— Дурак! — рявкнул в ответ Хален. — Стрелами истычут, как ежей! А мы должны рассказать, что видели! Не вздумай...
Страшный удар выбросил его из седла. Передняя нога Воронка попала в сусличью нору. Кость хрустнула, конь с почти человечьим криком рухнул на землю, перекатившись через голову. Не успевшего сгруппироваться Халена протащило по земле с десяток шагов. Несколько мгновений он лежал плашмя, полуоглушенный, через силу хватая ртом воздух, потом с трудом поднялся на ноги. Левая рука висела как плеть, каждое ее движение отдавало нестерпимой болью, перед глазами плыли цветные круги.
От первого сабельного удара жуглича он увернулся, чуть не попав под копыта его коня. Второй удар он парировал ножом, невесть как выхваченным из чехла на поясе, но третий всадник, промахнувшись, задел его крупом лошади. Хален, почти потеряв сознание от боли в руке, мешком свалился на траву. Как во сне он смотрел на скалящего зубы жуглича, вбрасывающего в ножны легкую кривую саблю, вытаскивающего из ременной петли копье, размахивающегося для удара — и медленно валящегося с седла с торчащей из горла стрелой. В ушах визжала кровь... нет, визжали хазиги, Лютые, с налету врезавшиеся в сбившихся в кучу кочевников, кромсающие их тяжелыми кавалерийскими клинками, топчущие сбитых на землю конями. Подкованное копыто ударило рядом с головой Халена. Вот и все, подумал он, проваливаясь в темноту, сейчас меня раздавят как гнилую тыкву. Хорошо бы Гамален ушел от погони, а то обидно погибать ни за так...
На лицо лилось мокрое и холодное. Хален застонал, попытался поймать струйку ртом, и она тотчас же послушно полилась ему меж воспаленных губ. Никогда раньше обычная вода не казалась ему столь вкусной. Он с трудом разлепил глаза и попытался сесть.
— Лежи, вояка, — строго сказал ему девичий голос. — Лекарь сказал — вставать не велено.
Над ним склонилась девка с русыми волосами, собранными на затылке в густой пук. Одежду она носила мужскую — стеганую куртку с нашитыми деревянными бляхами и зеленые штаны с плотными кожаными наколенниками. Над плечом покачивалась резная рукоять дорогого кинжала — пусть не имперского, но кого-то из хороших местных.
— Сотник... Позови сотника, — с трудом произнес Хален. — Срочно... Очень... — Он обессиленно откинулся на подушку. — Здесь...
Он непослушной рукой залез за пазуху и похолодел. Заветная палочка с зарубками пропала.
— Тихо, тихо! — успокоила его девица. — Твой дружок уже рассказал все отцу, деревяшка у него. Сейчас он с колдуном советуется, как побыстрей весть в Хамир передать. А ты лежи, не дергайся, тебе вредно. Меня, между прочим, Менной зовут, а тебя?
— Хален, — пробормотал разведчик. — Твой отец... кто?
— Да он и есть сотник на заставе, — успокоила девица. — На-ко вот, попей еще холодненького отвара...
Сотник стоял на верхней площадке вышки, тяжело опираясь на перила. Он с надрывом втягивал воздух, пытаясь успокоить дыхание. Нет, мрачно думал он, не про меня такие лестницы, годы мои уже не те — по жердочкам лазить. Казалось, он спиной чувствовал насмешливый взгляд караульных.
— Где, говоришь, вы на табор наткнулись? — недовольно спросил он у вытянувшегося по струнке Гамалена. — Да не объясняй, пальцем покажи, — оборвал он открывшего рот разведчика.
— Вон там, командир, — почтительно ответил тот, показав рукой на темневший в отдалении лесок. С высоты степь казалась совсем не такой, как с седла, и он с трудом разбирался в открывающемся виде.
— Там, говоришь... — Сотник протянул руку, и караульный вложил в нее дальнозоркую трубку, одну их тех новых штучек, в которых и маг ногу сломит — то ли колдовская вещичка, то ли опять какой умник намудрил. Через хитрую штуковину, однако, роща выглядела такой же мирной и безобидной, как и без нее, хотя сотник мог разглядеть отдельные деревья и даже место, где из подлеска вырвались жугличи-преследователи, ломая по дороге низкорослый кустарник и молоденькие деревца. В версте от рощи валялось на земле десятка два тел, щипали траву кони без всадников, но больше ничего не свидетельствовало о чужаках. — Что-то не верится. Ни дымка, ни каких других следов. А не выдумал ли твой дружок всю историю на ходу? Табор, табор... Откуда здесь взяться табору? Небось, просто очередной набег.
