Записки средневековой домохозяйки

— Ваше преосвященство?

— В столице, когда я уезжал, только об этом и говорили. Все гадали, отчего и почему. Даже ставки делали, что именно может оказаться правдой.

— Ставки? — пролепетала я.

Не знаю отчего, но мне стало весьма неприятно на душе. Не удержавшись, я вздрогнула, словно по мне паучок пробежал.

— Ставки, — подтвердил епископ. Мне даже на миг показалось, что ему доставила удовольствие моя оторопь, но в следующую секунду это ощущение прошло, и осталось лишь впечатление, что ему любопытно. — Вы для маркиза посланы судьбой. Вы гость в нашем мире. Особы, несдержанные на язык, утверждают, что вы настолько не понравились супругу, что он в страхе отослал вас. Другие, кто видел, склоняются к мысли, что у вас есть физические недостатки. И лишь немногие винят самого маркиза, утверждая, что он без каких бы то ни было причин, решил избавиться от вас, пойдя наперекор решению Всевышнего.

Последний выверт в его рассуждении так поразил меня, что, видимо, это отразилось на моем лице.

— Да, да, — заверил меня епископ, — я считаю, что Всевышний решает наши судьбы, а значит, в его воле было ваше появление. Итак, прошу, удовлетворите мое любопытство.

Повисла пауза, и я пыталась собраться с мыслями. Мне совершенно не нравилась бесцеремонность епископа. Зачем ему это знать? В его речах мне чудился подвох. И я решила воспользоваться принципом одесситов отвечать вопросом на вопрос:

— Простите ваше преосвященство, но зачем вам знать это? Я исполняю волю супруга и считаю, что только он вправе давать ответ, — и чтобы сгладить фразу, слегка улыбнулась, мол, не все от меня зависит.

Но епископа это не проняло. Он лишь покачал головой и продолжил гнуть свою линию:

— И все же я настаиваю.

Но я замолчала, не зная, как же дальше выкручиваться. И тогда епископ, истолковав мое молчание по-своему, стал заверять меня:

— Если вы опасаетесь, что я узнаю, что маркиз женился на вас, лишь бы получить доступ к наследству, то не беспокойтесь, об этом в курсе весь высший свет. Еще его батюшка, покойный маркиз Мейнмор, оповестил всех о своей воле, дабы сын не смог опротестовать завещание. Меня же интересует, нет ли у вас каких-нибудь телесных изъянов или болезней. Не являетесь ли вы идолопоклонницей или посвященной какому-нибудь другому богопротивному существу. Вы уже месяц как были отправлены сюда и около двух находитесь в нашем мире, но еще ни разу не были в церкви. Не считая венчания, конечно. Но и там, говорят, вам стало дурно. Епископат начал интересоваться вами, дитя мое.

Последняя фраза многозначительно повисла в воздухе. А меня продрал мороз по коже. Я как-то совсем упустила из виду, что церковники могут являться очень серьезной проблемой в этом мире. Неужели?.. О нет, только чего-нибудь вроде инквизиции мне не хватало! И тогда я решилась говорить, ничего не скрывая.

Первым делом я пересказала историю своего попадания в этот мир, потом самый первый разговор с Кларенсом и герцогом Коненталем, аккуратно опустив попытку супруга сделать меня полноценной женой и сказав, что, несмотря на прием, подаренный нам его светлостью, меня все же сослали. Потом я заверила, что физически ничем не отличаюсь от других людей и, если будет необходимость, готова, чтобы врач или иная дама осмотрели меня. А напоследок я расстегнула верхнюю пуговицу у жакета, потом у блузки и достала из ворота крестик на цепочке.

— Вот, ваше преосвященство, — я показала ему на ладошке, впрочем, не снимая его с шеи. — Я крещеная, — и попыталась хоть как-нибудь объяснить принцип христианства.

