Иан К.Эсслемонт Пристань Мертвого Дома

Уже выстроилась очередь. Танцор изучал товарищей по несчастью. Почти все жители Семиградья: тощие, не очень рослые, с темными волосами, кожа сохраняет золотистый оттенок даже под безжалостным местным солнцем. Похоже, по большей части это мелкие преступники с примесью сосланных магов и жрецов-раскольников. Есть тут и политики, и горстка простых, занесенных на остров чужаков.

Впереди стояла старушка с космами пыльных волос. Он спросил, повинуясь импульсу: — Что вы сделали, чтобы заслужить такое?

Она оглянулась, удивленная, что с ней говорят. Ощерилась. — Ничего! Вся вина на Яфе! Я должна была занять трон Фалах"да! Мои толкования Семи Святынь ничем не хуже их собственных! — Тут она подчеркнуто отвернулась, возможно, не заинтересованная вести беседы с иноверцем.

У решетки он взял просунутую полоску и направился к кухонным шатрам. Пустынное солнце как ломом ударило по голове и плечам, пока он пересекал открытое пространство. Пот уже тек по спине. В этой части ямы построили закутки для кур и овец. Дальше шли орошаемые по ночам огороды — уход за ними служил самой милосердной работой для совсем ослабевших. Седобородые старцы опирались на заступы и вилы, следя за ним усталыми взорами, ибо он был отнюдь не типичным гостем сей юдоли: в три, а то и в пять раз моложе других.

Здесь, у северной стены блестел бирюзой бассейн, но даже высохшие от жажды люди, даже животные не касались воды. Она лежала, ненатурально гладкая и недвижимая, маня наполнить горящие глотки и ссохшиеся желудки... но была она непригодной для питья. Зловещая синева выдавала истинный характер бассейна — губительную щелочь.

В кухне он получил миску, половник каши и совсем высохший хлеб. Иногда тут давали вареное мясо черепахи или рыбу, но ходили слухи, что черепахи почти уже повывелись.

Он поел, скорчившись в скудном клочке тени, затем встал, чтобы влиться в строй и найти пару на день. Оказавшись около стражников, получил в руки молот с длинной ручкой. Плечи опустились: снова забой. Этот проклятый труд его убивал.

— Прости, приятель, — прогудел мрачный голос. Он оглянулся, увидев приземистого некрасивого мага, Хохолка. Пот уже обильно оросил медного оттенка, лысую как булыжник голову.

Стражник сунул Хохолку бронзовое кайло и велел идти дальше. Хохолок вел напарника в лабиринт тоннелей. Чуть отойдя от стражи, замедлил шаги и сказал: — Нет перемен в состоянии твоего друга?

— Нет.

Хохолок понимающе хмыкнул. Они шагали по узким переходам, пока не уткнулись в тупик. Здесь маг начал лупить кайлом по стене, а Танцор горбился, дробя упавшие камни — штрек был для него слишком низким, чтобы махать молотом через плечо.

Между звучными, оглушающими ударами Хохолок сказал: — Знаешь ведь, он не поправится.

Танцор, сжав зубы от натуги, проскрипел: — Посмотрим.

— Дело в пыли. Его разум или дух — иные назвали бы это Ка — распался. Потерялся. Бродит ныне по Садкам как призрак.

— Как она действует?

— Пыль?

— Да.

— Ну, никто не знает в точности. Она подавляет магию. Высасывает.

Костлявый седовласый старик, который клал камни в корзину, выпрямился и подошел ближе. — Подумай о воде, — начал он.

Танцор пошевелил молот, подумал о сухом горле. — Лучше не надо.

Старик снисходительно улыбнулся: — Вода течет свободно, да? Но, замерзая, держит форму. Понятно? Кое-кто думает, что руда замораживает магию. Или металл. Расплавленный, он течет. Потом застывает. Отатарал охлаждает магию.

— Спасибо за лекцию, Эфен, — закатил глаза Хохолок.

Эфен лишь воздел седую бровь. — Уверяю, здесь бескрайнее поле для исследований.

Хохолок махнул ему рукой. — Ну, не имею ни малейшего сомнения.

Старик поднял корзину и удалился. Хохолок презрительно бросил вслед: — Ученые!

