После Пламени. Ангбанд

Впрочем, я и не ссорился — проверял только. Так что и Ангбанд мне не вредил, лишь обозначал границы дозволенного. Поладил я с ним, и жить сразу стало легко. Не заблудишься — крепость сама выводит в нужное место. С орками не столкнешься, если нарочно их не ищешь: непременно в нужный момент проход откроется, разойтись поможет. Коридоры светлые, потолки высокие. Двери узорчатые, колонны резные, перила у лестниц — настоящее кружево из металла. За окнами — горы в сверкающих снежных шапках.

Чувствовать себя пленником я перестал довольно быстро. Одно время ощущал — гостем. Исследователем. Увлекательно было, хоть и жутковато.

А потом я понял, что уже не знаю, по какую сторону льда нахожусь. Все чаще кажется, что это там, за стенами — морок, пляска отражений в холодной темной воде. А здесь — мир, живой и настоящий. Мой дом.

17

Я вижу, какими они должны быть — светильники для Тронного зала. Даже сплав подобрал такой, что выдержит любой жар. Если, конечно, правильно закалить его.

Работал бы я один — все давно уже было бы готово. Но Мелькор пожелал, чтобы непременно участвовали пленные — а что им доверишь, чтобы переделывать не пришлось? И дело не в том, хотят они работать на Ангбанд или нет. Их мнение все равно ничего не значит. Даже если бы и хотели — не справятся.

В мире есть только три мастера, с которыми я мог бы творить вместе. Мелькор, Махтан и Куруфин. Но у первого безнадежно искалечены руки, второй остался в Амане, а для третьего я мертв. А эти пленные, сколько бы ни называли себя мастерами, годятся разве что щипцы держать или огонь раздувать в горне. Вряд ли Мелькор этим удовлетворится.

Как увлечь их настолько, чтобы они сделали что-то, превосходящее их возможности? Одно-единственное творение, но действительно стоящее? Творение, в которое они вложили бы душу? Чем вдохновить тех, кто не хочет меняться, кто живет прошлым?

Чем? Только воспоминаниями. Об Амане, о мирной жизни, о свете Древ.

Светильники в виде Древ? Пожалуй, ради такого нолдор действительно старались бы в полную силу. Только вряд ли это украшение подойдет для Ангбанда. Разве что — изменить его, когда будет закончено. Переделать. Тем более, что нет нужды позволять пленным выполнять всю работу. Достаточно участия. Пусть нолдор выкуют детали, а я сложу узор. Только совсем не тот, о котором будут думать исполнители.

18

— Услышьте меня, Великие! — шаман ударил посохом в землю у края костра, и пламя взревело, метнулось вверх, выбросило к небу сноп искр.

— Пошлите удачу охотникам!

— Удачу, — беззвучно шевелили губами сородичи.

— Силу воинам!

— Силу...

— Пусть поветрие черное стороной обойдет!

— Пусть обойдет...

— Пусть земля будет щедрой! Пусть множатся дети!

— Дети...

— Пусть людей, живущих по ту сторону леса, Тьма заберет!

— Пусть...

— Пусть на них нападут хвори, пусть утратят твердость руки и зоркость глаза, пусть стрелы их летят мимо цели!

— Пошлите удачу, Великие! — птицы умолкли, и ветер затих, лишь звучный голос шамана разносился далеко вокруг. — Пошлите удачу нам, а врагам из-за леса — гибель!

— Удачу... — шептали воины. — Гибель.

— Услышьте меня, боги! Взываю к вам!

— Я слышу тебя.

Шаман осекся и замолчал. И молча смотрели воины и охотники на того, кто появился из темноты, легко соскочил со спины огромного черного зверя, протянул руку к костру, и пламя не обожгло его, но отпрянуло, словно в страхе.

— Ты звал меня, и я явился на зов, — пришедший говорил негромко, но от его спокойного низкого голоса колючий озноб полз по спине. — Ведь ты — звал меня, человек?

19

Вдохновить пленных оказалось совсем не трудно: они давно привыкли наблюдать за моей работой. И радовались, если я позволял им хоть как-то участвовать. Достаточно было поставить на стол в мастерской миниатюрную копию светильников-Древ, а потом выковать несколько веточек, чтобы у нолдор загорелись глаза.

