Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
И быть бы мне убитому, если б не младший унтер нашей саперной роты — Михей Шутов. Он закрыл меня собой, кинувшись на турка, можно сказать, с голыми руками — у саперов в час атаки не оказалось иного оружия, кроме тесаков...
Осман пропорол ему бок и добил бы, но я успел загнать патроны в барабан и вышиб баши мозги...
После боя я позаботился, чтобы Михея доставили в госпиталь, и попросил ходить за ним особо, подкрепив просьбу кулаком, который сунул в нос санитару... — он чуть усмехнулся. — А когда тот оправился от раны, сказал ему, что я теперь до гроба его должник... Уже после отставки, когда я поселился в Нижегородской губернии и наслаждался мирной жизнью провинциального помещика... Скучал, стал поигрывать по-крупному. Даже принял предложение стать земским начальником, чтоб было какое-то дело, а то ведь мозги жиром заплывут.
И вот мне пришло письмо из Самарской губернии от Михея. Тот отписал... точнее писал деревенский дьячок, сам он был не шибко грамотен... Мой спаситель сообщал, что хозяйство его пришло в полный упадок, что стало не только нечего есть, но уже и сеять нечего да и нечем, ибо лошадь пала... Это же как раз был девяносто второй год — жуткий голод по Волге и черноземным губерниям! И что жену и двух старших ребятишек сгубила тифозная горячка, и он остался лишь с младшей дочкой один-одинешенек.
"Hа вас только и надежда, барин Михайло Михайлович, а то одно осталось — помирать с дитем..."
Я не мог не помочь, хотя потом иногда думал, что лучше было бы, может быть... Хотя, кто мог знать? — как бы размышлял Жадовский вслух.
— Я выслал ему денег на поездку, дал немного на обзаведение и устроил проводником грузовых составов на нашу Московско-Рязанскую железную дорогу. И он зажил себе, не забывая при каждом случае меня благодарить. Стыдно сказать, но временами даже как-то и надоедало...
Дочка его, Катюша, выросла красавицей просто на загляденье. Красота-то ее сгубила...
В нашу Нижегородскую 60-ю запасную пехотную бригаду перевели из столицы из Павловского лейб-гвардии полка поручика графа Зубова. Да — из тех самых Зубовых — потомков последнего любовника императрицы Екатерины — какая-то побочная ветвь рода... С ним приключилась некая темная история... То ли публично избил городового, будучи сильно нетрезв, то ли отпускал в обществе шуточки, что де охотно готов оказать нынешней царице те же услуги что и предок. Красавец, из тех, которых в свете называют гуляка и ловелас, а попросту — развратник первостатейный. В первую же неделю отличился тем, что совратил горничную жены своего батальонного командира, на которой, к слову, собирался жениться приказчик местного купца первой гильдии. Само собой, свадьба сорвалась, а горничная лишилась места и вскоре оказалась на панели...
А потом Зубов приметил дочку Михея. В кондитерской лавке, где она работала. Офицеры покупали там сахар и конфекты...
Могло ли юное создание с наивным добрым сердечком устоять против изощренного соблазнителя? — горько вздохнул казначей.
— Дальше — все как в плохом романе... Растлив Катю, Зубов вскоре сообщил обманутой девушке, что им надлежит расстаться, и даже дал денег...
Ростовцев уже догадался, что случилось дальше.
— Нижний Новгород — город старозаветный-с. Порядки, доложу я вам, как у Островского в "Грозе". Или ровно то, что описал господин Горький в своих сочинениях... Деготь на воротах, грязные слова в спину...
Одним словом, обесчещенная девушка наложила на себя руки, а ее отец как раз вернулся из поездки к похоронам дочери... Узнав о случившемся, был разбит параличом...
Я помню, как пришел к нему в нашу земскую больницу — у него отнялись ноги, и он утратил речь, только молча плакал... Он просто лежал недвижно, а из глаз его все время катились большие слезы... Господин Ростовцев, я уже старик, и за свою жизнь видел вещи, страшней которых сыскать мудрено. Однако поверьте, тогда внезапно мое сердце сжалось от боли и у самого слезы на глаза навернулись. Уже выходя из больницы, я знал, как мне надлежит поступить.
