Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Говорят, что такие-то дети и оказываются в Медиане как дома — там ведь только фантазия и нужна, но фантазия богатая, способная отшлифовать, отделать воображаемое оружие до мельчайших деталей, насытить выдумку красками, огнём, реальностью.

Каталог поражал воображение Ивик. Нет, сама она могла навыдумывать вещи и покруче. Дух захватывало от того, что вся эта роскошь существует в реальности. Где-то там, в Дарайе. Всё это можно купить. За деньги. Им всегда объясняли, что деньги — это плохо, но тут поневоле засомневаешься, так ли это.

Ивик перелистывала страницы — она уже почти наизусть знала, где что находится, знала, что за сливочно-белыми кожаными диванами идут журнальные столики из тёмного стекла, а после страниц, с которых улыбаются девушки в цветастых куртках, юбках, брюках и беретах, следует детский раздел, где голенькие карапузы выглядывают из роскошных колясок и деловито трясут навороченными погремушками. В каталоге было всё, что только может понадобиться человеку для жизни, — собственно, гораздо больше, чем используют для жизни люди в Дейтросе. Одежда для мужчин, женщин, детей, кукол и животных, мебель, компьютеры, музыкальные центры, незнакомые кухонные машины, пылесосы, видеоны и стройные ряды другой техники, рамки для картин, ковры и коврики, щётки для унитазов, сами унитазы и невиданные круглые ванны, массажные приборы и спортивные снаряды, ошейники для собак, домики для кроликов, косметика, куклы, прибор ночного видения, музыкальные диски, автокресла...

И всё так заманчиво, сочно, пестро.

Ивик воображала себя дарайской девочкой. Она учится в школе. Только до полудня, а потом идёт домой — там ведь дети не живут в школах. Дома у неё отдельная собственная комната (сказка!). Там мебель... каталог ей уже был не нужен, оттолкнувшись от него, она сама вдохновенно сочиняла деталь за деталью. Кровать с деревянными спинками, накрытая пушистым белым покрывалом, на нём — атласная голубая подушечка, тут же нежится дымчатая пушистая кошка. Просторный стол, тоже из дерева. Шторы — ярко-синие, сверху ламбрекены, за ними — кружевной снегопад тюля. Целиком заполненный книжный шкаф. Уйма разных нарядов в гардеробе, на плечиках. В школе она носит костюм кофейного цвета, белую блузку с отложным воротником. Потом переодевается: тёмно-красные штаны до колена, рубашка навыпуск, полосатые гетры. Идёт кататься на роликовых коньках... Вечером ласковые, внимательные родители, нарядные, молодые, элегантные, и она в лимонно-жёлтом вечернем платье садятся в собственный автомобиль с прозрачной крышей и едут в театр...

Дальше Ивик не знала, что сочинять. Что могут показывать в дарайском театре? О чём они пишут книги? Поют? Странно, но лучшее, по-настоящему близкое, всё, что Ивик любила, — всё каким-то образом было связано с Дейтросом, с гэйнами, с вот этой самой проклятой и ненормальной, скудной и жестокой жизнью. Нет, напрямую в своих стихах или сказках она эту жизнь не описывала. Связь была на другом уровне. Последняя её песенка — "Сестра" — там ни слова не было о реальности. Но эта песня была про Марту (сейчас Марта училась на четвёртом курсе, Ивик почти не видела её и почти забыла). А Марту она полюбила после занятий в Медиане. И ведь чувство к Марте было неотделимо от боли, блевотины и крови из носа — ничего тебе изысканного и утончённого. Наверное, дарайцы тоже что-то любят, чем-то восхищаются. Но Ивик не могла представить — чем.

Впрочем, это было и неважно. Как в детстве, когда все девчонки выносят во двор своих кукол и одёжки, и начинают одёжки делить, и делят два часа, три, а играть потом уже и неинтересно и некогда. Но самое-то восхитительное, самый кайф — в подготовке, в делёжке нарядов, в обустройстве для кукол уютного гнёздышка. Так и сейчас: приятно было воображать — бельё, одежду, ролики, машину, клумбы... Обстановку. А уж что там, в этой обстановке, происходит — оказывается, дело десятое.

