тоже время вот он — Душитель. Сидит напротив меня и возмущенно сверкает глазами, всерьез полагая, что правосудие ошиблось и схватило не того.

Первое нападение Даниэля Фара стало неудачным.

Девушка оказалась упрямой и добровольно подвергаться акту насилия не захотела. Я уже знаю от Дона, что меня Душитель отпустил по этой же причине — я оказала сопротивление, начала отчаянно сражаться за свою жизнь вместо того чтобы испугаться и оказаться под его контролем. Это каким-то образом напомнило Даниэлю Фару его первую неудачу.

Тогда, удивленный резким отпором своей первой жертвы, парень отступил и затаился, обдумывая, что же он сделал не так. И именно в этот момент, по словам обвиняемого, его нашел Мастер.

— Мастер сказал, что все женщины созданы для удовлетворения мужских прихотей и просто покорно ждут, когда сильный самец поставит их на место, — с неподдельным восторгом в голосе делился знаниями Даниэль Фара. — Мастер научил меня, как запугать и сделать женщину готовой для моей ласки...

Я невольно поворачиваю голову, чтобы посмотреть на человека, которого Душитель чуть ли не боготворил.

Скромно сложив ручки на коленях, на скамье подсудимых сидит министр де Сальво — известный семьянин, филантроп и... ах да! забыла упомянуть — наставник маньяка-убийцы.

Рядом с министром застыли два его подельника — Роман Блейс и Питер Фьюрелби. Первый — наркоторговец, чьи ребята залезли в наш дом и убили Бака, второй — ярый противник межгалактического флота, который собственно и дал Душителю офицерскую форму.

Это только те четверо, против которых детектив Снай и Дон смогли накопать неопровержимые улики. На самом деле во всей этой истории замешано намного больше народа, чем нам казалось вначале. Список подозреваемых длинный и затрагивает огромное количество высокопоставленных людей, и не только с Цереры.

— Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете! — неожиданно возмущенно вскрикивает Душитель. — Они сами этого хотели, они были рождены, чтобы помочь мне получить удовольствие.

Ах, вот оно что... Значит, я была рождена, чтобы стать жертвой маньяка. Думаю, весь межгалактический флот, который считает Иридиев своей собственностью, поспорит с ним...

— Я не сделал ничего предосудительного, — заявляет Даниэль Фара с таким видом, словно признался не в изнасиловании с последующим убийством трех девушек, а в неоплаченном вовремя штрафе.

Не выдержав, я встаю и, громко стуча каблуками, иду по проходу прочь из судебного зала.

От всего услышанного у меня подташнивает от отвращения. Хочется поскорее вымыться, прополоскать рот и сменить одежду. Зайдя в дамскую комнату, я долго и очень тщательно мою руки, а затем и вовсе умываюсь.

Вытерев лицо бумажными полотенцами, я тянусь к сумочке, чтобы поправить макияж.

Происходящее в судебном зале меня теперь мало волнует. Дон клялся, что ни один из бригады нанятых адвокатов этой четверки не сможет скосить срок. Де Сальво лишится поста и получит срок за пособничество Душителю, Роман Блейс, пойманный только благодаря Май и ее друзьям с улиц, сядет за убийство Бака, нападение на меня, торговлю и распространение наркотиков. Питер Фьюрелби сядет за пособничество и преступный сговор.

Исход этого суда известен каждому. Журналисты уже подготовили материалы для газет, а департамент полиции подыскал камеры похуже.

Душителю светит один из самых серьезных приговоров — эвтаназия, допустимая на Церере только для душевнобольных и особо опасных преступников.

Я всегда была категорически против смертной казни, поэтому сегодня намеревалась выступить в защиту Даниэля Фара и попытаться переубедить судью заменить смерть на пожизненный срок. Но, услышав подробный рассказ Душителя, я вдруг подумала — а может, таким, как он, действительно лучше не жить?

Глянув на себя в зеркало, осуждающе качаю головой. Я становлюсь слишком жестокой.

Поправив на себе белый изящный кружевной воротничок платья светло-желтого цвета, я заодно привожу в порядок и белый широкий ремень, выгодно подчеркивающий талию, и улыбаюсь своему отражению.