Танцор взялся за молот. Сделав несколько ударов, спросил: — Что же это за место?

Коренастый маг пожал плечами: — Доходное. В частных руках.

— Не тюрьма?

Маг смерил его взглядом. — Не совсем. Фаларийские пираты, что здесь заправляют, берут деньги за то, чтобы кое-кого убрать с глаз.

— Вроде ученых и нарушителей спокойствия?

Улыбка мага была широкой, как у лягушки. — Ага. Вроде того. Чтобы забрать меня, понадобились двое фалах"дов и один поборник Святого Города. Только в таком месте можно спрятать людей вроде меня.

— Магов. Тюрьма для магов.

— И политиков, и воров. Но не для хитрых уток вроде тебя.

Танцор снова принялся измельчать породу. — Вроде меня?

Хохолок оскалился, показав гнилые зубы. — Я за тобой присматривал. Это место тебя не удержит. Не по тебе создано. Полагаю, дружок твой долго не протянет... и тогда ты сделаешь ноги.

— Да ну?

— И заберешь меня с собой.

— С чего бы?

— Ты же хочешь выбраться с острова, а? — Маг огляделся, убеждаясь, что они в одиночестве. — Я знаю, где спрятаны лодки.

Танцор разочарованно потряс головой. — Здесь нет своих лодок. Лодки снабжения привозят еду и воду, увозят руду. И всё.

— Так говорит стража. Но я тут уже давно и кое-что слышал.

Танцор вернулся к измельчению камней. — Например? — спросил он между ударами.

— Острова вообще-то принадлежат вольным племенам. Прямо сейчас их требуют вернуть досийцы. Если какой-то из фалах"дов сцепится с Досин Пали, здесь все наизнанку вывернут. Вот почему стражники припрятали лодки.

— Ладно. Но почему ты не ушел?

— Не получается. Не умею лазать по стенам, не слажу и с одним стражником. Но ты... — он улыбнулся лягушачьим ртом и подмигнул, — в тебе есть нечто особенное. Я точно знаю.

Танцор молчал. Продолжал молотить камни, хотя ладони уже пылали огнем. — Я не уйду без партнера.

Хохолок весело кивнул. — Буду ждать. Уже недолго осталось.

Остаток дня Танцор трудился в молчании. Когда вечерний звон возвестил перемену, он вернулся наверх, сдал инструмент и получил новый жетон — на ужин.

Ел он в своей нише. Плечи и руки содрогались, их едва можно было поднять ко рту. Масло с каши он сохранил для Келланведа, протолкнул в губы, не ведая, глотает парень или нет. В сумраке ему казалось, что тело мага стало полупрозрачным, будто образ или тень плоти. Прищурившись, он протянул руку и ощутил грубую ткань рубахи. Покачал головой, шлепнувшись на приступок, дабы обрести беспамятный сон голодных и переутомленных.

Пробудил его стук кулака по камню. Танцор поднял голову. — А?

— Привет. Это я, Эфен. Могу войти?

Танцор спустил ноги. Было темно, пустыня за ночь промерзла; он туго натянул на плечи единственное одеяло. — Входи.

Полог откинулся, вошел тот дряхлый старик. — Прости за вторжение. Удивишься, если я попрошу дозволения осмотреть твоего друга?

Танцор не видел препятствий. — Давай. Но ты знаешь, на что смотреть?

— Поистине да. Я из таноанцев. Странник Духа. Тебе это о чем-либо говорит?

Танцор пожал плечами. — Нет.

Сухая улыбка тронула губы старца. — Спасибо. Ты лекарство от тщеславия. И правильно. Вам всем нет причин помнить имя Танно и понимать, что оно означает.

Он поглядел на Келланведа; Танцор заметил, как переменилось выражение лица — брови взлетели от удивления, старик отпрянул и поднял руку, словно защищаясь. В желтушных воспаленных глазах Танцор читал восторг. — Прошу, скажи... каковы были обстоятельства вашего, гмм... явления здесь?

Танцор рассказал.

Эфен кивнул. — Так. А его садок — Рашан, правильно понимаю?

— Нет. Меанас.