Явился в офицерское собрание, благо мне, капитану гвардии и кавалеру четырех орденов, вход туда был открыт в любое время.
Этот... молодой человек как раз был там и в кругу приятелей рассуждал о случившемся, даже и с сочувствием рассуждал, мерзавец!
Мол, с чего бы бедняжке лишать себя жизни и ввергать в смертный грех? Мужичка должна бы гордиться, что граф снизошел до нее, тем более он заплатил ей сумму, какую давал лучшим питерским кокоткам...
И я высказал Зубову все, что думал. При всех и в таких выражениях, что он тут же вызвал меня. На это и был расчет.
Мы стали к барьеру следующим утром. За мной, как за вызванным, был первый выстрел, и я с пятнадцати шагов вогнал ему пулю в лоб, как тому турку...
— Я убил за свою жизнь не одного человека, — произнес казначей как бы в раздумье. — Сколько — лишь на Страшном суде узнаю. В деле при Шейново я лично стал к митральезе, когда шрапнелью скосило половину нумеров, а "шарманка" Пальмкранца давала триста выстрелов в минуту — турецкая цепь ложилась как жнивье под серпом... Но Господь свидетель, лишь только один раз я испытал удовольствие оттого, что лишаю жизни себе подобного.
— А потом? — зачем-то полушепотом вопросил Юрий.
— Потом... Я, само собой, был готов к тому, что закон обратит на меня внимание. Но, признаться, отчасти надеялся, что семья молодого развратника не даст делу законный ход, — чуть усмехнулся казначей. — Это же значило учинить публичный скандал и замарать имя графского дома Зубовых.
Глава семейства и не дал, а действовал через своего зятя -прокурора...
Прибыл в губернию чиновник по особым поручениям с сенатской ревизией, в земстве оказалась крупная недостача. У нас в каждой второй губернии недостача. Как водится, куда пропали деньги, не обнаружили. А затем две чернильных крысы из Казенной палаты один за другим дали на меня показания, что это я заставлял их подделывать счета и акты...
Я... поверье мне вначале даже стало смешно, я со своими тысячью черноземных десятин и сахарными заводами — польстился на жалкие земские гроши?!
Даже на суде не сразу поверил, услышав приговор: пять лет тюремного замка...
Выйдя из тюрьмы по случаю Манифеста, я даже не стал возвращаться к семье. Тем более мой брак прекратился, согласно законам империи Российской. Да еще время было смутное. У меня оставалось примерно двадцать тысяч моих собственных денег. Я из них взял восемь, решив сыграть напоследок. Поехал в Монте-Карло... Вы там не были, Юра?
— Когда ж мне было? — слетело с языка стряпчего.
— Если будет возможность, посетите обязательно! — лицо Жадовского осветили явно некие приятные воспоминания. — Это рай для понимающего толк в игре... В те края испытать удачу приезжают даже особы королевской крови... Вот там я и встретил сэра Джозефа Брюса Исмея, когда уже деньги подходили к концу... Он, увидев случайно мою фамилию в списке гостей на рауте, сам ко мне подошел и напомнил о батюшке...
Я рассказал ему всё о своем житье, и господин Джозеф неожиданно предложил мне поступить на службу в "Уайт стар". Ему был нужен надежный человек на должность казначея. Tак я стал мистером Баркером. Вот такая-с история...
— Мне пора, Михаил Михайлович, дело, знаете ли, — тихо сказал Юрий, вставая.
Распрощавшись со стариком, он подумал, что Исмей вряд ли смог бы найти лучшую кандидатуру.
Человек, пожертвовавший всем во имя долга чести, уж точно не соблазнится перстнями и чековым книжками пассажиров. Денежные тузы могли быть полностью спокойны за свое добро.
И также не польстился бы он на золото господина барона. А вот как с прочими причинами?