— Не думаю, господин сотник, — голос Гамалена стал ледяным. — Разведчики не для того жизнью рискуют, чтобы сказки выдумывать.
Крыса ты городская, мысленно добавил он. Думаешь, второй день как произвели, а уже все знаешь?
— По сторонам смотреть надо да в засады не попадать! — огрызнулся сотник. — Небось, спите на ходу, а потом удираете сломя голову. Ладно, колдун весточку в Хамир передал, дальше не наше дело.
Он услышал, как один из караульных неодобрительно хмыкнул, и рывком повернулся к нему.
— Что-то не так, солдат?
Однако тот и не смотрел на командира. Челюсть часового тихо отвисала вниз, из уголка рта поползла нитка слюны. Дрожащим пальцем он показывал куда-то вдаль.
— Что? — рявкнул на него сотник. — Языка лишился?
Он кинул взгляд в ту сторону, куда указывал часовой, и оторопел.
Конный отряд Лютых, рассеявший сбежавших жугличей, трусил по степи. Отсюда, с вышки, он казался кучкой неторопливо ползущих муравьев. Хазиги по дуге огибали лесок, из которого с таким трудом вырвались разведчики и куда скрылись улепетывающие враги. Командир отряда был стар и опытен и вслепую соваться волку в зубы не собирался. Да того и не требовалось. Проверить местность и вернуться — простое дело, хотя и оно могло обернуться неожиданной стычкой. Вот и сейчас наперерез хамирским наемникам вылетел отряд жугличей — в два раза больше, чем хазигов, но вооруженных лишь легкими саблями и небольшими круглыми щитами, заброшенными сейчас за спину. Вообще-то десятник Лютых получил приказ: в стычки не ввязываться, если что — уходить как можно быстрее. Но сбегать от такого противника означало не только запятнать свою честь, но и оскорбить богов трусостью.
Десятник, коротко взвизгнув, выхватил из ножен кривой меч, на котором еще не засохла кровь предыдущего врага, и устремился на противника. Отряд, рассыпавшись лавой, последовал его примеру. Но трусливые жугличи не приняли вызова. Мгновенно повернув коней, они устремились к той же балке, из которой вырвались навстречу наемникам. Кое-кто из преследователей, вбросив в ножны мечи, на скаку посылал стрелы вслед бегущим, но те лишь бессильно отскакивали от закинутых за спины щитов, а по большей части летели мимо. Однако на коротких расстояниях могучие жеребцы хамирских наемников заметно превосходили скоростью жугличских лошадок, и расстояние неуклонно сокращалось. Мечи уже пели в руках, предвкушая горячую кровь. Но тут жугличи неожиданно снова развернулись и устремились на преследователей, а из рощицы позади вырвался еще один отряд.
Опытный командир мгновенно оценил обстановку. Он не впервые попал в засаду и понимал, что здесь уже воинскую гордость следовало проглотить и забыть. Четыре к одному — всегда не лучший вариант, а если из-за деревьев начнут бить лучники, то выйдет не бой, а чистой воды самоубийство. Десятник взвизгнул еще раз, и хазиги, мгновенно сменив мечи на копья, сбились в тесный клин и, не снижая скорости, врезались в первый отряд врагов. Сейчас многочисленность жугличей уже играла против них самих — пытаясь добраться до наемников, они сталкивались, мешая товарищам, их разгоряченные гонкой кони ожесточенно кусали и лягали друг друга. Наемники же на всем скаку поражали врага короткими копьями с гладкими наконечниками, мгновенно выдергивая их из тел, не задерживаясь, чтобы добить, сбивали жугличей крупами лошадей. Вокруг стоял яростный визг Лютых, крики раненых кочевников и истошное ржание покалеченных лошадей, и пыль клубилась из-под копыт, и багрово сияло сквозь мглу яростное солнце.