Еще утром я сомневалась, что наряд будет слишком позитивным для такого дня, но сейчас даже рада, что не выбрала темные тона.

Покинув туалет, я с неохотой бреду в сторону судебного зала. Возвращаться не хочется, но надо, поэтому я иду так медленно, как только могу, и неожиданно замечаю в начале коридора четверых мужчин в военной форме, заходящих в зал.

На секунду мелькает хорошо узнаваемая рыже-золотистая макушка, но прежде, чем я успеваю убедиться, что это Ти, двери закрываются.

Обратная аннигиляция! Неужели он прилетел?

Сама не знаю почему, но эта мысль заставляет ладони вспотеть, а сердце забиться чуточку быстрее.

Быстрым шагом миновав коридор, я захожу в судебный зал и оглядываюсь. Помещение битком набито желающими поглазеть на самый громкий процесс года и неимоверным количеством журналистов.

Ну, где же они?

Повертев головой, но так и не найдя даже признаков четырех военных, я закусываю от досады нижнюю губу и иду на свое место.

Жаль, что у меня место в первом ряду. Сидела бы чуть дальше, могла бы незаметно оглядеться и увидеть, куда они делись, а так придется вертеться и привлекать к себе внимание.

Сев рядом с Доном и детективом Снаем, я ловлю на себе встревоженный взгляд приятеля, успокаивающе улыбаюсь в ответ и делаю вид, что сосредоточена на показаниях Душителя.

С мучительной нерасторопностью минует целый час, и судья удаляется, чтобы вынести решение по делу. Судебный пристав объявляет перерыв, и зал тут же наполняется голосами сотни людей, шумом и шорохом.

Я поднимаюсь одной из первых и тут же поворачиваюсь назад. Мой взгляд лихорадочно ищет бело-голубую форму в многоликой толпе, перескакивает с одной половины зала на другую.

— Рокси! Пара слов об этом процессе!

— Как вы относитесь к эвтаназии?

— Вы испытываете триумф от осознания, что Душитель пойман?

Я недовольно морщусь, старательно вытягивая шею, чтобы рассмотреть хоть что-то за спинами набежавших ко мне репортеров.

Впервые чужое внимание начинает меня раздражать.

— Разойдитесь! — требует Дон, прикрывая меня от многочисленных вспышек камер. — Все вопросы после суда!

Я хватаюсь за руку Дона, как утопающий за спасательный круг. Парень тащит меня прочь из толпы, но та начинает напирать еще интенсивнее. Увидев это, нам на помощь приходят двое полицейских в форме. Втроем им удается вывести меня из зала и сопроводить в небольшую комнатку ожидания.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Дон, протягивая стаканчик с зеленым чаем.

— Норма, — улыбаясь, шепчу я и с благодарностью смотрю на приятеля.

Что бы я делала без него? Без Май? Без Эридана? Наверное, выла бы от тоски в своей квартирке, пока соседи не подали жалобу, обвинив меня в издевательстве над животными.

— Я уговорил Май на ужин, — сознается Дон, присаживаясь рядом со мной на диванчик. — Сначала, правда, она очень долго отпиралась, но, услышав, что за все плачу я, мигов подобрела.

— Да неужели? — недоверчиво заламываю бровь.

Май и ужин в ресторане — это все равно, что две параллельные линии. Сложно даже представить, как тяжело ей было ответить согласием. А уж чего ожидать от девушки в непривычной для нее ситуации, пожалуй, ни один выдумщик кино-реальностей не скажет.

— Представь себе! — Дон счастлив и не скрывает этого. — Пообещала даже одеть что-то посимпатичнее.

А вот последняя фраза полицейского делает согласие Май более логичным.

Я подношу стаканчик с чаем к губам, но вместо того, чтобы сделать глоток, прячу улыбку. Мне кажется, или Дон организовал этот дружеский ужин, только для того, чтобы пришла Май? Мне кажется, или Май согласилась побыть немного девушкой только для того, чтобы угодить нашему общему приятелю? Мне кажется, или я в этой ситуации выступаю третьим лишним?

