Дзи. Чужая судьба.

— Этому городу был нужен воин, и ты хороший воин, тебя обучили этому, и ты преуспел в искусстве подношения смерти. Но это умеют многие, и это не оправдание, ведь хорошим воином мог быть и дзи настоящего тайпэна.

Внутри у Ли все медленно начало скручиваться, как тонкая витая пружина в хитрых механизмах, какие создавали лучшие мастера-механики из Хэйан-кё.

— Этому городу был нужен полководец, и ты сумел им стать. Используя других или действуя сам, сейчас это не имеет значения. Люди восхищены твоим талантом, возможно, дремавшим все это время и раскрывшимся лишь в столь трагичной ситуации. Их восхищение и вера в тебя придает им еще больше уверенности и дополнительные силы, что лишь делает все еще лучше.

Речь Удея становилась постепенно более тягучей, так будто каждое свое слово он обдумывал, даже уже начав его говорить.

— Этому городу был нужен сильный уверенный попечитель, обличенный властью, принимающий решения, не боящийся ответственности и делающий все это правильно. Власть ты, конечно же, взял чужую, но тем самым только увеличил ответственность в разы. Решения принимал верные и последствия предугадывал правильно. Почти.

Последнее слово прозвучало хлестко, как удар плети.

— Из-за этого "почти", городу понадобился еще и справедливый судья. И ты стал им, хотя мог бы принять облик карателя, и был бы вправе. Ты спас многих, но не только руками и чужим мечом, а словами, поступками и идеями, лежащими в основе учений, которые ты познавал долгие годы, которые обязаны познавать все верные Императору, но делают это отнюдь не многие. Но главное, как велит негласный закон степей, в конечном итоге ты победил, а победитель всегда прав. Если только его победа, хоть в чем-то, лучше поражения. Твоя — лучше. И все же...

Рука Удея легла на витую рукоять, и блестящая сабля с шорохом выскользнула из ножен. Ли так и не пошевелился, даже не пытаясь сделать хоть что-то. Дзи готов был принять любое решение своего нежданного судьи, будь то свистящий удар отточенной стали или требование — придать все огласке.

— Ради своего Служения Империи, ты нарушил Служение своему хозяину, обманывал слуг Императора, лгал им и пользовался их доверием. А еще, ты мог бы удавить меня в любой из своих приходов в госпиталь, и никто бы даже не заподозрил, что в случившемся замешан справедливый и могучий тайпэн Сяо Хань.

Опустившись на одно колено, Удей склонил низко голову и протянул свою саблю на вытянутых руках вперед.

— Я буду рад служить такому хозяину, как тот славный тайпэн, о котором только что было сказано здесь. Но пойму я и то, если его дзи вдруг решит, что моя служба не нужна, а знание слишком опасно.

— Встань, — тихо ответил Ли. — Твой хозяин мертв, и ты принадлежишь роду Юэ. Я не вправе решать такое...

Губы Удея растянулись в улыбке.

— Ты тоже лишь часть их имущества, но это не мешает тебе принимать свои решения. Так может, и мне позволишь принять хоть одно свое?

— Наказание за такое укрывательство — смерть.

— Смерти я боюсь в самую последнюю очередь, мой тайпэн.

— Твое решение — твоя ответственность. Да будет так.

Ни преклонивший колени тидань, ни облегченно вздохнувший Ли так и не услышали тихих шорохов за тонкой перегородкой, ведущей в спальню.

На всем огромном пространстве имперских земель, раскинувшемся к закату от Анхэ, от Холодного моря и мрачных лесов ракуртов до пустынных предгорных равнин на юге, что покрыты одеялом из пыли и мелкого камня, не было более глухого и неизведанного места, чем это. По берегам некоторых окрестных водоемов когда-то селились люди, но никогда ни один из них так и не появился в Долине Двенадцати Рек, принадлежавшей к числу заповедных для карабакуру. Почти идеально круглое пространство, спрятавшееся среди скалистых изломанных холмов, лежало в трех неделях пешего пути к восходному югу от Сианя. Правда, дорога до древнего Акшри занимал двадцать с небольшим дней лишь у исконных обитателей этих мест, умевших пройти по незаметным тропам и при этом не переломать себе ноги.