Естественно, я знала столько же, сколько и среднестатистический обыватель в моем мире. Однако требовалось заверить епископа, что я не придерживаюсь опасных чрезвычайно ортодоксальных взглядов и не являюсь тем, кто, по мнению церкви, подлежит истреблению. И я что-то лепетала про веру, про скромность, про всепрощение и понимание, про терпение и милосердие.

Под конец моего монолога его преосвященство Фердинанд Тумбони поднялся из кресла и, поднеся к глазам лорнет, принялся внимательно рассматривать крестик.

— Ну что ж, — сказал он удовлетворенно, выпрямляясь и опуская лорнет, наверное, целую минуту спустя, показавшуюся мне едва ли не часом. — Судя по распятию, вы являетесь дочерью истиной церкви.

Отцепив от пояса сутаны четки, он, держа крест за ножку, осенил меня знамением и протянул мне. Я наклонилась и поцеловала сначала крест, а потом и епископскую руку, что сжимала его. По разгладившимся морщинкам в уголках епископских глаз я поняла, что сделала все правильно.

— Ну что ж, дочь моя, я выполнил миссию, на меня возложенную, — произнес он, возвращаясь обратно в кресло.

Спрятав обратно крестик, я застегнула пуговицы на воротнике и вопросительно посмотрела на его преосвященство. И он неспешно, взвешивая каждое слово, сообщил:

— О вашем появлении стало известно королю, и он заинтересовался. Как коадъютор я был обязан узнать, что с вами не так, дабы в случае, если интерес его величества не угаснет, вы своим появлением не смогли бы повредить монаршей особе. Возможно, король захочет услышать рассказ о вашем мире или узнать, какие новшества вы можете предложить... Многие из приходящих к нам принесли достаточно пользы. Так будьте готовы, что его величество может захотеть увидеть вас.

Наверное, с минуту я переваривала услышанное, а потом все же осторожно уточнила:

— И когда этот момент наступит?

Мне никак не хотелось возвращаться в столицу, там были Кларенс и герцог. И в следующий раз они так просто могут меня не отпустить. Отбиться кочергой от супруга удалось лишь однажды, после он меня ею же едва не убил.

Епископ развел руками.

— Как пожелают его величество. Может быть, в следующем месяце, а может... — он, как хороший актер, выдержал драматическую паузу, — через пару лет. На все его воля. — Я уже задумалась над следующим вопросом, когда епископ добавил: — Но если вы чем-нибудь привлечете внимание его величества еще раз, помимо скандала с внезапной женитьбой и отъездом, то этот момент может наступить довольно скоро.

В ответ я лишь немного наклонила голову, взяв слова на заметку, а более ничего не сочла нужным добавить. Теперь мне следовало решить те проблемы, из-за которых я сюда пришла. Решив больше не выстраивать беседу в высоком стиле и не накручивать словесные круги еще час, я сказала напрямую:

— Святой отец, я пришла сегодня не только чтобы встретиться с вами, но и с просьбой.

— Миледи, все, что в моих силах... — с готовностью откликнулся тот.

— У моих людей... слуг возникли некоторые трудности с жителями деревни. — Я изложила суть своей проблемы и под конец добавила: — Я понимаю излишнее любопытство у детей, но взрослые люди?.. Мои служанки опасаются ходить в деревню, тамошние парни проявляют излишнее рвение, дабы с ними... скажем так — познакомиться.

— О миледи, поверьте, это лишь недоразумение... — попытался было утешить меня пресвитер, но замолчал, увидев, как я скептически вздернула бровь.

И я пояснила:

— Вчера меж моим конюхом и парнями из деревни произошла драка. Потом местные и вовсе пришли к дверям усадьбы с намерением отомстить. Куда это годится?! А случилось все из-за того, что парень вступился за свою невесту. Святой отец, как духовный наставник паствы подскажите, что предпринять с моей стороны, чтобы подобного не повторялось?

Отец Митчелл подумал еще немного, а потом его лицо довольно засияло.

— Миледи, прежде всего вашему конюху и вашей служанке следует обвенчаться в деревенской церкви, раз уж они помолвлены. Это принесет нам двойную пользу: во-первых, соединятся любящие сердца, а во-вторых, свадьба — это событие общественное и радостное, а ничто не объединяет людей больше, чем совместное веселье.

Теперь настала моя очередь задумываться. Я не ожидала, что лишь упоминание о помолвке может вот так быстренько отправить Меган под венец. Я не без некоторых эгоистических соображений надеялась, что это событие произойдет попозже, но, видимо...

— Святой отец, прежде всего, мне необходимо обговорить это предложение с молодыми людьми. Не могу же я приказать им сыграть свадьбу...

Пресвитер удивленно посмотрел на меня через лорнет. На его лице явственно читалось выражение 'а почему нет?'. Но я предпочла проигнорировать его.

— Вдруг они планировали обвенчаться осенью, а я стану их торопить?.. Есть ли еще какие-нибудь другие варианты, помимо этого?

— Вам необходимо со всеми дворовыми слугами ходить в церковь на проповедь каждое воскресенье, — предложил другой вариант пресвитер. — Воскресные службы — это своего рода обязательное и чрезвычайно важное событие. Ведь мы просто обязаны думать о спасении души не только своей, но и тех людей, которые нас окружают. Но все же лучше еще и свадьбу сыграть.

— Я подумаю, — уклончиво ответила я.

Потом разговор перешел на посторонние темы. Мы вновь коснулись погоды, потом плавно перешли на сельское хозяйство. Отец Митчелл поведал мне о проблемах деревни, рассказал, что в прошлом году мой супруг повысил арендную плату, и арендаторам пришлось постараться, чтобы собрать оную. Поведал о некоторых жителях.

А я мотала на ус. Делала заметки в памяти, что у мисс Пибоди можно разжиться неплохими цыплятами, у мистера Кормака — купить поросенка на откорм. У четы Дориванов аж пять буренок и единственный бык на всю деревню, а значит, вот где можно будет достать назем для удобрения огорода. Я и золу-то своим из очага велела ссыпать и хранить в коробе в сарае. Нечего такое замечательное удобрение на ветер выбрасывать.

Мы с пресвитером разговорились было о посадках и цветоводстве, но я бросила взгляд в сторону его преосвященства Тумбони и заметила отсутствующие выражение на лице. Как воспитанный человек он не посмел прервать даму, но при этом было заметно, что ему скучно до зевоты. Поэтому, быстренько закруглив разговор, я заверила пресвитера, что обязательно буду на следующей воскресной службе, и, пространно повторив кардиналу, что обязательно подумаю, чем бы смогла заинтересовать его величество, распрощалась и отправилась обратно в усадьбу.

И вновь дни потекли за днями, одно дело сменялось другим, объем работы все увеличивался. Весна уже властвовала над природой. На деревьях сформировались почки, давно пошло сокодвижение, земля начала оттаивать под ярким ласковым солнышком. На южных склонах холмов показалась первая зелень. Надо было поторапливаться.

Мы взялись за расчистку сада. Трудились, не разгибаясь, от зари и до заката. Всю кухню, то есть готовку, мы оставили на миссис Гивел, или бабушку Фани, как прозвали ее дети. Понемногу ей помогал Генри. Он уже чувствовал себя хорошо, только все еще быстро уставал. Конечно же, он не выполнял женскую работу, но принести полведра воды или пару-другую поленьев ему было вполне по силам. Всех же остальных я загнала в сад. 'В сад. Все в сад!' — повторяла я каждое утро. Конечно, никто из домочадцев не знал, откуда взялось это выражение, но для них оно приобрело свое значение.

Мистер Гивел оказался незаменимым помощником, вернее, советчиком в садовых делах. В ранней молодости он работал садовником, потом стал смотрителем усадьбы, и теперь все его знания пригодились. Он подсказывал мне, что и где вырезать, откуда убрать лишнее и как подрезать, ведь первым делом требовалось привести в порядок деревья и кустарники. Плодоносящих растений было много, но добраться до них, выкорчевав густые поросли... Эх! Это не баран чихнул!