Ивик вздрогнула от тихого звука сзади и мгновенно вскочила, разворачиваясь. Но из люка показалось расстроенное лицо Даны.

— Ну что? Сдала?

Дана махнула рукой. Влезла и закрыла за собой люк.

— Аскин опять не может... прождала его, а теперь он явился и говорит — за десять минут я у вас ничего не приму...

Ивик взглянула на подругу с сочувствием. Девочки сели на доски. Дана взяла каталог, стала листать рассеянно.

— Как же ты теперь?

— Не знаю, — бесцветно сказала Дана.

Ивик почувствовала, как внутри нарастает злость. Как всё это достало... с первых дней пребывания в квенсене. Сдача и пересдача хвостов, беганье за преподавателями, унижения... Только в прошлом году она ощущала отчаяние. Ей казалось — дело в ней, она виновата.

А в этом году — чувство протеста. Так быть не должно. Просто не должно! Ненормально это. Нельзя так издеваться над людьми. И убитый отец Даны, и война, и общая неустроенность их быта, и проблемы с зачётами, и сволочная Нуши, и треклятая Скеро с ненавистным Вертом — Ивик чувствовала, что есть во всём этом общая взаимосвязь. И всё это было неправильно. В Дарайе, конечно, всё не так!

— Знаешь, — сказала Ивик, — мне кажется, нам надо заняться реальным делом.

— Что ты имеешь в виду?

— Как ты думаешь... в Дейтросе где-нибудь есть... ну... сопротивление или что-нибудь в этом роде? — осторожно спросила Ивик. Дана пожала плечами:

— Сомневаюсь.

— Пожалуй, да, — согласилась Ивик, — те, кто не хочет здесь жить, они же могут уйти в Дарайю... плёвое дело, через Медиану-то. Или на Триму перебраться. Мало ли куда. Но я не про то. Знаешь, по-моему, так жить ненормально. Может быть, нам не разговаривать, а действовать нужно? Ну правда! Ведь все живут одураченные, и никто ни о чём не задумывается. Но как действовать... я не знаю. Может, распространять "Письмо незнакомому брату"?

— А как мы его распространим? — спросила Дана недоверчиво.

— Да, — Ивик пришлось признать, что подруга права. Ни перепечатать, ни размножить не дадут, негде.

— Но вообще-то действовать — это хорошая идея. Это ты здорово придумала, — вдруг поддержала её Дана, — слушай, а знаешь, что можно сделать? Можно на стене написать что-нибудь...

— Это мысль, — медленно сказала Ивик, — как у Варша, например, сказано... "Правда пробьёт дорогу".

— Лучше не так, — взахлёб перебила Дана, — лучше давай напишем знаешь что... "За что боролись" — и вопросительный знак.

— Или просто — "Мы хотим свободы"...

— "Мы хотим перемен".

Девочки уставились друг на друга. Ивик видела, что подруга ожила, глаза её заблестели.

— Только ведь нас в Верс могут отправить, — сказала Дана.

— Да уж лучше сдохнуть, чем так жить, — решительно ответила Ивик.

— Хесс! Извините, хесс, очень срочно...

Как обычно, начальник квенсена лёг около двух часов ночи. И просыпаться раньше шести ему понятным образом не хотелось.

Керш иль Рой открыл дверь. Сильда иль Варр, самая младшая из преподавателей квенсена, стояла на пороге.

— В чём дело? — спросил он, стараясь не показать недовольства.

— Мой сен сегодня дежурит, — Сильда говорила почти извиняющимся тоном, и Керш почувствовал досаду на себя. Надо аккуратнее, она ещё совсем девочка. — И там... надо, чтоб вы сами увидели. Там...

— Идёмте, — Керш застегнул верхнюю пуговицу воротничка. Вышел вслед за девушкой в коридор. Здесь не топили, и утренний холодок прогнал остатки сна. Привычное состояние гэйна — вскочил, оделся за полминуты, вылетел за дверь, значит, пора просыпаться.