Мысль о возможной симпатии одного моего друга к другому заставляет меня вспомнить еще об одном человеке.

— Я вчера встречалась с Риком-Молотилкой, — неожиданно признаюсь я и чувствую легкий румянец на щеках. — Мы гуляли всю ночь, пока у меня не заболели ноги. И... Наверное, я хочу встретиться с ним еще раз...

После тих слов мне становится стыдно. Кровь приливает к щекам и обжигает меня мучительным чувством вины.

— Окс, ну, ты чего! — неожиданно возмущается парень, беря меня за руку. — В этом нет ничего неправильного, так что не вини себя.

Я согласно киваю, чтобы поскорее закрыть и больше не развивал эту тему. Правильно-неправильно, да какая в черную дыру разница, если я все равно ощущаю себя предательницей по отношению к Баку?

— Дон, мне показалось, или в зал действительно зашли военные? — как бы между прочим интересуюсь я и делаю пару глотков остывшего чая.

— Да? — Дон удивлен. — Ну, возможно, что кто-то из официальных представителей прилетел на суд. Это, в принципе, ожидаемо. Все-таки межгалактический флот пытались обвинить...

— Дон! Окс! — перебивает его зашедший в комнату детектив Снай. — Судья возвращается.

— Так быстро? — удивленно поднимает брови молодой парень.

Я невольно смотрю на свой браслет связи. Судье потребовалось всего семь минут для принятия решения.

Мы втроем торопливо возвращаемся в зал. В дверях образовалась небольшая толкучка желающих попасть внутрь, но двое полицейских помогают нам пройти первыми.

Проходя между полупустыми рядами, я чувствую чей-то взгляд и резко поворачиваюсь. Глубокая сосредоточенная складка на переносице, легкая улыбка на губах и нечто завораживающее во взгляде.

Ти-ван... — отбивает сердце и начинает биться в три раза чаще.

Я поспешно отвожу взгляд, зачем-то притворяясь, что не узнала его, и быстро сажусь на свое место.

— Эй, ты в порядке? — наклоняется к моему уху Дон.

— Что? — потерянно переспрашиваю я.

— Ты дрожишь...

Обратная аннигиляция! Я ведь знала, что он где-то в зале, так почему ощущаю себя так, словно один его взгляд выбил опору у меня из-под ног.

— Н-н-н...

Я хочу сказать 'нервы', но чувствую себя так, словно забыла, как разговаривать. Дон крепко обнимает меня за плечи и прижимается губами к моему виску.

— Все почти закончилось, — шепчет он. — Потерпи, Окс. Еще немного, ладно?

В этот момент входит судья, и весь зал в едином порыве поднимается, чтобы поприветствовать его. Дон вынужденно выпускает меня из объятий, но вместо этого сжимает мои пальцы.

Мы садимся обратно, и судья громким поставленным голосом зачитывает приговор. Я внимательно наблюдаю за тем, как шевелятся губы мужчины, понимаю каждое сказанное им слово, но никак не могу состыковать эти слова в предложения.

Что происходит? А главное, почему я так необычно реагирую на Тивана?

Меня всю переполняет энергия. Мне хочется ерзать, мять что-нибудь пальцами, на худой конец встать и выбежать из зала, но я усилием воли заставляю себя сидеть на месте с идеально прямой спиной и гордо вскинутым подбородком. И только легкая дрожь выдает мои настоящие чувства.

Дон поворачивается в мою сторону, недовольно хмурится и начинает успокаивающе поглаживать мою ладонь. Это в определенном роде помогает, но не совсем.

— Даниэль Фара приговаривается к эвтаназии... — эти слова пробиваются сквозь вату, оградившую мое сознания, а следом я слышу пробирающий душу полувскрик-полустон.

Я резко оборачиваюсь и словно просыпаюсь ото сна.

Симпатичная пара занимают места не так далеко от нас. Женщина не то ревет, не то стонет, словно раненное животное, уткнувшись в плечо мужчины, и в его глазах я тоже вижу слезы. Это родители Фара. Я не встречалась с ними до суда, но догадаться не трудно.