За те три недели стахановского труда, что я устроила своим домочадцам, все вымотались, устали, а главное, катастрофически не высыпались. Едва солнце всплывало над горизонтом, я первой себя выдергивала из постели и поднимала всех. Поначалу Меган еще пыталась опередить меня, но потом спасовала, ведь я будила ее первой. Из-за нехватки кроватей мы с девушкой спали вместе, и, естественно, сперва я тормошила того, до кого могла дотянуться рукой.

Но порой, когда и моя ответственность пасовала и я была не в состоянии вылезти из-под одеяла, нас будил Генри. Он все же вменил себе в обязанность смотреть по ночам за теплицей. Если по утрам падали заморозки, он растапливал старую металлическую печурку и следил за огнем. Единственным днем, что отличался от всех остальных, было воскресенье. Тогда я позволяла поспать подольше, и с утра мы все отправлялись на девятичасовую воскресную службу.

Ох, как на нас глазели деревенские, когда мы пришли первый раз! То-то шепота было до службы и обсуждений после. Но уже на третий раз все успокоились, и жизнь потекла в прежнем русле. Отец Митчелл оказался прав — стоило мне начать делать как все, и деревенские приняли меня 'за свою', перестав цепляться к моим людям. Еще отдельное спасибо пресвитеру я должна была сказать за то, что он не стал настаивать на немедленном венчании Меган с Питером, просто объявил на первой службе об их помолвке перед 'Богом и людьми', а саму свадьбу решили перенести на осень. Тогда и погулять можно будет спокойно, и на столы что поставить найдется.

А сейчас я гнала своих на работы. Нужно было успеть многое. Природа ждать не станет, и время не замедлит свой бег. Стоит только немного замешкаться, и упустим будущий урожай. Эти несчастные три недели в апреле решали абсолютно все. От тяжелой работы я похудела, хотя куда еще больше было — не знаю, щеки ввалились, а вещи повисли мешком. Но я не могла остановиться, ведь нужно было подавать пример. Естественно, я не лезла в самое тяжелое, но ведь женский мелкий труд порой не легче, чем мужской. Обрезка вишневых порослей — казалось бы, вот несложная работа! А если эта вишня затянула едва ли не половину сада?! Да уже к середине дня натруженные пальцы примитивный секатор не держат. А к вечеру и вовсе не гнутся.

Мужчинам тоже приходилось несладко! Поди-ка покорчуй эти самые вишневые корни, когда ни 'раундапа', ни 'торнадо ' в этом мире еще не изобрели. И при этом я же не давала все грести под одну гребенку — вишня там или не вишня. Под руководством мистера Гивела мы огородили побеги на саженцы, чтобы впоследствии можно было возродить сад.

Когда-то усадьба славилась своими посадками, но теперь за более чем четверть века запустения все пришло в страшный упадок! Слава богу, что многое сохранилось, хоть и в полудиком состоянии. Теперь нам предстояло все это окультурить.

К работе мы даже детей припрягли, заставив вытаскивать сушняк, обрезанные ветки и прочий мелкий мусор. Спиленные стволы деревьев мужчины выволакивали сами. А попилить было чего! Старые высохшие яблони, груши... Да чего перечислять!.. Я с дрожью вспоминаю тот малинник, который, сплетя все на свете, измельчал так, что его уже не было смысла оставлять! А до чего ж он оказался колючим!..

Но хорошо, что мы его сунулись чистить. За ним, вернее, там, где он охватывал небольшую проплешину, оказались чудесные молоденькие кустики черной смородины. Однако единственный путь к ним лежал через тот самый пресловутый малинник.

В общем, работа кипела, и никто не отлынивал. Как хорошая хозяйка я каждый вечер благодарила всех, обсуждала то или иное направление наших дальнейших действий и давала понять, что труд любого из моих людей не остался незамеченным. И это возвращалось мне сторицей.