Они свернули налево, в учебный корпус. Прошли мимо спортзала. Поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь, напротив массивной двустворчатой двери в актовый зал, дежурили двое парнишек Сильды. Старший сен, пятнадцатилетки. Керш рассеянно кивнул на их молчаливое приветствие. Сильда с отчаянием взглянула на него, потом на стену.

Там размашистыми красными буквами, будто кровью, было выведено:

ДЕЙТРОС — ТЮРЬМА

ШЕНДАК ВОЙНЕ

МЫ НЕ РАБЫ

— Местность мы сразу обыскали, — сказала Сильда, — ничего. Никого. Поздно...

Керш сделал глубокий вдох и выдох. Начал отдавать распоряжения Сильде:

— Немедленно в казарму вэлар, криминалиста разбудить, сюда, пусть возьмёт пальчики. Как только сделает, надпись смыть. Иль Ришу не сообщать, если сам обнаружит — послать ко мне. Не сообщать никому. Кто видел надпись?

— Только я и вот ребята, — ответила Сильда.

— Значит, вы втроём выполняете. Если понадобится кто-то ещё, привлекайте из вашего сена. Любые новости, всё, что станет известно, немедленно докладывайте мне.

— Есть докладывать вам. Хессин... это диверсия? — спросила Сильда. Керш ответил не задумываясь:

— Уверен, что нет.

Революционеры чёртовы, думал Керш. На душе у него было сквернее скверного. Ничего подобного в квенсене не случалось много лет. И ещё плохо то, что наблюдатель Верса сейчас не кто-нибудь, а Шкар иль Риш. Мелькнула даже мысль попросту скрыть от него всё происшествие. Но этого, разумеется, делать было нельзя.

К семи утра надпись была смыта бензином, к счастью, от свежей краски не осталось и следа. Предварительно криминалист снял со стены отпечатки пальцев. Но ведь не брать же пальчики у всего квенсена — да ещё и у гэйн-вэлар. Одних квиссанов две с половиной тысячи. Кто из них мог додуматься до такого? И какими путями? Ощущение полной потери контроля — будто пол из-под ног уходит. Керш не злился. Ему было страшно. Страшно за одного или нескольких квиссанов, о которых он ещё не знал ничего, — так же, как бывает страшно, когда его курсанты идут на боевую операцию.

Страшно за себя и за весь квенсен. Но что делать — надо было работать. Решить проблему с транспортом на завтра — грузовик в ремонте, не на чем везти продукты из Ланса. Просмотреть рапорт преподавательницы литературы иль Нуши, потому что сегодня она опять напросилась на приём (жаловаться, вестимо, на бездуховность и пошлость квиссанов). Обговорить с Аскином, заместителем по боевой части, распределение постов до Рождества.

К девяти утра Керш разобрался с частью дел и закрылся в кабинете, предупредив секретаршу Рени, что ему нужна четверть часа и тревожить его можно только в случае землетрясения или дарайского прорыва.

Оставшись наконец в одиночестве, начальник квенсена сел за стол и положил перед собой чистый лист бумаги.

Отогнал мысль, что Шкар иль Риш уже знает о событии — переговорил с криминалистом. И что сейчас наблюдатель Верса явится к нему. И придётся с ним сотрудничать. Керш избавился от этой мысли, выдавил её как чирей.

Надо думать. Просто думать. Безвыходных положений не бывает.

Он разделил лист на четыре части. Две из них медленно заштриховал карандашом. Третий и четвёртый курс — ни один из старших ребят не пойдёт на такое. Ни у кого не зародится такая мысль.

Есть ещё гэйн-вэлар, есть обслуживающий персонал и преподаватели, но это художество не взрослого человека. Это колоссальная глупость, её ни один взрослый не выкинет.

Мысль о диверсии тоже исключается. Дарайцы могут, конечно, прорваться сквозь посты массово, могут просочиться и одиночки. В квенсене входы охраняются, но вдруг где-то поблизости открылись новые Врата. Однако попавший сюда дараец тоже не станет заниматься подобной ерундой, на редкость бесполезной.

