— Ну, я же понимаю — с полковниками неделовой человек беседовать не станет, тем более с Фальком... — она улыбается уж вовсе обворожительно, отчего хочется наплевать на всякую осторожность и с места пригласить ехать в нумера — Ну, мы договорились? Приходите в пятницу вечером на чай! Это, право, недолго, и люди бывают самые разные! Я Вас представлю родителям, Вы им понравитесь, точно...

— Право, я даже не знаю... Неудобно как-то...

— Ну, не будьте таким букой!— она шутливо толкает меня в плечо обеими лапками — Ну, что Вам стоит! Мне ведь там одной так скучно...

— Ну, хорошо, конечно... — мямлю в ответ, четко ощущая, что меня склеили, словно гимназистку на бульваре — Я согласен!

— Вот и чудесно! Значит, к пяти вечера, на Адмиральской семь, дом полковника Юлиуса... Я буду ОЧЕНЬ Вас ждать! — и она не то что вскочила, вспорхнула, я даже испугался — сейчас еще поцелует в щеку на прощание — но обошлось, ограничилась воздушным поцелуем. И быстро покинула помещение, дав мне возможность убедиться, что с фигуркой и пластикой у нее более чем все в порядке. Да уж, решительная барышня... Но хороша! Эх, а вдруг? Экая она вся возбудительная. И пообщаться приятно. Не то, что моя-то дура. Вспомнил про Мору, и сразу помрачнел. Настроение хорошее испарилось нахер вообще совсем. Тьфу ты, пропасть... Расплатился, да отправился пешком к Хуго, надо как-то работой отвлечься.

* * *

— Весь интерес, Йохан, состоит в том, — Витус расхаживал по комнате с бокалом вина, игнорируя попытки Хуго вмешаться с торопливыми пояснениями — Что просто обрезать стволы винтовкам у арсенальских не получится. По нескольким причинам. Прежде всего — технически. Обрезать-то можно, но получившийся карабин будет иметь излишне толстый ствол, отчего почти на четверть фунта тяжелее выходит, нежели заводской выделки кавалерийский карабин. Из-за толстого ствола — на него не ставится стандартная колодка мушки, и главное — не надеть кольцо стандартного кинжала. То есть ствол приходится вывинчивать из коробки и обтачивать дульную часть. После чего — менять и прицел. Конечно, такой толстый ствол способствует чуть лучшей кучности, но... это военным теперь мало интересно. Последняя война отчетливо показала — солдат стреляет недалеко и совсем не так точно, как на стрельбище. Валашские ополченцы с убогими карабинами оказались вполне достойными соперниками нашей и рисской пехоте — пока у них были патроны.

— Но ведь вряд ли лишние четверть фунта веса станут решающими?

— Именно. Если бы дело было только в этом — военные бы наплевали. В конце концов, просто укорачивая винтовку они выигрывают полфунта, а то и больше. Потому, будь только это, я бы не стал ввязываться в нашу затею, несмотря ни на какие идеи. Но есть е еще кое-что. Поважнее. Тут я попрошу Вас сохранять это в тайне — это не то чтобы большой секрет, просто... нехорошо будет, если узнают, что я о таком болтаю. Дело в том, что во время войны нам пришло много заказов. Очень много. Кстати — часть из них ушла-таки валашцам. Причем даже тогда, когда мы уже вовсю воевали. Дошли те заказы до места, или нет — мне неведомо, но то, что подставные люди работали на Орбеля теперь доподлинно известно. Как бы там ни было — заводы попросту не смогли выполнить все заказы. Ясно это стало уже к концу лета. И тогда Совет решил... Да-да — распродать арсенал. Ибо посчитали, что войне скоро конец, никто же не предполагал, что затянется настолько. И вот, теперь — выясняется, что треть винтовок в армии изношена, ибо в строевых частях были винтовки 'мирного времени' — те, из которых постоянно учились стрелять и варварски чистили. И им не всем даже укорачивание поможет вернуть кучность боя. Часть винтовок вообще вышла из строя. То, что заводы спешно гнали во время войны — не выдерживает никакой критики. Оно получше валашского хлама, но лишь в сравнении с ним чего-то стоит.

