Древний род: Сотый Богомир

Я молча ждал продолжения.

— Юру! — Маэстро буквально выплюнул это имя, да еще с такой злостью, что казалось, он говорит о Гитлере, на девятое мая.

— Ты имеешь в виду...

— Да, да, да, тот самый, который встречал тебя и Чуйку — у Маэстро стали проскальзывать нотки злости.

— А ты уверен, что это он? — хоть мне и говорили, что мой дядя не очень хороший человек, но не хотелось, чтобы он оказался совсем курвой.

Но Маэстро сказал, что женщины 'питы' хорошо его рассмотрели, когда он махал перед ними шпагой и описание дали такое, что никаких сомнений не остается.

— Вот ты прямо кладезь 'хороших' новостей — не скрывал я своего ехидства — зови Кольку, будем решать судьбу этих несчастных — кивнул я в сторону леса, откуда уже доносился звук ударов топора — ну и подумаем, как можно утихомирить моего дядюшку.

— Ага — сказал Маэстро и скрылся в лесу.

— Кузьма, — обратился я ко второму здоровяку — давай ка доставай котелок, тарелки и припасы, чувствую, кормежка сегодня, за наш счет.

Кузьма установил треногу, подвесил на нее большой котелок, заполнил его на половину водой из канистры. К этому времени, ковбой-лесоруб принес две охапки дров. Разожгли под котелком костер. Кузьма достал из кузова мешочек с гречкой, справедливо рассудив, что калории ковбоям, как и их детям и женам, не помешают. Также он достал, 'кубанскую утку', которую мы купили в пути, как он сказал, для навара. Но готовить, слава богу, ему ее не пришлось.

Не то чтобы Кузьма не умел готовить, но оказалось, что при приготовлении 'кубанской утки', нужны определенные знания.

В тот момент, когда Кузьма уже собрался сыпать гречку в кипящую воду, из леса вышли Маэстро и Николай в сопровождении трех пернатых женщин, и шести детей, двух девочек и четырех мальчиков. Причем самым старшим из них был тот самый Лешка, а самой младшей, двухгодовалая девочка, у которой вместо перьев, был желтый пух.

Может кому-то, кто прожил в этом мире не один месяц, а то и год, вид не то людей, не то птиц, кажется вполне естественным. И то, что сходство детей и цыплят это нормально, для меня, — может быть пока — выглядит очень неестественно. То как я пялюсь на птенца, то есть, ребенка, увидела мать и я, осознав свое бескультурье, сразу отвернулся.

И вот, когда Кузьма, уже занес над котелком мешочек с крупой и, чуть было, не высыпал ее, одна из женщин криком — стой — остановила его.

— Ты что, собрался шавлю из гречки делать — сказала она и, увидев рядом, сухую соленую утку, рассмеялась и добавила — да еще и с 'кубанкой', вонаж солона як ропа, ейи вываривать надо, або, опосля, зальемся.

Я не знал, что такое шавля, ропа и почему мы должны залиться, понял лишь, что готовит Кузьма неправильно.

После того как приготовление еды, было передано в надежные руки Ольги Михайловны, так звали женщину, которая, по-моему, говорила на тарабарском языке, мы отошли к кибитке Кузьмы, для принятия решения по ковбоям и что делать с Юрой.

Николай сразу перешел ко второму, с присущим ему красноречием, да еще и с применением нецензурной лексики.

В первую очередь он обозвал Юру такими словами, о существовании которых, я даже не подозревал и предлагал отложить поход на Украину и вернуться назад, чтобы набить тому морду. После того как его предложение было отклонено, он сказал, что сам может вернуться назад и, после того, как сломает Юре все лицевые кости, он догонит основную группу. Это предложение, после всеобщего смеха, так же было отклонено.

После недолгих совещаний, было решено дождаться караван и послать голубя, через моховцев, Фоме Митричу, чтобы тот передал эти сведения и наш ультиматум, деду. А ультиматум такой, если оператор не разберется сам, с проблемой незаконных игр, которые организовывает его сын, то этим займутся богатыри и не факт, что обойдется без крови.

Проблема ковбоев решалась гораздо легче, точнее Маэстро ее решил сам. Во время еды, он предложил ковбоям поселиться в Мохове и поработать на благо города по профессии. Те, конечно же, обрадовались такой возможности, но их беспокоило то, что их могут найти люди, которые требуют с них карточный долг. Маэстро заверил, что с этим, не сегодня-завтра, разберутся. Радости ковбоев, а особенно их жен, не было предела. От радости они отвесили тумаков, отцу Лешки и тот поклялся, что больше никогда не будет играть.

К моменту, когда подоспел караван, трапеза уже была закончена, тарелки и котелок вымыты, весь нехитрый скарб, состоящий из двух палаток и нескольких сумок с вещами, собран у дороги.

Степанович, выслушав историю ковбоев, вынес вердикт. Ковбои не будут работать в городе, они отправятся на юг для создания сельхоз предприятия, которое, для стимула, на треть будет принадлежать самим ковбоям. Впоследствии, если ковбои захотят, то смогут выкупить остальные две трети у Мохова.