— Можете помочь, если хотите, — небрежно разрешил я, собравшись уходить. — И если умения хватит.

Несколько дней я не появлялся. А наконец отправившись в нолдорские пещеры, некоторое время помедлил у входа. Боялся разочарования. Пленные, считающие меня одним из майар Мелькора, могли и не решиться взять инструменты.

Решились. Рядом с моими веточками лежали новые. И надо сказать, сделанные вполне сносно.

Дело пошло. Нолдор так втянулись в работу, что уже трудились даже при мне. Более того — я увлекся сам. Настолько, что едва помнил о первоначальном замысле. Мы возрождали Древа — пусть из металла, пусть не в Амане, а в Ангбанде, но каждая ветка, каждый лист или цветок казались живыми.

Я, отказавшийся когда-то помочь Валар восстановить творение, убитое Мелькором, сейчас делал это без их участия. Я стал почти вровень с ними. Или просто — вровень. Потому что знал, как вдохнуть в новые Древа жизнь. И мог сделать это. Кто из эльдар — нет, кто из Поющих сумел бы превзойти меня в мастерстве?!

20

Чужая мелодия крепнет. Враждебная. Невыносимая для слуха. Разрушительная.

"Властелин, творение твоего нолдо... твоих нолдор вредит Ангбанду!"

"Что за творение, Саурон?"

Что за творение... Цветочки, листики — ерунда, если смотреть глазами. Но их Музыка...

"Не знаю, Властелин. Ты же запретил мне следить за Феанором. Проверить, чем он занят?"

"Нет, Саурон. Не мешай ему. Он выполняет мой приказ. Я доверяю ему".

Доверяй, Властелин. Не знаю, зачем тебе это, но у каждого из нас свои развлечения. У Дарглуина — за волчицами бегать и охотиться. У Таринвитис — летать, у Тевильдо — птиц ловить, а по весне орать на галерее. У тебя — возиться с Воплощенными и доверять своему нолдо. Маленькая невинная слабость. Простительная — что же ты, не Поющий, что ли!

Доверяй Феанору, Властелин. А проверять стану я. И вмешиваться, если понадобится — ради нашего общего дела. Это будет моя невинная маленькая слабость.

Хотя действовать за твоей спиной мне совсем не хочется. Это ведь тоже Диссонанс, Мелькор. Как бы не худший, чем тот, что устраивает сейчас твой нолдо. Если бы ты услышал эту мелодию, думаю, Феанору и бичи балрогов показались бы легкой щекоткой. Избаловал ты его, Властелин, а зря. Нельзя баловать Воплощенных! Неужели тебе недостаточно было орков, чтобы понять это?

Кстати, орки вот-вот выйдут из-под контроля. Музыки-то они не слышат, но нервничать начинают. Крови хотят. Пока что — эльфийской. Что же — будем ждать, пока друг с другом сцепятся? Скорее бы ты вернулся, Вала!

"Властелин, когда тебя ждать обратно?"

"Не знаю, Саурон. Через полдюжины лет. Или дюжину. Может, и дольше останусь здесь. Дел много. У вас что-то случилось?"

"Нет, Властелин. Все в порядке. Мы справляемся".

Я справляюсь, Мелькор. От людей зависит будущее нашей Темы, а будущее людей — от тебя. Лучше пожертвовать несколькими сотнями орков, чем допустить, чтобы ты отвлекся. Или ошибся, что еще хуже.

— Воины Ангбанда! Вы сильны и отважны, вы лучшие из бойцов. Да, вы устали от бездействия и давно не пили горячей вражеской крови. Да, вы можете сокрушить квын-хаев. Но вспомните — разве не от Великих получили вы свою силу? Оружие? Умение сражаться? Кем были бы вы без нас? Без Властелина? Без Цитадели? Горсткой охотников, не способных противостоять квынам.

— Нет, — тихо, но твердо возразил кто-то.

— Нет?! Кто сказал "нет"? Шаг вперед!

Не один вышел — дюжины три. И смотрели прямо, без почтения, зло и настороженно.

Что ж, Властелин. Ты всегда мог на меня положиться. И в бою, и в мирное время. И когда был пленником в Амане, и сейчас. Ты ведь знаешь.

