После Пламени. Венец Феанора

Ничего. Рано или поздно он перестанет быть нужен Мелькору. Но останется нужен мне.

Ральтагис встретила Феанора в коридоре северного крыла. Встретила позже, чем ей хотелось, но все же несколько раньше, чем можно было рассчитывать: в последнее время нолдо Властелина сделался вял и мрачен и почти перестал спускаться из выделенной ему башни.

Пламенный шел медленно и явно был погружен в не самые веселые мысли. А ведь красив, с удовольствием отметила про себя Ральтагис. Высокий, статный, черноволосый, с пронзительно-синими глазами. Квенди, конечно, все недурны собой, но Властелин выбрал для опытов действительно одного из лучших. Внешне, по крайней мере.

— Покажи мне что-нибудь из твоих творений, мастер, — мягко попросила Ральтагис.

Именно попросила, хотя никогда не говорила так с Воплощенными. Да и с Поющими не часто.

— Моих творений?

Феанор удивленно посмотрел на майэ, словно только что заметил ее.

— Мелькор много рассказывал о твоем мастерстве. Говорил, что тебе не было равных среди квенди Амана.

Низкий голос Ральтагис казался сейчас бархатным. Важны были не слова — интонация. Мелодия, обволакивающая, словно ароматное масло, дразнящая воображение, неодолимо манящая. Важен был взгляд сиреневых глаз, ставших необычно темными. Бездонными, словно пропасти на юго-западе Железных гор, словно подземные озера восточного предела. Забудь себя, забудь обо всем — прыгни в звенящую глубину. Не думай ни о чем, не сомневайся — прыгни.

— Квенди Амана? — нолдо надменно приподнял брови.

— Здешние Воплощенные куда менее искусны, — Ральтагис пожала круглым плечом, расстегнутый ворот рубахи приоткрылся, обнажая мягко выступающий край ключицы.

Платье она не стала надевать даже ради нынешней забавы: очень уж несозвучно оно было ее мелодии. Да и какое платье подчеркнет ее красоту лучше обтягивающей туники лилового шелка?

Феанор оторвал наконец взгляд от лица майэ, перевел ниже. Теперь он рассматривал Ральтагис. Дерзко. Бесцеремонно. Восхитительно!

— ...И не только в работе с металлом и камнем, — промурлыкала женщина.

Опыт намечался интересный, очень и очень.

— Этот пояс плохо подходит к твоей тунике, — внезапно заявил Феанор, снова посмотрев в глаза майэ. — Слишком тяжел. И узор крупноват.

Вроде бы хотел добавить что-то еще, но внезапно замер, неподвижно глядя прямо перед собой и улыбаясь чему-то. А потом быстро зашагал прочь, как будто забыв о собеседнице.

— Все-таки Властелин повредил что-то в его мелодии, — обронила Ральтагис, неодобрительно глядя на чашу с яблочным вином.

— Ты сначала попробуй, а потом говори! — обиделась я. — И при чем тут Властелин? Он вообще не прикасался к нему.

— А Пламя кто ему дал? Владыки Запада?

— Какое Пламя? — ошарашенно переспросила я.

— То, которое изменило его природу. Дэрт, ты что, ничего об этом не слышала?

— Ральтагис, я сама делала это вино. Собственными руками! Ну... и пела немного. Его, конечно, можно согреть, но, по-моему, это лишнее. Так вкуснее — ты попробуй и убедись.

— Да я не о вине! — досадливо отмахнулась она.

— А о чем? — опешила я.

— О Феаноре.

— Об этом нолдо? Он что, опять что-то сломал?

— Может, и сломал, с него станется, — она фыркнула. — Но я об этом пока не слышала. Тут другое, Дэрт...

— И зачем он тебе понадобился? — покачала я головой, когда Ральтагис закончила рассказ. — Никакой Воплощенный не сравнится с Поющими. Особенно с нашими Поющими!

— Ты не понимаешь, — вздохнула она. — Феанор ведь уже не квендо, он нечто новое. Творение Властелина.

— И что, наш Вала научил его обращаться с женщинами? — заинтересовалась я.