От свалившегося на ковбоев счастья, их женам стало плохо. Хуже всех пришлось Ольге Михайловне, ее откачивали нашатырем.

Позже, когда питы были распределены по трем большим каретам с дровяным отоплением, где ехали, завербованные моховцами, новенькие, недавно прошедшие через ковчег, я спросил у Степановича. Почему он не захотел селить ковбоев в Мохове? Тот ответил, что моховцы бдят в будущее и от этой сделки, получат, в будущем, гораздо больше, чем, нежели они просто взяли бы ковбоев на работу. Дав пернатым стимул, в виде трети собственности, Степанович рассчитывал, что рано или поздно там образуется деревня, а это магазины, ремесленные и налоги для государства. Что, в свою очередь, дает скидку по налогам самому Мохову, как образовавшему эту деревню

— Ну и прощелыги же вы, — подначивал я моховца — вроде и людям помогли, но и про себя не забыли.

— Не мы такие, жизнь такая — Степанович развел руки в стороны, с таким видом как будто съел килограмм лимонов, одним словом хитрюга.

— Петя — окрикнул я Маэстро, когда тот, после отправки голубя, шел к своим телегам.

— Да — отозвался он.

— Степанович случайно не еврей?

— Да нет, вроде Миронов, а не какой-нибудь Мендель, если я ничего не путаю, а что?

Я рассказал ему, про хитрый план, в котором Мохов, практически не прилагая усилий, получит барыши с ковбоев и налоговые послабления для самого города.

— Ха, — усмехнулся Маэстро — так начальник еврей, он абы кого, на такую должность, не поставит — потом Маэстро задумался и изрек — хотя, может и есть в нем примесь еврея. Но нам не до этого, и указал куда-то вперед — в следующей деревне будем 'заправляться' фуражом и нам нужно обогнать эту ораву — он кивнул на проплывающий мимо, нескончаемый поток лошадей и груженых саней — ты, кстати, оставил меди на 'заправку'?

Ну что я еще мог сказать, ничего. Пришлось снова идти к Степановичу на обмен, на этот раз Серебро на медь.

Подгорный, Каменные горы и конец спокойствию.

На середине пути до Мохова, у подножья гор, прозванными Каменными, которые нам предстояло 'штурмовать', мы и караван остановились в единственном городе, на всем протяжении пути. Город звался просто и незамысловато, Подгорный. В нем мы простояли два дня, чтобы дать лошадям отдохнуть, перед преодолением перевала, и я смог посмотреть, как выглядят города в этом мире. Ведь я, так и не смог осмотреть достопримечательностей столицы, а, по словам здоровяков, там было на что посмотреть.

Подгорный, благодаря геологам, обнаружившим уголь в предгорьях, из вахтового поселка, всего за несколько лет, превратился в полноценный город. Уголь из него, расходился как горячие пирожки, по всей округе, включая Мохов и укрепрайоны на перешейке европейского полуострова. Уголь позволил жителям Подгорного возвести красные кирпичные стены, вокруг города, которые были видны за несколько километров. Из того же кирпича, были построены и дома в городе. Не одного деревянного сооружения на его территории не было. По словам Лены, которая взяла на себя роль экскурсовода, Подгорный, как и вся Россия, живет в ожидании войны с 'западом', отсюда и выбор строительного материала. Сам кирпич, близ Подгорного не делали, а доставляли через перевал, с другой стороны гор, где имелась отличная глина, для его изготовления. Продукты и остальные нужные предметы, для города, в большинстве своем, доставлялись по реке Холодной. Эта река брала свое начало в горах и уходила далеко на юг, где впадала в большое озеро.

По словам Лены, вода, в этой реке, соответствует своему названию даже летом и пиво, которое мы пили в местной закусочной, под названием 'Горный Шахтер', делают только из этой воды. Вынужден признать, пиво, 'Углекоп ?-1' — '?-2' крепкое — очень даже ничего. Как и копченый толстолобик, с которым мы его пили.

А самой большой достопримечательностью пятитысячного города, пока еще строящийся, храм, с пятью куполами.

Строительные работы, по возведению храма, как таковые, были закончены и мастера работали над отделкой. Но строительные леса, не мешали мне представить, каким будет божья обитель с золочеными куполами, резными каменными плитами с ликом святых, на облицовке арочного входа. Кованная и витиеватая ограда, с крестами, вроде как, образовавшимися из железной лозы. Храм, после завершения всех работ, станет воистину великим и красивейшим сооружением. Хотя Лена говорила, что в столице есть храмы гораздо красивее и масштабнее, но я-то их не видел, и не мог сравнивать. Поэтому храм в Подгорном, стал для меня величайшим из строений, которые я видел в новом мире.