— Ладно, воины, — я еще раз обвел взглядом собравшихся на плацу. — Я дам вам оружие и открою ворота. Вам — и тем, кто решится пойти с вами. Разобьете квын-хаев, встречу не как ослушников и смутьянов — как лучших из лучших. Пленных в награду получите. Оружие, сделанное самыми умелыми мастерами. Дополнительный паек. Выпивку.

Я замолчал, вглядываясь в лица орков. В заблестевшие от азарта глаза.

— Ну, кто пойдет? Решайте, воины Ангбанда. Решайте сейчас! Но помните — это ваша война. Только ваша. Не Цитадели. Кто отважится на нее — получит всё, что может получить орк при жизни. Или умрет в бою. Помогать вам никто не станет. Решайте, воины. Сейчас — в первый и последний раз — я даю вам это право: решать самим.

21

Феанор поднялся на Орлиный Клюв и уселся в кресло. На трон, в сущности: король остается королем, пока жив. Даже если подданные считают его погибшим.

Правда, на этот раз взгляд Пламенного был устремлен не на юг — на запад. Туда, где за невидимым отсюда морем остался Аман. Где на тронах в Круге Судеб сидели те, кого нолдо когда-то называл Владыками, теперь же считал равными себе в мастерстве — не больше, но и не меньше. Создатели первых Древ.

— Я сам выбираю путь, — тихо сказал Феанор. Гвэтворн отозвался одобрительным гулом. Едва слышным.

Мастер снял Венец и замер, глядя на Камни. Пусть в Ангбанде они сияли не столь ярко, как в Валиноре, но их свет завораживал не хуже, чем когда-то сияние Лаурелина и Тэльпериона. Глядя на Сильмариллы, Пламенному было легче вспомнить все: каждый золотой лепесток, каждую каплю серебристой росы на листьях, каждую линию узора переплетающихся ветвей. Чтобы потом точно воспроизвести их в металле.

Наконец Феанор кивнул и встал с кресла: пора было продолжать работу. Взгляд его на мгновение скользнул вниз, к равнине южнее Ангбанда, которую эльдар называли Ард-Гален, а Мелькор обозначал очередным безликим номером.

— Как ты можешь? — не выдержал однажды Феанор, скривившись от отвращения. — Ты же мастер — почему не дашь своим творениям имена? Эти бесконечные цифры — тебе самому не противно?!

— Имена? — удивился Восставший. — Так они есть. Но мы их используем между собой.

— И какие же? — недоверчиво спросил Пламенный.

В ответ Мелькор спел ему несколько коротких мелодий. Выразительных, но резковатых для слуха нолдо. Феанор попробовал повторить.

— Неплохо, — признал Вала, но Пламенный почувствовал, что сказано это было больше из нежелания обидеть друга, и насупился.

— Орки не могут так, — объяснил Мелькор. — Не слышат Музыку. Цифры — это для них.

"Наши названия все равно красивее ваших Песен", — подумал тогда нолдо, но промолчал, чтобы случайно не задеть гордость Восставшего.

Впрочем, сейчас вспомнившийся спор мгновенно вылетел у него из головы, стоило мастеру посмотреть вниз. Руки Феанора дрогнули, и упавший Венец с возмущенным звоном ударился о камни.

Из распахнутых ворот Ангбанда выходило орочье войско.

22

— Властелин...

— Да, Ларх?

Помнит. Он меня помнит!

От волнения я едва не забыл, о чем хотел говорить. Великий мало к кому из нас обращался по имени. И вообще говорил немного. Чаще приказывал: коротко, четко, понятно. На ослушников никогда не гневался. Плечами пожмет, бывало, да усмехнется, словно дивясь глупости человеческой.

Только мало их было, ослушников этих. И жили они недолго: зверь ли нападет, змея укусит или трясина затянет. Будто сам мир становился врагом людей, преступивших волю Великого. И оберегал верных ему. Тех, кого Мелхгур хоть однажды назвал по имени.

Властелин внимательно смотрел на меня. Ждал.

— Великий, — заторопился я, — мне приснился сон. Странный. Один и тот же — в нынешнюю ночь и вчера тоже.