Хазиги прорвались сквозь ряды врагов малой кровью. Лишь двое из них остались лежать, посеченные, на поле боя, и вот уже снова впереди чистая степь, испятнанная перелесками, и тяжело раздуваются бока уставших коней, но уже недалеко застава... И тут спереди — справа и слева — навстречу наемникам вылетели еще два конных отряда — и уже не жугличи. На новых врагах тускло бликовали железные кольчуги, обшитые на груди стальными пластинками, на полуоткрытых стальных шлемах с шишечками развевались конские хвосты. Длинные мечи без гард пока еще покоились в ножнах, вытянутые овальные щиты мирно висели за спиной. Не сбавляя хода, харазги вскинули длинные роговые луки, и навстречу Лютым рванулись толстые черные стрелы с блестящими железными наконечниками. Одна из них скользнула по краю шлема десятника хазигов, и тот, слегка оглушенный, на мгновение припал к коротко остриженной гриве своего коня, бросив мгновенный взгляд назад.
Кровь застыла в его жилах. Его и без того небольшой отряд сразу уменьшился вдвое. Чудовищные точность и сила длинных луков, помноженные на мастерство лучников, не оставили его людям ни единого шанса. Десятник, высоко вскинув пламенеющий меч, обреченно бросил своего коня в самую гущу нападающих, желая лишь одного — забрать с собой хотя бы двоих, да что там, хотя бы одного! Но черная стрела ударила его прямо в широко разинутый в истошном боевом визге рот, выбив передние зубы, пройдя нёбо и перебив шейные позвонки. Время вдруг пошло очень медленно. Вокруг стало совсем тихо, и, медленно опрокидываясь с коня, десятник еще видел, как последние три воина из его отряда доскакали-таки до врага — только чтобы сгинуть в волне харазгов, успевших сменить луки на мечи. Все вокруг вспыхнуло ослепительным светом, и высокий суровый человек с наголо выбритой макушкой и черными глазами встал навстречу ему с сияющего трона. Потом стало темно.
С дозорной вышки гибель отряда различалась, как на ладони. Однако не жестокая гибель трех десятков хазигов потрясла часового. Тут и там степь усеивали рощицы, рощи и перелески, обычно темно-зеленые на фоне пегой выгоревшей степной травы. Но сейчас трава была почти не видна. Из-за деревьев вырывались конные — на низкорослых рыжих лошадях, сотни и тысячи всадников в сдвинутых на затылок папахах, с легкими саблями, копьями и луками, с бритыми подбородками и свисающими длинными усами, в боевых кафтанах, покрытых медными и костяными бляхами. А вдалеке за ними уже шли обозы, флегматичные волы тянули повозки с женщинами в пестрых халатах, небрежно брошенными шатрами, связанными и возмущенно верещащими свиньями... Степь чернела от отрядов жугличей, высыпающих из рощ, словно тараканы из-под чугунка у печи, и даже на таком расстоянии слышались завывающие рога. Гамален кинул взгляд на злосчастный перелесок, где они с Халеном удирали от преследователей. Он, пожалуй, оставался единственным мирным местом — видимо, в погоню за лазутчиками, а потом и за хазигами ушли все, кто мог. Теперь они лежали в степи, порубленные тоже мертвыми ныне наемниками, или же, ослепленные, блуждали среди разнотравья и не могли откликнуться на призыв чудовищного столба ярко-красного колдовского дыма, поднимающегося из-за восточного горизонта. Холодное отчаяние снизошло на Гамалена, немеющими руками вцепился он в ограду.
— Бей тревогу! — прохрипел побелевший как мел сотник. — Бей тревогу, часовой! Все по коням! Уходим!
Звон набатного колокола разливался над равниной, и сигнальные костры полыхали под жаркими лучами полуденного солнца, посылая дымом отчаянные сигналы — бегите, спасайтесь! На всех заставах по хамирской границе люди спешно подтягивали подпруги, проверяли оружие и перевязочное тряпье в переметных сумах, пробовали ногтем, хорошо ли натянуты тетивы у луков. А земля гремела от топота десятков тысяч копыт, и за полчищами маленьких мохноногих лошадей оставалась голая, выбитая копытами земля. Воздух звенел от воплей из тысяч глоток.
Жугличи двинулись на Хамир.
Все еще день седьмой, хотя и ближе к вечеру. Хамир
На рынок! На рынок!