Значит, младшие. Керш нарисовал красивую, чёткую цифру 1. Первый курс. Осень. Ошарашенные, выдернутые из привычной обстановки дети, недавно привезённые в квенсен, ни минуты свободного времени, тренировки, зачёты, пересдачи... Предположим, юный бунтарь сформировался ещё в тоорсене, в общей школе. Но тогда он не попал бы сюда. Даже очень талантливого ребёнка не направят в квенсен, если есть сомнения в его лояльности Дейтросу. Очень талантливый... лояльность... Керш почувствовал, что нащупал какую-то ниточку.

Нет, юный бунтарь не начнёт свои выступления на первом курсе. Разве что осенью, сразу после приезда — но таких среди нынешних новичков не замечено. А уж сейчас, в самый разгар первого, самого трудного за все четыре года семестра... Нет. Керш решительно заштриховал и первый отсек.

Значит, остаётся второй курс. Детки ещё не понюхали пороха, ещё не знают, что почём, — но уже освоились в квенсене и чувствуют себя своими. Да, это правдоподобно. И значит, круг поисков сузился до шестисот человек. Много, но уже лучше.

Керш попытался восстановить в памяти всё важное о второкурсниках. Большинство он узнавал в лицо, но вот подробности о детстве и родителях, особенности биографии и характера — всё это ждало своего часа в компьютерной базе данных.

Думай, хессин, думай, сказал он себе. Надо закончить расследование очень быстро. Чем быстрее, тем лучше. В идеале — до того, как появится иль Риш.

Он перебирал в памяти детей, одного за другим, и в какой-то момент в мозгу замкнуло контур. Он вспомнил.

Дана иль Кон. Родительское имя не всплывает, да и неважно. Зато лицо стоит перед глазами как живое — такие запоминаются. Очень талантливая скрипачка. Выступала на праздниках сольно. Маленькая такая. У неё ещё на редкость высокий коэффициент сродства. И отец, расстрелянный в Версе за ересь.

Керш щёлкнул клавишей селектора.

— Рени? Хету иль Лав ко мне. Немедленно.

Меро выслушала его молча. Всё поняла с полуслова. Слегка побледнела. Видимо, тоже сразу просчитала последствия. С Меро всегда было приятно работать.

— И вот эта Дана — как ты считаешь, могла ли она...

Меро помолчала.

— Трудно сказать, хессин. В голове не укладывается. И всё же...

— Как вообще отношения в сене?

— Плохо, — без обиняков признала Меро, — один из худших сенов, которые у меня были. Есть аутсайдеры. Дана, кстати, одна из них. Я слежу, чтобы не было крайностей, но до третьего курса... — она покачала головой.

— У девочки есть друзья?

— Да. Ивенна. Тоже одна из... фактически её травят. В последнее время меньше. Но вражда есть всё равно.

— Меро, — сказал Керш мягко, — прошу тебя, проверь этих девочек, обеих. В спальне посмотри, выясни, где они проводят личное время. Безотлагательно, срочно. Результаты нужны прямо сейчас. И ещё — я сейчас подошлю к твоим детям криминалиста, он возьмёт пальчики у всех. На всякий пожарный.

Через полчаса результат работы криминалиста лежал у него на столе. Отпечатки пальцев со стены принадлежали Ивенне иль Кон из сена Меро. Вроде бы благополучной и благонадёжной подруге Даны иль Кон. Отпечатков самой Даны — и вообще ничьих больше — не нашли.

Керш смотрел на листы, замаранные неровными чёрными пятнами с папиллярными узорами, на дело Ивенны и судорожно пытался сообразить, какой следующий шаг. Вспыхнул глазок селектора.

— Хессин, к вам зеннор иль Риш.

— Пожалуйста, просите, — Керш бросил папку Ивенны поверх листов с отпечатками. Наблюдатель Верса в форме с нашивками зеннора, с символом Верса — крестом в круге — вошёл в кабинет. Керш был выше по званию, но наблюдатели Верса пользовались неписаными привилегиями. Иль Риш держался с ним как равный. Керш подавил в себе неприязнь.