Да-с, вопрос...
* * *
Что ж, остается проверять le version, "пардон за мой скверный французский", как шутят клоуны Бим и Бом.
Мальчик-лифтер высадил его в третьем классе.
Мда, надо сказать, даже третий класс на этом плавучем дворце впечатлял. На отечественных, "Кавказе и Меркурии" или РоПиТ, такое вполне сошло бы за второй. Даже полы здесь были из первосортного дерева, а стены выкрашены свежей белой краской.
Воистину, настоящий город! Даже салон имелся с мягкими диванами и фортепиано, картины в рамах, развешанные по стенам.
Так, потихоньку изучая корабль и задавая от случая к случаю как бы обычные вопросы то стюарду, то пассажиру, то матросу, Юрий согласился с тем, что говорил Лайтоллер — человеку из третьего класса попасть наверх практически невозможно. Были, конечно, те самые тайные пути, вроде тех, какими вел его позапрошлой ночью сам старший офицер, но для этого требовалось доскональное знание корабля и ключи.
Для очистки совести он заглянул к нескольким российскоподданным из списка со своей уже привычной легендой — литератор, решивший писать книгу о первом рейсе Титаника.
Однако убедился, что искать тут бесполезно. Крестьяне односложно бормотали, мол, не поймем, уважаемый, чего надоть. Однако все же добился, что едут они чтобы поселиться не где-то, а в республике Уругвай. Как заподозрил Юрий, все они из какой-то секты, каких много в России в глухих углах, где еще по весне приносят Илье-пророку в жертву молодого бычка, а голые девицы опахивают ночами поле, впрягшись в соху, для хорошего урожая. Hасмотрелся он на таких в Сибири. И кого там только не было: хлысты, молокане, скопцы, раскольники всех мастей... Впрочем, главное он узнал — все они крестьяне доподлинные, без подделки. Tолько у крестьян могут быть такие мозолистые узловатые руки. Мужик русский, чего греха таить, может убить ближнего в пьяной драке или там конокрада укокошить на месте преступления. Hу или даже случайно увидев у соседа по кабацкому столику пачку ассигнаций, как его сосед по камере Федот Лихо (это была не кличка, а его фамилия по паспорту). Hо злодеяния эти просты и бесхитростны, а в деле барона чувствовался изощренный ум.
Ксендзы, плывшие по поручению епископа в пастырскую поездку в эмигрантские польские общины Америки, с неподражаемым литовским акцентом жаловались на упадок веры у переселенцев, соблазны мира сего. Будь Ростовцев помоложе, глядишь, заподозрил бы убийц именно в них. И что они на самом деле агенты ордена иезуитов, мечтающие украсть русское золото: как в романах у какого-нибудь Крестовского. Hо Юрий давно знал, что грабежи и убийства дело рук не фанатиков и заговорщиков, а обычных жадных до денег людей.
Tак что лиц духовного звания тоже исключим. Финны заставили его несколько задуматься. Не секрет, что эстляндцы им сродни, так что возможный мститель мерзавцу Hольде в конце концов мог затесаться и среди них. Те, однако, держались отчужденно. На попытку общения, нарочито коверкая слова, сообщали, что не понимают по-русски. А пару раз он встречал угрюмый взгляд исподлобья, острый, как финский нож. Похоже, что его принимали за шпика.
С грустью Ростовцев подумал, что взялся не за свое дело. Как не крути, а он не настоящий сыщик, за которого его тут приняли.
Впрочем, не без иронии добавил он, глядя на многочисленных мужчин в кепках и растянутых свитерах и женщин в ситцевых застиранных платьях, толкавшихся в коридорах и на палубах третьего класса, тут бы и сам знаменитый Холмс, наверное, спасовал бы.
Судя по внешнему виду, вокруг мало кто говорил по-английски.