Предыдущий день прошел на постоялом дворе. Готовясь к торговле, Всадники приводили в порядок продажных лошадей. Вернее, множественное число в "приводили" присутствовало лишь постольку поскольку. Теомир ничего не имел против чистки лошадей, но почему весь день приходилось вкалывать ему одному? Остальные обозники изредка появлялись на конюшне, брались за щетки, делали несколько взмахов, обменивались хмурыми взглядами и снова куда-то уходили. Кажется, они бродили по городу, но зачем, отказывался говорить даже дядька. Скрашивало одиночество парня только общество Ольги, тщательно проверявшей состояние животных. Она разожгла в углу двора небольшой костерок и все время варила какие-то пахучие травные снадобья из запасов, привезенных с собой. После остывания снадобья через воронку вливались в глотки лошадей. Те недовольно фыркали, мотали мордами, иногда даже лягались и пытались укусить. Ольга, однако, умело успокаивала их — где быстрой лаской, где цоканьем языком, а Стрелку она даже слегка усыпила Силой.
Еще знахарка осматривала каждое животное, проводя ладонями невысоко над кожей. У Егозы обнаружилось небольшое болезненное пятнышко на бабке — вероятно, стукнула копытом, когда металась во время нападения волколаков. Ольга сделала компресс из остро пахнущей травки, накрепко примотав его чистой тряпицей, и пообещала, что к торгам все пройдет. Теомир наблюдал за ней со смесью восхищения и острой зависти: он-то ни бельмеса не понимал, что она делает, а настоящий лошадник должен уметь позаботиться о конях и в одиночку. Следовало после возвращения домой все-таки поучиться чему-нибудь такому. Заодно повод появится с Ольгой наедине времени побольше проводить...
День тянулся медленно, но пролетел как-то очень быстро. Чистка лошадей — сначала продажных, потом верховых и ломовых, а потом и бронзовых пряжек недоуздков, бесплатно отдававшихся покупателям, вымотала парня до полного изнеможения. После ужина он еле дотащился до своей комнаты, рухнул на кровать, не раздевшись и едва сумев стащить сапоги, и тут же провалился в сон.
На следующий день, однако, он вскочил еще до рассвета. Усталость предыдущего дня как рукой сняло. Он так и кипел нетерпением. Рынок! Наконец-то рынок! А еще и город можно как следует разглядеть! Он едва дождался, когда остальные закончили завтракать, надели упряжь на продажных лошадей и двинулись со двора. И теперь он смотрел по сторонам, жадно впитывая каждую деталь и с трудом удерживая челюсти стиснутыми, чтобы не выглядеть совсем уж дикарем.
Он никогда раньше не попадал в такой большой город, как Хамир, и его ожидания чудес вполне оправдывались. Сегодня ему, наконец, довелось увидеть каменные дома из давних детских сказок. Правда, каменных жилищ в три или даже четыре этажа они так и не встретили, хотя, по слухам, в Купчище таким было каждое второе здание. Однако по дороге им все-таки попался двухэтажный дом из яркого белого материала (Телевар назвал его "мрамором" и завистливо прицокнул языком). Из-за мощной деревянной изгороди виднелась лишь верхняя часть его коричневой крыши — никак, из обожженной черепицы, целое богатство! — но, по счастью, ворота оказались широко распахнуты. Теомир успел бросить внутрь любопытный взгляд. Дом, казалось, сиял изнутри собственным светом, а желтое утреннее солнце, краешком выглядывающее из-за краснокирпичной печной трубы, выглядело бледно и невзрачно. Виднелись заслоняющие друг друга надворные постройки — почерневшая от времени конюшня со странно плоской крышей, сложенная из доброго деревянного бруса, амбар, несколько клетей, курятник, возле которого бродили сонные куры под бдительным присмотром расфуфыренного петуха, еще какие-то строения — Теомир не успел рассмотреть. Из ворот вытягивалась богато одетая компания, во главе которой на гнедом чистокровном жеребце небрежно развалился толстый дядька. На его кафтане слева виднелся тот же рисунок, что был намалеван и на городских воротах. Дядька окинул Всадников, ведущих в поводу лошадей, неожиданно острым оценивающим взглядом, задержал взгляд на Ольге, потом на сдержанно поклонившемся Телеваре, махнул тысячнику рукой и пустил лошадь рысью. Десяток сопровождающих последовали за ним, не удостоив Всадников ни единым взглядом. Ворота с ужасным скрипом и стуком захлопнулись.