— К сожалению, нет, — Ральтагис усмехнулась. — Этому Пламенный явно учился сам. В отличие от фехтования.

— И был не слишком прилежен? — ехидно заметила я. — Но я так и не поняла, чем он тебя-то привлек.

— Какими могут быть дети у такого отца?

— Известно, какими. Один вон висит на Тангородриме, можешь посмотреть, если тебе интересно.

— Мелькор дал Феанору Пламя уже после рождения сыновей, — объяснила Ральтагис. — Для изучения нужен новый ребенок. И лучше всего — наполовину майа.

— Вряд ли что-то получится, — я накрутила на палец кончик косы. — Пламенный все-таки квендо. В Амане у него осталась жена, и вряд ли он изменит своему выбору. А ее в Ангбанд не доставить никак.

Ты очень заботлив, Мелькор. Порой даже слишком.

Ну зачем ты подослал ко мне майэ? Да, с Нерданэлью меня давно ничего не связывает, и ты знаешь об этом. А если бы и связывало, вряд ли я когда-либо еще увижу ее. Не могу сказать, что огорчен разлукой: мне более, чем хватает Маэдроса. Упрямство матери он унаследовал в полной мере.

Конечно, ты хочешь, чтобы Ангбанд стал для меня домом. И делаешь все возможное ради этого. Твоя майэ с серебристо-русыми волосами действительно хороша. И она старалась, Мелькор. Очень старалась понравиться мне.

Не хочу, чтобы ты счел меня неблагодарным, друг. Я сделаю для этой женщины новый пояс. Легкий, ажурный. Серебряное кружево с лиловыми искрами аметистов. Сделаю — и отдам тебе для нее. Ты поймешь, я знаю.

Я никогда не повторю поступок своего отца, Мелькор. Я не обреку сыновей на то, что заставили пережить меня. У меня не может быть и не будет второй семьи.

* * *

- Феанор, что дурного тебе сделала Индис?

- Ничего.

Я рассматриваю мозаику на полу, старательно прослеживая взглядом каждую линию узора, каждую прожилку в камне.

- Она заботится о тебе.

- Да, отец.

- Она любит тебя, как сына.

Я резко вскидываю голову:

- Она мне не мать!

- Мириэль не вернется, Феанор.

Голос отца кажется мне безжизненным. Словно Финвэ произносит правильные, заученные слова, но сам не верит в них.

- Ты не хочешь, чтобы мама вернулась?

Я сам не знаю, вопрос это или утверждение. Скорее, второе.

Отец отводит взгляд.

- Этого не хочет она.

- Из-за меня, да? — не выдерживаю я. - Если бы меня не было, Мириэль бы осталась с тобой?

- Ты не должен говорить так, сын! Она любит тебя. Так любит, что отдала тебе все свои силы.

- Я не просил об этом! Мне не нужны ее силы! Мне нужна мама!

Отец молчит. А что тут скажешь? Мириэль не думала о моих желаниях, она выбрала за меня. И отец — выбрал.

- Будь добрее с Индис, Феанор. Хотя бы ради меня.

Ради него? После того, что он сделал?!

- Я почтителен с ней, отец, - сдержанно говорю я.

- Этого мало.

- Сделать больше я не могу.

* * *

Избавиться от Индис было не в моей власти. Она так и не покинула наш дом — ушел я, едва достигнув совершеннолетия. Зато теперь я избавился от ее потомков. Раз и навсегда. Ни один из них не ступит на землю Эндорэ!

На льду не оставалось следов. Даже там, где он был припорошен снегом. Лунки, прорубленные для ловли рыбы, затягивались, стоило отойти на несколько шагов. Словно ледяная пустыня была живой и старалась избавиться от всякой памяти о чужаках. Сохранялись только могилы, сложенные из ледяных обломков. И их становилось все больше.

Еды хватало: рыба послушно приплывала на зов Детей Песни, и припасы, взятые с собой из Амана, пока не иссякли. С питьем было хуже. Морская вода для этого не годилась. Нолдор откалывали куски льда и лизали их, утоляя жажду.

Здесь нельзя было спать: приходилось беречь тепло. Из тех, кто, не выдержав, поддавался сну, лед высасывал жизнь. Малыши спали на руках у родителей. Детей постарше почти не осталось: рано или поздно они укладывались на лед и больше не поднимались.

Взрослые эльдар могли обходиться без сна дольше, иногда задремывая на ходу или уходя в мир видений. Главное было — не прекращать двигаться. Двигаться, пусть даже по кругу, из которого невозможно вырваться. А кругами они ходили уже давно. Не помогало ни чувство направления, никогда до сих пор не подводившее эльдар, ни разведчики, высылаемые вперед, ни звезды, изредка появлявшиеся в разрывах туч.

Чувства лгали. Можно было довериться им или действовать наперекор — результат оставался тем же. Звезды показывались слишком редко и ненадолго, чтобы помочь путникам: мелькнут, подразнят несбыточной надеждой и снова спрячутся. Разведчики возвращались измученные и разводили руками: в каком направлении ни иди — все то же. Никаких следов — ни зарубок, ни лунок. Только вросшие в лед могилы тех, для кого дорога уже закончилась.

Я с тобой, отец. Да и другие — они верят в тебя. Верят, что мы дойдем. Что лед когда-нибудь кончится. Тучи ли разойдутся, чтобы звезды смогли подсказать нам путь, или мы сами придумаем что-нибудь.

Я сначала думал: если лед не сохраняет никаких следов, можно оставлять что-то на нем. Хоть украшение, хоть застежку плаща: кое-что мы все-таки взяли с собой на память о прежней жизни. Впрочем, какой смысл? Мы и так оставляем — тела умерших. И снова возвращаемся к ним.

Моргот ли не желает подпускать нас к своим владениям, другие ли Валар задумали погубить, в конечном итоге невелика разница. Да и зачем им останавливать нас, пропустив сперва корабли? Разве что — потому что нас больше, чем тех, уплывших. Пока еще больше.

Если, конечно, Валар пропустили их. Если корабли сгорели уже после того, как нолдор сошли на берег. Если Феанор со спутниками не в Мандосе. Феанор — и Маэдрос.

Маэдрос... Я не знаю ничего о твоей судьбе, но не хочу думать, что ты умер. Потому что — какой смысл тогда в этом походе? Я ведь шел на помощь к тебе, друг.

Нет, смысл, конечно, есть. Мы с отцом приведем нолдор в Эндорэ. Вопреки воле Моргота или Валар, вопреки предательству Феанора, вопреки холоду и отчаянию, вопреки беспощадной воле этих ледяных пустошей.

У нашего народа будет дом. Будут земли. И жизнь — будет. Новая. Вольная. Настоящая.

Надо только дойти. Всего-навсего. Мы сумеем, отец. Мы сумеем, Маэдрос.

Мы должны.

— Мама?

— Идем, Коркион.

— Мама, вставай!

— Она спит, Коркион. Не тревожь ее, она слишком устала.

— Но я тоже хочу спать! Почему тогда мне нельзя?

Я смотрю на маму: она улыбается, и крошечные снежинки поблескивают на ее волосах, выбившихся из-под капюшона, на опущенных темных ресницах, на щеках. Я перевожу взгляд на лед: он гладкий и ровный, на нем так удобно лежать. Сейчас я тоже...

— Коркион, нет!

Отец хватает меня за шиворот, рывком поднимает. Я растерянно смотрю на него, на глаза наворачиваются слезы. Он никогда не обходился со мной так.

— Идем, сынок.

Голос у него хриплый. И взгляд непривычный. Пустой. Пугающий.

— Надо идти. Если мы отстанем от других, то уже не догоним их.

— Что с того? — я снова усаживаюсь на лед и улыбаюсь, сам не зная чему. Как мама. — Что с того, отец? Они снова вернутся к нам. А мы пока отдохнем.

Идущие между тем останавливаются, и несколько мужчин направляются к нам. Медленно, чуть пошатываясь. А потом начинают рубить лед. Отец, поколебавшись, присоединяется к ним. Только иногда на маму оглядывается, словно ждет чего-то. Может быть — что она проснется?

Я не мешаю старшим. И помочь не пытаюсь: нет сил на это. Только на то, чтобы переставлять ноги, когда скажут идти. Только на то, чтобы не позволять векам сомнуться.