А у тех, кто говорил, он сильно отличался от того, что знал Ростовцев, учивший британскую речь в ссылке, по двуязычной книге "Избранные стихи и поэмы Вильяма Шекспира", изданной в Tомске аж в 1867 году "стараниями купца II-й гильдии А.М. Блохина для желающих изучения английскаго языка", а потом еще совершенствовал произношение у бывшего чиновника МИД, отсидевшего восемь лет в Нерчинских рудниках за убийство жены.
В раскрытую дверь каюты он увидел белые двухъярусные койки. На нижнем лежаке сидела девушка и зашивала нижнюю юбку.
А затем кое-что вспомнил...
Сам он с этим не сталкивался, но были в последнее время хитрые дела с переодеванием из мужчины в женщину и обратно. Вспомнить хоть тот случай с... хм... "семейством" мошенников-содомитов, где второй, молодой беглый монашек, довольно искусно выдавал себя за даму... И в самом деле... Немного пудры, помада, румяна — всего в меру, чтобы не выглядеть вульгарной кокоткой, мешковатое платье с ватными мешочкам под корсажем и шляпка с вуалью. В уши клипсы — нынешние от серег и не отличишь. Еще сбрызнуться "Коти" или "Левре", и в двух шагах не опознаешь в незнакомке мужчину. А уж тем более, если, допустим, преступник владеет даже немного актерским искусством и знаком с ремеслом гримера. Или... или имеет сообщника с ним знакомого.
Ростовцев покачал головой, мысленно поднимая руки пред неизбежностью. Одно утешает — ни Вацек, ни, скажем, Макартур для этой роли не подойдут. Оба мужчины достаточно крупные, так сказать, корпулентные.
Какое-то время он гулял по нижней палубе.
Внезапно тут появилось знакомое лицо — тот самый молодой собеседник Лайтоллера, которому старпом устраивал выволочку за приставания к служанкам пассажиров первого класса.
Офицер был сама элегантность, а об руку с ним шагала полненькая девушка в рыжей шляпке, клетчатом пальто и ботинках с ушками.
— На "Титанике" есть, как вы видите, большая палуба для пассажиров третьего класса, так что вы сможете дышать свежим воздухом, — вещал он. — У нас пассажиры не сидят в трюме, будто арестанты, как на других кораблях.
— Однако, — щебетала девица, — я слышала, что путь опасен. В столовой сегодня говорили об айсбергах высотой с колокольню и волнах, которые могут опрокинуть даже большой корабль.
— Глупая болтовня! — отмахнулся офицер. — Времени у меня не так много, но я могу провести вас, юная леди, по нижним палубам и все показать.
— Было бы очень интересно... — сказала девица, жеманно строя глазки.
Юрий перекусил в огромной столовой третьего класса. Длинные деревянные столы тянулись от одного конца обширного зала к другому в несколько рядов, а стюарды разносили блюда. Даже кресла под стать иному ресторану, разве что клепаные ребра шпангоутов по стенам напоминают, что это все-таки корабль.
Подали яичницу с ветчиной, зажаренного в сухарях тунца, овощной суп, хлеб, сыр и пудинг с мармеладом.
Утолив голод, он оправился к себе.
Шагнул в лифт, решетчатая дверь за ним закрылась, и кабина пошла вверх, вознося его из мира бедняков обратно в высший свет...
* * *
Открыв дверь, Ростовцев сперва отметил, что в каюте, пожалуй, жарковато.
А затем несколько опешил. Из ванной вышла Елена — босиком и в махровом халате, какими "Уайт стар" снабдила обитателей кают. Под ним, как можно было легко убедиться, не было ничего.
— Ой, Юрий, — зарделась она, — а я вот решила постирать свои вещи. У меня ведь только то, что на мне...
Стряпчий только кивнул. В самом деле, девушке придется покупать все заново — до носовых платков и шпилек.
— А высушить оказалось и негде, вот в гардеробной кое-как... Там такая штука, через которую идет теплый воздух. Повернул регулятор, заслонка открылась, и тепло пошло...
Она, присев, подобрала валявшееся на полу красное махровое полотенце, отчего отсутствие белья под халатом стало еще более очевидным.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |