Хроники вечной жизни. Проклятый дар

— Да вот ... к родственникам. Да только до темноты не успею.

— И то верно, — кивнул крестьянин, — куда ж сейчас идти-то. Как зовут тебя, сынок?

— Франсуа, дедушка.

— Хорошее имя. А я папаша Этьен, все меня так кличут. Ты вот что, сынок, пойдем-ка со мной. У нас переночуешь, старуха у меня добрая, возражать не станет. А ты за это поможешь мне утречком изгородь поправить, а то совсем покосилась.

Тетушка Жанна и в самом деле не возражала. Она пригласила Франсуа и папашу Этьена к столу, заставленному нехитрой крестьянской едой. Все вместе с удовольствием ели печенную морковь и запивали ее молоком. Франсуа был в приподнятом настроении, предвкушая скорое завершение своего путешествия. Он оживленно болтал и охотно, хотя и не всегда правдиво, отвечал на вопросы хозяев.

— Ты из Лиможа, сынок? — спросил папаша Этьен.

— Ага. Но мои родители умерли.

— Ох, бедолага... И куда ж ты теперь направляешься?

— В Монферран, — пробормотал Франсуа с набитым ртом.

Супруги встревожено переглянулись.

— В Овернь, значит, идешь? — продолжал допытываться старик.

— Да, у меня там сестра.

Повисло напряженное молчание. Франсуа насторожился.

— Что-то не так?

— О-ох, — вздохнула тетушка Жанна, — нехорошо там, дружок.

— Нехорошо?

Женщина замялась и взглянула на мужа, ища поддержки. Папаша Этьен откашлялся и осторожно заговорил.

— Видишь ли, сынок... Не хочу тебя пугать, но... старуха моя права, нехорошо там, опасно. Там одни горы, поросшие лесами, земля не очень плодородная, городов да деревень мало.

— И что там, разбойники? — нетерпеливо спросил Франсуа.

Помолчав, старик выпалил:

— Оборотни!

После ужина Франсуа и папаша Этьен сидели на лавке у дома, глядя на темнеющую вдали цепочку гор.

— Лет двести назад жил в тех краях один дворянин, — неторопливо рассказывал старик, — звали его шевалье де Шалон, и был он вассалом Оверньского графа. Больше всего на свете шевалье любил охоту и свою красавицу-жену. Она была необыкновенно хороша, и муж души в ней не чаял. Охранял ее, как бесценную добычу, все боялся, чтоб она на кого другого не посмотрела. Граф Оверньский не раз просил его представить супругу, но наш шевалье всё отказывался под разными благовидными предлогами. Ревновал он ее сильно, и казалось ему, будто она по ночам куда-то уходит. Много раз пытался он ее подстеречь, да все без толку. И вот как-то раз поехал де Шалон на охоту, а супружницу свою дома запер. Конь его захромал, пришлось шевалье нашему спешиться. Забрел в глухую чащу, да и заблудился, поискал дорогу, помыкался — никак не может выбраться. А вокруг-то уже совсем темно. И вдруг слышит — из кустов рычание. Не успел он аркебузу свою вскинуть, как бросилась на него волчица. Повалила беднягу и ну его терзать, да все до горла пытается зубами дотянуться. Но наш шевалье не промах был, исхитрился он достать тесак свой охотничий, да как рубанул волчицу по передней лапе, так ее и отрубил целиком! Зверь взвыл да на трех лапах поковылял прочь, а наш охотник вскочил,— и в другую сторону. Плутал он еще долго, насилу к утру нашел тропинку, которая его из леса-то и вывела. Пришел домой изорванный, окровавленный, без лошади. Ну думает, сейчас слуги-то сбегутся ему помогать, глянул — а нет никого возле замка. И вроде как и внутри пусто. Вдруг слышит шум, галдеж, пошел на звуки — а слуги все толпятся у спальни хозяйки, жены его, значит. И знахарка из ближайшей деревни там же. Рассказали ему, что рано утром нашли госпожу у рва, который вокруг замка вырыт, когда мост пришли опускать. Лежала она бездыханная, а рука у нее отрублена словно бы тесаком. Перенесли ее в комнаты и на постель положили, да только она с каждым часом все слабела, слабела, и к вечеру умерла. Шевалье-то наш в ужасе был, понял он, что жена-то его не к полюбовникам ходила, а оборотнем была, да ночами в лесу-то и бегала. И с тех пор, как она померла, волки вокруг того замка каждую ночь воют до самого рассвета.

На крыльцо вышла тетушка Жанна.

— Ну что ты, старик, городишь, — заворчала она, — совсем запугал мальчонку на ночь-то глядя, поди, и не заснет теперь.

Франсуа сидел ни жив, ни мертв. Он, как и все, верил в оборотней, призраков и прочую нечисть. 'Господи Боже, как же я туда пойду?', — в ужасе думал он.

Но отступать было поздно. Наутро Франсуа, как и обещал, помог папаше Этьену поправить изгородь и отправился в путь.

Дорога неуклонно шла в гору, и Франсуа порядком устал, карабкаясь по широкой тропе. Вот она, Овернь, поросшее лесом нагорье с торчащими тут и там короткими горными хребтами. Далеко внизу он заметил деревушку возле реки, протекающей в узкой долине. Что ж, он наконец добрался до цели, где-то в этой чужой, неприветливой горной стране живет его сестра. Окрыленный этой мыслью, мальчик поспешил вниз.

Франсуа теперь шел гораздо осторожнее, от поселения к поселению, стараясь, чтобы сумерки не застали его в пути. От разбойников можно спрятаться или убежать, а куда денешься от нечистой силы?

Если местные жители отказывали ему в ночлеге, Франсуа потихоньку устраивался в чьем-нибудь огороде. Его бросало в дрожь при мысли, что в любой момент на него может напасть оборотень. Когда же ему удавалось уговорить хозяев дать ему приют, он осторожно расспрашивал их о графине де Ла Тур и семействе Дюваль.

— Графинюшка-то? — сказала первая же спрошенная крестьянка. — Эва, миленький, вспомнил. Она уж лет пять как преставилась. Сейчас у нас другая хозяйка. У графинюшки-то сестрица младшая была, госпожа Мадлен, ее еще в восемнадцатом году замуж выдали за итальянца какого-то, то ли Медини, то ли Медичи. Она дочурку с того итальянца родила, и вскоре померла, давно, еще до смерти графинюшки. Вот ее дочка, Катрин, и есть теперь наша хозяйка. Только она мала еще, и живет не тут, а в Италии вроде бы...

Тень легла на сердце Франсуа.

— Отчего ж она... графиня то есть... умерла?

Женщина махнула рукой.

— Да кто ж разберет, хворей-то много разных тут у нас, от всего не убережешься, — неопределенно ответила она, пряча глаза.

Франсуа насторожился.

— Вы что-то знаете?

— Да много всяких слухов ходило, сынок. Кто говорил, что оборотень ее загрыз, от других слышала, будто сама она оборотнем была, да как волка ее и убили...

Крестьянка перекрестилась:

— Свят-свят, подальше нам бы от этого. Что ж, графинюшку теперь не воротишь, какая разница, отчего она преставилась. А вот про этих других, которых ты спрашивал, Дюмаль, или как их там, — врать не буду, не слыхала ничего.

Известие о смерти Анны глубоко ранило Франсуа. Он сам не хотел себе признаваться, что шел сюда не только для того, чтобы найти дочь, но и в надежде хоть одним глазком увидеть свою бывшую возлюбленную, такую непонятную и загадочную. Теперь же у него осталась здесь единственная цель — найти Бланку, и, значит, в Монферран ему идти не надо.

Франсуа переходил от деревни к деревне, расспрашивая о семействе Дюваль. Он побывал в поселениях Клеруа, Сен-Аман, Сель, Арме, Рошфор, Шердо и многих других, и в одной из деревень, Малдери, ему наконец-то повезло. Франсуа остановил высокую пожилую женщину, идущую с бадьей на ключ, и задал ей свой обычный вопрос.

— Дюваль, ты сказал? Мария и Жером? А как же, знаю! В соседнем селе они живут, в Романьяке.

— А дочка у них есть, Бланка? — уточнил обрадованный мальчик.

— Это приживалка которая? Есть, а как же. И сынок тоже есть.

— Как вы ее назвали?

Женщина замялась.

— Ну не родная она им, подкидыш, — объяснила она. — В общем, иди сейчас во-он через тот перелесок, за ним село-то и есть. Как войдешь в него, поверни налево и сразу дом увидишь за зеленым забором. Он там один такой, не ошибешься.