Чуть заметный кивок. Разрешение продолжать.

— Это был голос, Властелин. Похожий на твой, но... не твой.

Я замялся, подыскивая слова. Никогда в речах силен не был.

— Дальше, — потребовал Мелхгур, глядя так, что меня пот прошиб.

— Он... г-говорил со мной. Хотя вы, сказал, от меня отреклись, но вы все равно мои.

— Так. Дальше.

— Дни ваши коротки, тела слабы, но у вас есть выбор. Я дал вам его.

Я опустил голову:

— Это все.

Великий засмеялся. Тихо, но так, что мне внезапно захотелось бежать прочь от него и забиться куда-нибудь. Только я знал: от него не спрячешься. Как не спрячешься от воздуха. От воды. От земли. От мира, в котором родился.

— Ступай, Ларх, — отсмеявшись, распорядился Мелхгур. — Собери всех перед моим Домом. Расскажи им свой сон. Подробно. И ждите меня.

— Да, Властелин. Мы...

— У вас действительно есть выбор, Ларх, — он посмотрел мне в глаза, и я невольно попятился. — И сегодня вы его сделаете.

23

— Вы вправе выбирать, люди.

Я говорил негромко. Так, чтобы им пришлось затаить дыхание, ловя каждое слово.

— Все вы мне ни к чему. Мне нужны верные. Только верные. Те, кто в огонь без колебаний шагнут по одному моему слову. Они получат от меня силу. Знания. Помощь в беде. Им я подарю этот мир. Остальные вольны жить и умирать, как им вздумается. Путь открыт.

— И ты не станешь преследовать нас, если уйдем? — спросил один из людей.

— Не стану. И помогать не стану.

— А если мы все откажемся от тебя?

Золотистые глаза смотрят с вызовом. Не удивлюсь, если этот юноша — из моих потомков. Впрочем, и среди чистокровных людей хватает строптивых. С одной стороны, такая самостоятельность полезна для будущих творцов мира. С другой — утомительна. Кажется, я начинаю понимать Единого. Вот уж не ожидал!

— Вам решать, — я пожал плечами. — Отказывайтесь, если считаете, что так для вас лучше.

— А если мы скажем: это наша земля, и ты не хозяин, но гость здесь. Чужак. Тогда что?

Ждешь, что я рассержусь, мальчик? Хочешь, чтобы рассердился, ой, как хочешь! Хоть и боишься. Или потому и хочешь, что боишься?

— Я не хозяин этой земли, — я улыбнулся. — Я сам — земля. И небо, и ветер, и трава, и огонь, и дождь. Даже ваша плоть — я. Если отречетесь от меня, что ж, меня ждут другие племена. Я больше не стану приказывать вам, учить и защищать вас, говорить с вами, но я все же останусь здесь. Вокруг вас.

— Тогда уйдем мы, — заявил упрямец, и десятка полтора соплеменников сгрудились вокруг него, положив руки на оружие и глядя на меня исподлобья.

— Ступайте, если хотите.

— Мы не верим тебе. Ты лжешь! — выкрикнул еще один.

— Не верьте, это ваше право.

— Мы уйдем, найдем Первого и расскажем ему обо всем, — добавил человек, шалея от собственной дерзости.

— Ищите, — не расхохотаться мне все-таки удалось.

24

Они вышли из Ангбанда. Три тысячи орков, жаждущих крови, озверевших от скуки, готовых взбунтоваться независимо от последствий. Три тысячи недовольных, чьи голоса звучали громче других. Три тысячи воинов, намеренных "выпустить потроха квын-хаям". С разрешения Саурона, разумеется. Но без его одобрения. Без поддержки Ангбанда. На свой страх и риск.

Это было разумнее, чем казнить их. Саурон сам слишком хотел войны, чтобы отдать подобный приказ. Орки умели чувствовать фальшь. И достаточно хорошо знали своего Повелителя. Казнь бунтовщиков заставила бы остальных притихнуть, но подорвала бы доверие к командованию. Поддерживать дисциплину пришлось бы только с помощью страха. После чего полагаться на орков стало бы уже невозможно: ни один вожак не удержится, если его перестали уважать. Будь он даже Поющим.