— Трофеи?..

— Увы. Спохватились только сейчас. Трофеи презрительно собирали 'на металл', полагая свое оружие куда лучшим валашского. Кроме того, все мало-мальски приличные ружья и пушки были у Валаша на востоке — против Рисса. А тут было старое дерьмо, да мобилизационные эрзацы. А под финал битвы пошли и вовсе ужасающие изделия, из сырой стали — и они составляют четверть всех трофеев...

— А поделиться Рисс, судя по общей международной обстановке, уже не хочет? И Рюгель, (не знаю уж как с прочими городами Союза) вот-вот останется беззащитным?

— Я этого вам не говорил. И, хотя и не так мрачно, но так все в общем и есть.

— То есть — новые винтовки-карабины — получаются именно новыми? С завода?

— Именно так. И именно потому есть шанс. Но, правда, не все так просто. И дело тут не только в Арсенале — есть кое-какие договора, которые многое осложняют.

— А точнее?

— Дело в том, что одно из краеугольных условий конкурса — нельзя менять систему винтовки. Затвор и ствол должны остаться прежними. Таково требование Союза для оружия городских полков — и город обязан подчиняться. Так что это невозможно даже обсуждать. Ствольную коробку же изменить, конечно, можно — но мы попросту не успеем это отработать. Грубо говоря — изменения могут носить только внешний, незначительный характер. По сути — только дерево и можно изменить — но что это даст? Ну и штык... Кстати, военные очень хотят вместо тяжелого и дорогого кинжала штык 'по типу валашского, резервного образца' то есть игольчатый. Причем и насчет длины штыка есть желание его укоротить с двух с половиной пядей до полутора. Мол, от конницы отстреливаться лучше, а в драке вполне достаточно только колоть, и не надо насквозь протыкать человека, хватает лишь на ладонь вогнать...

— Да уж... — я невольно поежился, вспомнив пролетающий мимо морды валашский эрзац-штык

— Именно — истолковал меня по-своему Витус — Задачка не простая, но если Ваши идеи сработают, шанс у нас есть. Рассказывайте, как идут дела, на чем остановились?

* * *

К вечеру, изрядно охрипнув — даже Витуса вывели из равновесия, и он повышал голос регулярно, концепцию мы сформировали. Когда же он нас покинул, я, собираясь уже до дому, сообразил занятную идею.

— Хуго — говорю я — А не составишь ли ты мне завтра днем компанию? На пару часов всего. Меня тут пригласили... в гости, но мне, право, неудобно, я как-то не привык — а отказаться и вовсе нехорошо. А ты, все же — человек манерам обученный, если что подскажешь, да и светиться тебе в обществе, сам говоришь, надо. А?

— Ну... — Хуго аж засмущался — А к кому в гости?

— К одному военному — отвечаю уклончиво — Я, правда, и сам там впервые и вряд ли много кого знаю. Но вдвоем-то — все же легче? Заодно меня легализуешь — а то что-то много народу уже в курсе, что мы всякие дела крутим.

— То есть ты хочешь открыть патент?

— Вот еще. Всем известно, что я с войны привез сколько-то денег. Вот и скажешь, что мол — я вложился в твое дело. Вряд ли кто обнаглеет спрашивать подробности.

— Это точно, такие вещи в Рюгеле спрашивать не принято, этакого наглеца тут же спросят — мол, не из Налоговой Палаты ли? А в Налоговой Палате никто лишних вопросов не задает — они сами все знают. А чего не знают — сам им прибежишь и расскажешь, пока не оштрафовали...

-Вот и ладушки! Кстати, я вот еще мыслю — как мне теперь одеваться-то? В милицейской форме как-то не к месту теперь, а в гражданском к военным идти — наверное, и не очень?

— Отчего же, я-то в гражданском пойду как раз... Только у тебя есть ли костюм?

— Увы — отвечаю — Уж чего, а костюма не обзавел.

— Тогда — как раньше ты ходил: надевай военную форму отставную. Так многие ходят.

* * *

С утреца набрился, перышки начищаю, смотрю — Мора глазом косится. Хотел игнорировать, но Милка выскочила умываться — все в своей ночнушке отвратительно короткой, что ж такое-то! — и тут же мне:

— Дядя Йохан, а куда ты так собираешься? В гости?

— В гости — ворчу.

— А к кому? — Алька высунулась, заспанная, смешная вся.

— К полковнику Юлиусу — строго перст воздев, многозначительно извещаю — К чаю приглашен!

— А... — разочарованно выдают девки, и бегут умываться. Ну, ясное дело — к полковнику их никто не возьмет, там пострелять не в кого... А вот Мора чето занервничала, вроде все как обычно, а иначе как 'заметалась' не сказать. На хуйкню сбежала, там чего то уронила... Ишь, курица!

После завтрака отправился в цирюльню. За последний месяц от нервов наверное изрядно я оброс, и решил вдруг сменить имидж, и завести себе модный причесон. Не война, поди, с бритой башкой бегать. Буду кросаучег! Пока, правда, вышло так себе — среднее между Котовским и Брюсом нашим Виллисом. Но ничего, ничего...

Как назло — еще до полудни пошел дождь. Судя по всему — к ночи заштормит. Летом шторм — дело нечастое, и шторма не затяжные, но сильные. Кто в море — тем не позавидовать. Хотя, я бы прокатился, соскучился я по механической тяге уже. Но — некогда. Главное — пешие прогулки под дождем и ветром как-то не того. Насилу дождался времени, к которому Поль приехал, и прыгнув в коляску под тент, отправился за Хуго. Крюк изрядный, но по пути он меня хоть немного просветит, о том — чего там и как. И просветил...

... — Йохан, я утром на заводе был, с мастерами говорил, и вот с братом тоже... Понимаешь... Тут дело такое...

— Ну? Не томи уже.

— У полковника Юлиуса младшая дочка есть. Олли. Говорят — красивая, я не видел, правда...

— Бывает. И что?

— Ну... Ей уже двадцать три. Полковник ее очень хочет замуж пристроить.

— Это тоже бывает. Это нормально.

— Да. Только вот... Девушка эта... Как бы это сказать... Любвеобильна очень, что ли... Ну, говорят, со школьных лет еще мужчин меняет, как перчатки... Ну а матушка с отцом это не приветствуют, и все хотят ее поскорее замуж пристроить. Да только есть мнение, что муж ее будет с такими рогами, что валашский северный олень позавидует. Хотя иные лейтенанты и не против бы, но их уже матушка не допускает — лейтенантов приданое манит, а родители хотят жениха побогаче, да посолиднее. Но таких, из солидных, кто рога носить готов, сама Олли отшивает — в основном там такие неприятные типы...

— Интересно... И что же?

— Вит советовал нам особо не увлекаться... Особенно мне, хотя я, собственно... Ну, в общем...

— Понятно. Видали мы крокодилов и позубастее. Расскажи-ка, пожалуйста, за всякий этикет и чаепитие это.

— О, тут ничего такого сложного!..

Чаепитие, как выяснилось, это не светский раут какой, а эдакий типичный файфоклок — на крытой террасе у полковника собираются по пятницам буквально на полчаса попить чаю всяческие эксплуататоры трудового народу. Половина примерно, в том или ином составе — завсегдатаи. Соседи и друзья, кого и звать не надо, сами придут, если никаких срочных дел нету. А остальные — приглашенные. Причем и из них часть приглашают постоянно — однако именно приглашают. Иных (немногих) — чтоб оказать уважение. Иных — чтоб подчеркнуть, что им честь оказана, пусть понимают свое место: могли бы ведь и не пригласить в этот раз! Ну а остальные приглашенные 'по случаю' — как мы, например. Мероприятие всегда идет по шаблону — сначала и впрямь чаепитие после короткого приветствия, потом хозяйка, дочка или кто-то из приглашенных гостей (дам и девиц тоже приглашают, пусть и не так много — все ж у хозяина-то дочка!) сыграют или споют что-то музыкальное. После чего наиболее важные гости, в формате беседы рассказывают новости за неделю и планы и прогнозы на будущую — так принято. Все прочие, ясное дело, почтительно внимают. А уж потом все расходятся по интересам поболтать четверть часа. Тут-то самое интересное и есть — тут и сплетни, и деловые беседы, и флирт всяческий идет. Но — именно так, не всерьез. Потому что впереди выходные, и там непременно будут обеды, приемы и разные мероприятия. А тут — разведка боем и смотр войск.