Здесь всегда жило немало карабакуру, но только в эту зиму вся свободная земля Долины от края до края оказалась заполнена шалашами, плетеными ивовыми хижинами и высокими войлочными шатрами. Тысячи голосов звучали несмолкаемым хором, сотни костров бросали пламенные искры в холодный зимний воздух, десятки кузнечных молотов гремели и днем, и ночью по грубым наковальням. Главная военная ставка низкорослого народа холмов ни в чем не уступала полевому лагерю императорской армии, имея даже полный круг укреплений, включавших в себя высокий частокол со смотровыми башнями, обрывистый ров и вал, усеянный выструганными кольями.

Свежий снег, прикрывший все вокруг тонким покрывалом, весело хрустел под ногами Гупте, хотя самому карабакуру было сейчас отнюдь не до веселья. Дыхание вырывалось в морозный воздух белесым паром, подолгу оставаясь висеть на одном месте позади молодого вождя. Посыльный от верховного предводителя ясно дал ему понять, что вызов к старику Шархэ не сулит командиру трех сотен отборных лучников ничего хорошего, и Гупте догадывался, о чем пойдет речь.

Отбросив тяжелый полог громадного шатра, карабакуру степенно миновал караул внутренней стражи. Две дюжины могучих воинов, почти сравнявшихся в росте со средним человеком и закованных в великолепные латы, ничем не уступающие тем, что носили лишь самые знатные из карабакуру, проводили гостя безразличными взглядами, лишь молча указав на покрытый войлоком стол, где Гупте оставил свои ножи, булаву и искривленный меч.

У центрального очага, над которым располагалось круглое отверстие, венчавшее шатер, на вышитом ковре, протянув руки к огню, сидел седой Шархэ. Глаза старика были прикрыты, и можно было подумать, что он дремлет, не замечая ничего вокруг. Но Гупте был из тех, кто прекрасно знал, как обманчива эта идиллическая картина, и чем все может закончиться для посетителя, который был слишком неосторожен, слишком нагл или вдруг слишком сильно расстроил блаженного Шархэ.

— Великий вождь, — чуть слышно вымолвил младший карабакуру, опускаясь ниц по другую сторону открытого огня.

— Поднимись, я хочу видеть твое лицо, когда мы будем говорить, — хрипло прокаркал старик, растирая иссушенные ладони.

— Я весь прибываю в воле твоей, мудрейший из мудрых, — заучено ответил Гупте, незамедлительно выполнив просьбу собеседника.

— У нас проблемы, мой мальчик, серьезные проблемы, — Шархэ, наконец-то, открыл глаза, и от этого колючего взгляда, буквально пронзающего насквозь, Гупте сразу стало еще больше не по себе. — Ты ведь догадываешься, где они возникли?

— Скорбная весть о смерти Монке и о поражении его армии уже облетела весь край.

— А ты понимаешь, почему само поражение столь опытного вождя стало возможным?

Гупте бессильно закусил губу, примерно этого он и ожидал. Все знали, что Монке был одним из любимцев старика, из числа тех, кому он доверял полностью и всеобъемлюще. Конечно, теперь Шархэ хотел найти виноватого, и готов был припомнить всем их мелкие ошибки, совершенные прошедшей осенью.

— В Нахару появился военный вождь Сяо Хань, тайпэн Нефритовой Пирамиды. Он сумел организовать длинноногих на борьбу и превзойти Монке в искусстве сражения.

— Именно так, мой мальчик. В Нахару появился тайпэн. Тайпэн, которого ты убил. Во всяком случае, ты так сказал, и я поверил тебе.

— Мы убили всех в той группе, которую нам велено было дожидаться. Любой мой воин подтвердит это.

— Поспешное заявление, — губы старика дернулись, как будто он хотел улыбнуться, но передумал. — Ведь они как раз говорят о другом.