Романьяк оказался небольшим поселением, и вскоре Франсуа уже подходил к темно-зеленой изгороди, позади которой возвышался деревянный дом. В садике на корточках сидела девочка лет десяти, тоненькая, хрупкая, золотоволосая, и полола морковь. Едва увидев ее, мальчишка понял — она. Девочка неуловимо сочетала в себе черты Анны де Ла Тур и Рене Леграна. Сердце Франсуа радостно забилось: вот он, родной человечек, его дочь! Он повис на заборе и тихонько свистнул. Девочка обернулась.

— Привет, — весело сказал Франсуа, — ты Бланка?

Та кивнула.

— Ну да, а ты кто? Я тебя тут не видала.

— Пойдем прогуляемся, поговорим.

Девочка с сомнением взглянула на грядку.

— Я не могу, — шепотом ответила она, — если мать увидит, что я ушла — мне влетит.

— Да помогу я потом с морковкой, пошли. Я тебе тако-ое расскажу.

Немного поколебавшись, Бланка вскочила, отряхнула платье и побежала к калитке.

* * *

Франсуа не мог наглядеться на нее. Он смотрел на ее точеное личико, тонкий нос, миндалевидные глаза, и ему казалось, что вернулось прошлое. Конечно, он любил Женевьеву, но и к Анне испытывал самые теплые чувства. И вот теперь ее дочь, так похожая на матушку, стояла перед ним, вопрошающе глядя снизу вверх. А он, ее отец, пребывал в теле мальчишки и не мог сказать ей, кто он на самом деле!

Бланка послушно шла прочь от деревни за незнакомым мальчишкой. По своей детской доверчивости она даже не задумалась, кто он и зачем ее позвал. Вероятно, ему нужна какая-то помощь, иначе зачем она, Бланка, понадобилась? Девочка привыкла, что всякий раз, когда отец или мать звали ее, то обязательно поручали какое-нибудь дело. И таких дел было очень много: она мела пол, мыла в большой кадушке глиняную посуду, полола огород, сидела с маленьким братишкой, в общем, была второй хозяйкой в доме. Сколько Бланка себя помнила, она никогда не ощущала тепла матери. Девочка знала, что чете Дюваль она не родная, и привыкла думать, что любви она не заслуживает. И в самом деле, чего хорошего может ожидать непонятно откуда взявшийся подкидыш? Бланке уже исполнилось одиннадцать лет, и за всю жизнь приемная мать ни разу не приласкала ее, не сказала ни одного теплого слова. В отличие от нее папаша Жером относился к малышке по-доброму, но был он слабоволен, полностью находился под каблуком жены и ничем не мог помочь приемной дочери.

Вся жизнь Бланки состояла из понуканий и попреков. Мать не жалела для нее грубых слов. Если девочка не справлялась с работой по дому и в саду, Мария не брезговала плеткой или просто первой попавшейся под руку палкой. Бланке стало совсем тяжело, когда у четы Дюваль родился сын. И если раньше мать бывала к малышке хотя бы терпима, то после рождения сына на долю девочки остались лишь брань да побои. Иногда папаша Жером садился рядом с Бланкой и, гладя ее по голове, приговаривал:

— Ничего, дочка, ничего, потерпи. Никогда не знаешь, как жизнь повернется, может, и тебе улыбнется когда-нибудь счастье.

Все это Бланка рассказывала еще недавно незнакомому мальчишке, сидя рядом с ним на траве в перелеске за деревней. Слушая ее, Франсуа мрачнел с каждой минутой. Кулаки его сжимались сами собой. Ведь Анна наверняка отвалила этим мерзавцам кругленькую сумму за воспитание девочки, а они...Он заберет у них Бланку, не хватало еще, чтобы его дочь жила с этими извергами!

— Слушай, — осторожно спросил он, — а ты не пробовала сбежать?

Девочка невесело ухмыльнулась. Ох, как хорошо знал он эту усмешку!

— Куда же я пойду? У меня никого нет, кроме них.

Франсуа решил забросить пробный камень.

— А кто твои настоящие родители?

— Они вроде умерли, — пожала она плечами, — и теперь уже никто не помнит, кто они были.

Глубоко вздохнув, Франсуа ответил:

— Я помню... вернее, знаю.

Девочка радостно посмотрела на него, ресницы затрепетали, во взгляде мелькнула надежда. Ему стало стыдно и горько.