Я смотрю на маму. Я еще не раз увижу ее, когда мы будем проходить мимо. Нет, не ее саму, конечно. Только ледяной дом. Блестящий, словно необработанные алмазы в мастерской у отца. Много-много алмазов...

— Не спи, Коркион!

Я с усилием протираю глаза и делаю первый шаг. Прочь от мамы. Обратно к ней. По новому кругу.

— Передашь ей это, Мелькор?

Феанор протянул Восставшему изящный металлический пояс.

— Кому? — удивился Вала.

— Майэ с серебристыми волосами.

— Ральтагис? Ты сделал для нее подарок? — Восставший явно обрадовался. — Но почему ты не хочешь отдать его сам?

— Лучше, если это сделаешь ты.

Пламенный явно не хотел лишнего обсуждения, и Мелькор не стал настаивать.

— Я передам.

— Кстати, я недавно закончил еще одну работу. Идем, покажу.

У балкона, на который вела дверь из спальни, было теперь новое ограждение: сплетение сосновых ветвей, отлитое из металла. Каждая иголочка, каждая чешуйка маленьких круглых шишек казались живыми.

Мелькор только кивнул одобрительно и на мгновение прикрыл глаза: мол, лучше не сделаешь. Двум мастерам редко требовались слова, чтобы оценить творения друг друга.

— Чего больше в окончании работы — радости, что замысел воплощен, или огорчения, что все позади? — Вала провел кончиками пальцев по блестящим хвоинкам.

— Трудно сказать, — Феанор отбросил с лица волосы, которые немедленно растрепал ветер.

Ни венца, ни даже обруча Пламенный в Ангбанде не носил. Только ремешок вокруг головы повязывал во время работы.

— Есть у меня одна задумка, — медленно проговорил Мелькор.

— Для меня? — Феанор, стоявший облокотясь на ажурную решетку, немедленно выпрямился.

Взгляд его стал внимательным. Острым.

— Для нас обоих, — мечтательно улыбнулся Вала. — Достойное нас творение. Творение, которое перевернет весь мир.

Нолдо быстро посмотрел вверх. Аманская привычка: сначала проверить, нет ли поблизости птиц, соглядатаев Манвэ. Потом — говорить. И лучше не вслух — мысленно.

Мелькор повторил движение друга мгновенно, прежде, чем успел осознать это, но над головой было только затянутое тучами северное небо. Вала удивленно моргнул, перевел взгляд на Феанора — и от души расхохотался. Пламенный засмеялся тоже, правда, не столь весело.

— Это касается тех, кто скоро придет в Арду, — снова заговорил Восставший. — Людей. Я хочу дать им свободу, друг мой. Подлинную свободу.

— У них ее нет?

— Сейчас ее нет ни у кого в Арде. Нам всем приходится выбирать. Одну из двух Тем. Или Тьму, или Свет. Третьего не дано, Феанор.

— А я?

— Ты же в Ангбанде. Ты создал Сильмариллы и хранишь их, но ты в Ангбанде. И даже если бы ты ушел отсюда, едва ли ты захочешь вернуться в Аман.

— Допустим, — Пламенный сдвинул брови. — А что же люди?

— Младшие Дети по природе своей не принадлежат ни Тьме, ни Свету. Но пока мир расколот надвое, пока существует необходимость выбора, в Арде не прекратятся войны.

— Так ты хочешь — соединить?! — изумился Феанор. — Два противоположных начала? Свою Тьму и Свет, который всегда был враждебен тебе?

— Да, — Вала улыбнулся. — Тогда люди смогут прокладывать себе путь сами, не придерживаясь торных дорог. А Эндорэ будет ограждено от Валар: у этих земель будет свой Свет.

Мелькор нарочно не сказал "моих земель".

— Сильмариллы, — договорил за него Феанор. — Вот зачем они были нужны тебе!

— Да. Но я не властен над их Музыкой, — лицо Восставшего напряглось при воспоминании о неудачной попытке подчинить Камни. — Ты — единственный, кто может соединить две Темы.

123 ... 1617181920 ... 293031