— Что? — Гупте с трудом удержался, чтобы не выкрикнуть свой вопрос, но потом понял о чем идет речь. — Ах да, те двое. Но один из них был ранен и должен был умереть буквально через часы. Мы просто не смогли нагнать его лошадь. А второй... Он не мог быть тайпэном! У него были хорошие доспехи, но не было меча. Он точно был из этих боевых собак верховного вождя верзил, что оскверняет собою Небо, и я решил...

— И ты решил не преследовать его, просто потому, что не захотел, — по-своему закончил фразу Шархэ, и его собеседник пристыжено замолчал. — Ты никогда не пытался думать, мальчик мой? Это бывает весьма полезным занятием. Например, если ты отправляешься кого-то убивать, убиваешь его, но упускаешь другого, а потом тот, кого ты убил, воскресает. О чем это говорит?

— Что я убил не того, — пробормотал Гупте.

— Да. Несложный был бы трюк, тайпэн одевается как дзи, а его дзи как тайпэн. И глупые недомерки убивают дзи, даже не обращая внимания на сбежавшего тайпэна.

Молодой карабакуру чувствовал, что готов провалиться сквозь землю, возразить Шархэ ему было нечего, а ведь еще в начале беседы, он думал, что ему придется просто защищаться от нелепых обвинений расстроенного старика.

— Ты упустил его, и он стал проблемой. Я хочу, чтобы в преддверии нашего похода, эта проблема исчезла. Не подведи меня во второй раз.

Гупте поспешно пал ниц и, не смея подняться, пятясь, выполз за шелковый полог, не в силах поверить, что вместо заслуженной смерти, ему даровали шанс на искупление. Шархэ, пригладил пальцами тонкие седые усы и с усилием поднялся. Легкая стенка за его спиной слегка приподнялась, пропуская карабакуру внутрь.

В этой части шатра среди трофейной роскоши вождя — шелковых пуховых подушек, стеклянных светильников, стального оружия и золотых украшений, развешанных вокруг — возле тяжелой железной жаровни Шархэ ждали те, кого большинству карабакуру не следовало видеть слишком часто.

Та, кого карлики прозвали Вестницей, держалась ближе ко выходу, а за ее небрежной позой и леностью, опытный глаз военачальника прекрасно видел готовность в любой момент стремительно превратиться в смертельную угрозу. Ее прямые кинжалы в набедренных ножнах были отнюдь не украшениями, а прекрасный дорожный костюм, идеально подогнанный по фигуре, совсем не стеснял движений. Огненно-рыжие волосы Вестницы, сейчас не скрытые под камышовой шляпой, рассыпались по черной материи сияющим водопадом, поспорить с которым в притягательности могли лишь две зеленых бездны в глубине ее глаз.

Но как бы ни была прекрасна старая знакомая Шархэ, сравниться со второй гостью не могла даже она. Стройное атлетическое тело Старшей Сестры, как звала ее Вестница, было прикрыто лишь тончайшим рубиновым атласом. Она лежала возле жаровни на возвышении из подушек, как будто нарочно демонстрируя все то, чем наградила ее природа. Лучащиеся камни, оправленные в красное золото, сверкали в бесчисленных ожерельях, обрамлявших лебединую шею, и на тонких изящных пальцах. Иссиня-черные волосы, волной ниспадавшие на высокую грудь, были близки по цвету лишь к безоблачному ночному небу, и то, казалось, что это лишь небо слабо подражает этой живой красоте. Темные глаза, совсем как у людских женщин, имели тот же причудливый разрез, что и у Вестницы. Но больше всего Шархэ восхищала ее улыбка — чистый незамутненный блеск антрацита с золотыми вкраплениями заставлял старое сердце биться в десятки раз быстрее, чем оно могло себе позволить в столь почтенном возрасте.

— Ошибка будет исправлена, нашим планам ничего не угрожает, — сказал карабакуру, не в силах оторвать взгляд от изгибов идеального женского тела.