— Видишь ли... Мой отец умер несколько лет назад. Мы жили в Париже. Перед смертью он рассказал мне, что в девятнадцатом году графиня Анна де Ла Тур родила от него дочь Бланку, которую отдали на воспитание крестьянам по фамилии Дюваль. Отец просил разыскать тебя, и я ему это обещал.

Серые глаза недоверчиво смотрели на него.

— Твой отец — Стюарт Олбани?

Как и все местные жители, девочка отлично знала имена и историю графов Оверни.

— Нет, он обычный горожанин, ремесленник. Они с твоей матерью встретились случайно и полюбили друг друга. В общем... я твой брат.

Некоторое время Бланке понадобилось, чтобы все осознать и прийти в себя.

— Значит, моя мама умерла? И папа тоже? Я твоя сестра? Я дочь Анны де Ла Тур? Получается, я графиня по крови?

Франсуа терпеливо кивал, ожидая, пока она во всем разберется.

— Надо же, — прошептала девочка и задумалась.

Наступило молчание.

— Почему мама отказалась от меня? — наконец спросила она.

— Ты незаконнорожденная, — с горечью ответил Франсуа, — и твоя мать не могла никому рассказать о тебе, иначе... сама понимаешь. Но я уверен, что она все равно тебя любила и следила за твоей судьбой.

— Да, так оно и было, — кивнула Бланка. — Однажды, когда я была совсем маленькой, пришел какой-то человек и повел меня гулять в лес. Там стояла карета, а в ней сидела дама, она плакала и обнимала меня, а потом надарила мне кучу подарков. Значит, это и была моя настоящая мама?

Франсуа кивнул. Похоже, Анна действительно не забыла о своей дочери.

Помедлив немного, Бланка достала из маленького мешочка на поясе перстень.

— Смотри. Мне подарила его та самая дама.

Внимательно посмотрев на кольцо, Франсуа кивнул:

— Да, точно. Вот здесь, видишь? Это фамильный герб графов де Овернь. Этот перстень поможет тебе доказать свое происхождение.

Бланка постепенно осознавала то, что рассказал ей брат.

— Получается, это я, а не дочь госпожи Мадлен, должна была стать владелицей этой земли... Мне могла бы принадлежать вся Овернь, и наша деревушка Романьяк, а вместо этого я полю морковку на огороде... Ой!

Она вдруг вскочила.

— Ведь я же не закончила дела, которые мать мне поручила. Она изобьет меня! Мне пора идти.

Франсуа схватил ее за локоть.

— Погоди. Да подожди ты! Давай убежим. Забудь про Дювалей, забудь про Романьяк и всю прежнюю жизнь. Я твой брат, твой единственный родной человек, и ты должна идти со мной.

Бланка замялась. Что, если и в самом деле сбежать? Разве может быть что-то хуже постоянных побоев и брани мамаши Дюваль?

— Давай же, решайся. Мы уйдем прямо сейчас, и никто нас не найдет, — торопил Франсуа.

Она задумалась, потом протянула ему перстень с гербом Ла Туров.

— Возьми. Пусть он хранится у тебя.

Франсуа засмеялся:

— А ты уверена, что я с ним не сбегу?

Девочка посмотрела на него с удивлением.

— Ты же мой брат, и теперь мы будем вместе.

— Так ты согласна сбежать со мной?

Она кивнула.

— Да. Бежим.

Мальчишка облегченно вздохнул и крепко взял сестру за руку. "Вся в мать, прирожденная авантюристка", — мелькнуло у него в голове.

Держась в стороне от дороги, они зашагали прочь от деревни.

Мамаша Дюваль ломала голову, пытаясь догадаться, кто настоящая мать Бланки. В те времена часты были случаи, когда богатые дамы втайне рожали детей и отдавали их на воспитание в крестьянские семьи, поэтому Мария понимала, что девочка знатного происхождения. Дюваль, по природе завистливая и брюзгливая, недолюбливала дворян. 'Мерзавцы распущенные, Бога не боятся, — с ненавистью думала она, — деньгами все грехи прикрывают'. Ах, как бы ей хотелось быть изящной, красивой, богатой и делать, что вздумается, но, увы, ее жизнь была совсем другой. Каждый день она вставала ни свет ни заря, до вечера работая в доме и в саду. Была она кряжистой и ширококостной, руки ее огрубели от изнурительного труда.