Подкатили, почитай, в самый центр города — 'вторая линия' от Набережной. Адмиральская — застроенная красивыми домами и особняками со скверами, широкая, красивая улица — от, ясное дело, Адмиралтейства, к Порту тянется. Дом Юлиуса — желтой штукатурки с белыми колоннами, классическое 'генеральское обиталище'. Про самого полковника Хуго обмолвился — мол, не беден отнюдь, и жена — вроде даже настоящая рисская графина, правда, из захудалого рода, но тем не менее. В общем — семья достойная, и потому и приданое за дочкой немалое дают.

Сошли, отправив Поля — тут стоянка запрещена, пусть катается, домой сами доберемся. Кованые ворота с бронзовыми листьями и цветами — хоть матросов на них катай для Эйзенштейнов всяких — приветливо распахнуты. Прошли побыстрее, бо дождик весьма себе льет, хорошо у Хуго зонт имеется. Мимо вазонов с какими-то туЯми и прочими изысками дендродизайна, под запах мокрого камня — и по полукруглым ступеням поднимаемся к приоткрытой двери павильона. Эдакое сооружение, примыкающее к дому — круглая колоннада, над ней изящный купол — а промеж колонн сплошь высоченные двери. Оно ясно — по хорошей погоде распахнут все двери — будет эдакая просторная терраса с выходом 'в сад', а так вполне себе и в дождь уютно. На входе, едва только Хуго погасил купол (зонты здесь исключительно в виде трости, самые простые, и то это мода именно Рюгеля, вроде как в Питере), нас тут же вежливо вопросили — какого мол хрена? Донельзя представительного вида привратники, с величайшим почтением, от которого сразу чувствуешь себя словно оплеванным, осведомились — кто мы такие и приглашали ли нас вообще? Я уж раскрыл пасть, чтобы представиться, как стремительно подлетела Олли, в куда более скромном, чем вчера, светлом платье, и тут же меня за руку схватила, протащила мимо охраны, насилу успел Хуго своего зонтяру им сбросить. Причем, мне так показалось, привратник что постарше, глядя вслед Олли — негромко вздохнул, на секунду сделав печально-философскую физиономию.

— Как я рада, что Вы пришли! — сразу же зазвенела девушка — Я так надеялась!

— Как же я мог не прийти? — отвечаю. И тут же представляю несколько обалдевшего Хуго — Это мой друг и... партнер по делам... Хуго.

— Очень приятно — мямлит тот, пялясь на Олли. Ничего, надо будет — сам скажет, что не просто Хуго, а еще и Варенг. А раз молчит — то и пускай. Ибо сдается мне — тогда мне никакого внимания не будет от девушки, а мне чегой-то хочется, чтоб таки да. Да и пред Витусом потом мне ж оправдываться, если что, чую.

— И мне тоже! — точно, стрельнула глазками оценивающе. И тут же потащила нас дальше — Пойдемте, все уже рассаживаются!

Едва мы вышли из-за внутреннего ряда колонн, и очутились в центральной части, где, собственно и расставлены полукругом столы — как на нас, словно башни главного калибра линкоров, повернули головы двое. Родитель, ясное ж дело. Сухой, эталонный полковник, с аккуратно подстриженными короткими усами и сединой в башке — сам Юлиус, ясное дело. И очень даже ничего, не старая мадама, схожая лицом с дочуркой. Зыркнули они на нас так, что захотелось вообще исчезнуть сразу. Правда, Хуго досталось несколько больше обсервации и негатива, ну, оно ясно — молодой. На меня глянули чуть более благосклонно, но лишь чуть. Впрочем, спустя секунду с изысканными дежурными улыбками хозяева поприветствовали нас наклонами головы, и мать Олли микроскопическим жестом указала направление к столу. Олли тут же продублировала, шепнув нам, чтоб садились, где свободно. Более на нас никто особо и внимания не обратил, как мне показалось.