Таноанец был искренне поражен, не сразу обретя дар речи. — Разбитое Королевство. Весьма необычно. Итак, он провел тебя сквозь Тень.

Танцор подумал и покачал головой: — Не совсем. Мы прошли через врата Тени в...

Странник Духа что-то прошипел и сел на уступ ниши. — Третье Королевство? Опиши же его!

Танцор пожал плечами. — Там было темно и безжизненно. Поля пепла — как будто там пронесся огненный шторм, испепелив всё и вся.

Старец прижал ладонь ко лбу. — Стонущие Равнины? — удивленно пробормотал он, взирая на Келланведа. — Итак... дух его растянулся над тремя мирами: нашим, Тенью и так называемым Шрамом. Потом был взят Отатараловой пустыней... — Эфен сел прямее, сверкая глазами. — У нас, таноанцев, есть один ритуал... смертельное испытание. Если ты решишься рискнуть своей сутью, своим разумом, ты идешь в Пустыню и поешь — призываешь наши версии Садков — и принимаешь преображающие силы. Это почти самоубийство. Но немногие, что возвращались... возвращались измененными. Способными на небывалое... — Он отвел глаза, склоняя голову над Келланведом. — Знаешь, это корень нашей силы. Странствие духа. Говорят, погружение в Меанас сводит с ума. Если твой друг успел закалить рассудок против причуд Садка, тогда, может быть... удар отатарала... вдруг есть шанс... — Он воздел руки.

— Ясно. Благодарю тебя.

Старец встал, кряхтя. У порога обернулся: — Не бросай его. Даже если сочтешь мертвым. Шанс еще есть.

Танцор кивнул. Сел, вытянув ноги, будто готовясь к долгому ожиданию. — Увидим.

* * *

Хорст Грифелл из Ринса, что в Итко Кане, вожатый каравана и купец, пребывал в нехарактерно приподнятом настроении. На его глазах обретало форму скопление фургонов и телег, по традиции собравшееся в полях южнее стен Хенга.

Город вновь открылся для торговли, и товары западных земель, ремесленные изделия Квона и Тали стекались на рынки. Превосходное положение для деловых людей. Южане буквально стенали, требуя талианских кож и филигранных серебряных украшений, квонских спиртных напитков. Если все части сойдутся в нужное время в нужном месте, именно его большой караван первым привезет Итко Кану все названные, ох как необходимые товары.

И не только это радовало его. Были основания не беспокоиться о безопасности месячного путешествия, несмотря на слухи о бандах мародеров — бывших солдат побитой и рассеянной армии покойного Чулалорна, о почуявших поживу разбойниках Даль Хона. Он заручился службой самой уважаемой женщины из числа караванной охраны, победительницы бойцовских турниров. Да, характер у нее странный, все согласны, но зато репутация безупречна.

Итак, он почти посмеивался, обходя границы сборного поля, приветствуя старых знакомых и отвечая на вопросы сыновей, определявших, кто за кем едет, рассчитывавших плату и так далее и тому подобное. Бывалые люди, не раз пересекавшие с ним земли Кана с юга на север и обратно, удивлялись, видя Хорста приветливого и почти беззаботного, надеясь, что он не успел пристраститься к ржавому листу или д"байангу.

Почти на закате младший сын подошел и доложил, что к каравану желает присоединиться последний фургон.

Хорст махнул рукой, прогоняя его. — Мы слишком разжирели. Потому и выходим так рано.

— Этот тип настойчив. И выглядит опытным мечником.

Хорст покачал головой. — У меня хватает стражи. Здесь не дом призрения для безработных солдат.

Севелл поднял руки. — Ну... он говорит, что все равно поедет следом...

Хорст прервал обход, повернулся к сыну, упершись кулаками в бока. Горячий темперамент вызвал бурление в животе. — Ради любви... — Но тут он передумал. Уже пришлось отказать трем семьям с детьми, надеявшимся уехать на юг под защитой каравана: среди них он увидел людей слишком бледных, потных — с явными признаками лихорадки. Заразы.