Старшая Сестра, словно наслаждаясь тем эффектом, что ей всякий раз удавалось произвести на Шархэ, неторопливо изменила позу и вкрадчивым голосом, пробирающим собеседника буквально до самого естества, уточнила:

— Он уже подводил нас один раз.

— Гупте слишком горделив и честолюбив, он исправит свою оплошность, даже если ради этого ему придется умереть. В этом можно не сомневаться.

— Я сомневаюсь лишь в том, что его смерть точно поможет нам избавиться от этого юного военачальника, доставившего твоим воинам столь много хлопот.

Слова "юный военачальник" были отмечены столь томной интонацией, что внутри у Шархэ все вдруг вспыхнуло обжигающей ревнивой ненавистью.

— Хочешь, чтобы я заменил Гупте или послал больше солдат?

— Нет, зачем же? — Старшая Сестра вальяжно протянула руку и острыми ногтями небрежно подхватила из жаровни маленький уголек, раскаленный буквально докрасна. — Но мы подстрахуем твоих бесстрашных воителей. Совсем чуть-чуть.

Короткий обмен взглядами и, прежде чем карабакуру успел заметить хоть какое-то движение, голос Вестницы откликнулся уже с другой стороны тяжелого полога:

— Я с радостью помогу им.

— Она справится, — гостья томно улыбнулась хозяину. — Она всегда справляется.

Крошечный кусочек объединившихся стихий земли и огня, сверкнув последний раз, рассыпался лишь мелким серым пеплом, не оставив и следа на идеальных ногтях кумицо.

— Тайпэны! Тайпэны!

Крики уличных мальчишек отвлекли Ли и Тонга от беседы, которую они вели, возвращаясь с утреннего городского обхода, уже вошедшего для них обоих в ежедневную привычку. Быстро переглянувшись, дзито и дзи поспешили к постройкам гарнизона, туда где, судя по всему, и творилась главная суета.

Приезжих оказалось двое, точнее их было около трех десятков, но все остальные принадлежали к числу сопровождавших их слуг и родовых солдат. Заметив Ли и О-шэя, перед которыми столпившиеся горожане расступались с почтительными поклонами, гости неторопливо спешились.

— Дзито О-шэй, рады встрече с вами, а это, надо полагать, тайпэн Хань. Мы уже наслышаны о ваших подвигах здесь в Ланьчжоу.

Говоривший был высоким худым мужчиной лет тридцати. Аристократично бледная кожа и сухие черты лица без сомнения выдавали в нем принадлежность к высшим кругам Империи, да и качество его пластинчатых лат пусть не на много, но превосходило даже те, что были у Ли, а ведь он в свое время получил лучшее, что было на столичных военных складах. Лицо приезжего было чисто выбрито, а тонкие брови подведены углем.

Второй тайпэн напротив отличался низким ростом, а его фигура никак не вязалась с правильным представлением о профессиональном воине. Ромбические стальные вставки на доспехах вдоль обширных боков этого по виду еще довольно молодого человека, прекрасно демонстрировали историю того, как в свое время изменялся их владелец, становясь все шире в поясе и бедрах.

— Анто Гьянь из рода Нечхе-Орай, — представился высокий, подтверждая догадки Ли.

Упомянутый род был близок к Нефритовому Трону еще со времен династии Цы, и более всего все Нечхе-Орай были известны своей преданностью и исполнительностью.

— Мао Фень, — коротко отрекомендовал себя второй полководец.

Безродные тайпэны были не редкостью даже в спокойные для Империи времена, но почему-то Мао совсем не походил на того, кто мог бы получить столь высокий титул за заслуги в бою или при планировании военной компании. Щеки тайпэна чуть свисали по бокам от нижней челюсти, напоминая собачьи брыли, а кожа была покрыта россыпью угрей и фурункулов, вызывавших у окружающих при разговоре вполне определенное и понятное отторжение.

— Я тоже счастлив, видеть вас всех в моем городе, уважаемые, — слова Тонга были совершенно искренними. — Смею ли я полагать, что ваше появление означает для нас скорое прибытие императорских войск?