Да, гостей поместят в карантин перед въездом в Кан, но нет смысла лукавить: зачумленные могут оказаться в караване еще до отбытия. Он-то с сыновьями в безопасности — на шеях ладанки с водой, благословленной в храме Полиэли — но твердая рука может понадобиться любой из повозок. Хорст вздохнул. — Ладно. Пойдем поглядим.

То был слишком широкий, безвкусно-яркий, красно-золотой фургон с двумя лошадьми — обе выглядели сильными и ухоженными, что уже внушало оптимизм.

Рядом стоял единственный путник — юноша в длинной рубахе, густые черные волосы рассыпались по плечам, у пояса длинный меч. И он был дальхонезцем, по крайней мер наполовину. Оптимизм Хорста угас: он привык видеть дальхонезцев исключительно размахивающих кривыми клинками. Купец сложил руки на груди, озирая юнца с ног до головы.

— Хочешь с нами?

Юноша чуть склонил голову. — Точно так.

Хорст показал на пеструю повозку. — Это что такое? Самый маленький бордель континента?

— Это моя бабка. Хотела в паломничество, но возраст берет свое. Последняя ее воля — лечь рядом с предками в Малазе.

Хорст хмыкнул: он повидал немало таких бабушек и тетушек на путях паломников. Палец нацелился на север: — Почему не сесть на баржу? Будет куда быстрее.

Парень покачал головой. — Она страшится воды.

Хорст наморщил лоб:— Э... боюсь, что несу нерадостные вести, но Малаз — это остров.

Чуть поднялись и опустились плечи, на зависть широкие и мускулистые. — Тут может оказаться полезным фляжка вина.

— Ответ на любые проблемы, — пробормотал Хорст. И кивнул. — Отлично. Но даже если ты умеешь драться, придется оплатить защиту. Понял?

— Я согласен.

— И последнее слово за начальницей охраны. — Он обернулся к Севеллу. — Зови Косу.

Сын убежал исполнять приказание.

Пришлось подождать. Когда Коса подошла, Хорсту не пришлось оглядываться — он все понял по удивлению и напряжению новичка. Лишь ощутив, что она встала рядом, окинул стройную женщину взором, с ног до тугой каштановой косы на голове и, конечно, до странной причудливой маски, облекавшей верхнюю половину лица.

Скрытые за маской глаза устремились к юноше. Хорст указал на него: — Этот парень желает влить свою повозку в наш строй. Вы требовали согласования любых перемен. Что скажете?

Она подошла к новичку, который, надо отдать ему должное, не выказал ни насмешки, ни страха перед чудаковатой женщиной. Скорее Хорст ощутил тревогу, когда Коса почти надавила грудью на паренька. Еще никто не смог столь долго выдерживать пристального внимания чужестранки, даже сам купец, ее наниматель.

Да и странно было, насколько они оказались похожими: и он и она в длинных, скромного фасона рубахах и брюках, жилистые и тощие, на поясах простые утилитарные клинки — у него один, у нее парные.

После напряженного молчания Коса отвернулась, не опустив глаз, и вернулась к Хорсту. Прошла мимо, чуть заметно кивнув. Хорст ощутил, как сипло выдыхает, хотя сам не знал, что затаивал дыхание. Он хлопнул в ладони, согреваясь. — Замечательно. Выходим утром. Имя?

— Дассем, сэр.

— Сэр? На кого я похож, по-твоему? На треклятого прыща из Блура? Просто Хорст, вожатый твоего каравана. Встанешь в самом заду.

Если новичок был и недоволен порядком следования, то не подал вида. Оставался до странности спокойным, безмятежным превыше юных лет. Хорст снова поразился необычайному его сходству с иностранной фехтовальщицей. Эта Коса хранила неземное спокойствие, даже разрубая бандитов пополам.

* * *

Едва слышный скрип двери разбудил Тайскренна. Его подземная келья была чернее самой ночи, но глаза посвященного в культ Д'рек могли проницать любую тьму.

Узнав гостью, осторожно закрывавшую за собой дверь без замка, он сухо сказал: — Нарушаешь правила, Зилла.

Женщина обернулась, прижимая палец к устам. — Шшш! Тихо! — Села рядом на травяной матрац. — Утром тебе нужно уходить. Никому не говори. Просто уходи. Найди отдаленный храм — в любом приветят адепта твоего уровня.