Два дня я жил как человек и, даже, смог ощутить некоторые прелести семейной жизни. Нет, не склоки и ругань, а уют, созданный Леной в одном из домов, который я снял на эти два дня. Днем мы гуляли в местном парке, ходили по магазинам, на рынке, где жители Подгорного, по случаю приезда каравана, открыли аттракционы, играли в разные игры. Городки, бросание дротиков в мишень, и остальные развлечения, даже в лотерее поучаствовали. Как и ожидалось, выиграл Николай и в качестве приза, ему дали бочонок 'Углекопа ?-1', чему больше радовались Кузьма с Маэстро. В отличие от маленького Николая, их желудки могли вместить в себя гораздо больше пива. Но и они не смогли осилить сто литров 'студеного' и на помощь им пришло все охранение моховского каравана, во главе с Пашей Примаковым.

Вечером мы ходили в театр, — такой тоже имелся в Подгорном — а после шли в наш 'коттедж' и полностью, без остатка, отдавались плотским утехам.

Счастлив ли я был в эти дни? Да. И не просто счастлив, я был на седьмом небе. Но все хорошее, рано или поздно заканчивается и на утро, третьего дня, мы оставили добрый город Подгорный и двинулись в путь, через перевал.

'Каменные горы', не просто так заслужили свое название, они таковыми и были. Лишь в предгорьях росли деревья и чем выше мы поднимались, по извилистой дороге, тем реже становилась растительность. На второй день она вовсе исчезла, и начался сплошной 'скальник' покрытый снегом и тот был кое-где. Сильный ветер, просто-напросто, сдувал его в низину, и приходилось идти по голым камням. По этой причине, наши сани снова превратились в телеги.

Людям и обращенным это не сильно мешало, обувь защищала от травм и порезов об острые камни, а вот лошади от этого страдали. И хоть их ноги, до сустава, перед перевалом, обмотали накладками, из толстой кожи, без потерь не обошлось. На второй же день, одна из лошадей сломала ногу и весь караван, на ужин, почивал конину. Через три дня, подопечным Степановича, пришлось пустить в котлы сразу две лошади. В тот же день, десяток Кобзаря лишился одной из заводных лошадей. Она сгинула, упав с обрыва в 'бездонную', затянутую туманном, расселину, вместе с седлом и седельной сумкой одного из охранников каравана.

Нам удалось избежать потерь в лошадиной силе, только благодаря Николаю. Он сел верхом, на одну из передних лошадей 'состава' Маэстро и направлял их. Я, управляя кибиткой Кузьмы, следовал за ним. А вот самих здоровяков, Николай отправил вперед и, то и дело, тыкал им на тот или оной камень, который те убирали с дороги или сбивали его с помощью кувалды.

На вершине перевала, куда мы добрались раньше моховского каравана, увидев 'ГДЕ' предстояло вести лошадей, я обомлел.

Между двумя обрывистыми скалами, на одной из которых стояли мы, была не расселина, а целая пропасть, внизу которой виднелась горная река. Через эту пропасть, нарушая все законы физики, — как и везде в новом мире — был перекинут кусок скалы, по-видимому, некогда обрушившийся с верховий гор. Почему он не раскрошился при падении и продолжает стоять? Не понимаю, ведь он точно должен был развалиться под собственным весом. Расстояние небольшое, всего полтора десятка метров, но как то мне сомнительно, чтобы лошади шли по этому мосту.

Маэстро просветил меня на этот счет, лошадям завязывают глаза, перед преодолением пропасти и по одной переводят на другую сторону. После чего, люди и обращенные сами впрягаются в свои телеги и переправляют их через природный мост.

— Сегодня переправляться точно никто не станет, — Маэстро с сожалением вздохнул — поздно уже, не успеем.

Прав Маэстро, полдень уже позади, а такой способ переправы, займет весь день. Но с этим не согласился сильнейший богатырь России.

— Ага, щас, держи карман шире, — в своей обычной манере, обратился Николай к своему другу — я не собираюсь растягивать такое сомнительное удовольствие, как хождение по скалам. Сегодня переправимся все, и мы и караван.

— И как ты это себе представляешь, ночью лошадей вести по этому чуду природы? — Я кивнул на мост, который был не больше пяти метров шириной — и коней погубим, и сами сгинем.

Николай, моим доводам, рассмеялся.

— Удивляюсь я вам товарищи богатыри, вы вообще учились у моего отца, или нет? — И, продолжая усмехаться, изрек — музыка.

Дальнейшее объяснение не требовалось, и я и здоровяки вспомнили учения Матвеевича. Маэстро даже стукнул себя в лоб, что не вспомнил об этом раньше. Но и в этом способе, избавления лошадей от страха, существовал один изъян.

В теории, все помнили, что нужно делать, а вот на практике, кроме Николая, никто этого не применял. Но тот успокоил всех.

— Не ссы, прорвемся.

И мы стали ждать караван, в котором имелись и музыкальные инструменты и те, кто на них умеет играть. В это время, я сам решил пройтись по мосту, так сказать, попрактиковаться в его преодолении.

Подъем на упавшую скалу, был насыпным и довольно плавным, и как только я по нему забрался, я изумился великолепию 'природного художника'. Когда я вышел на середину моста, чувство изумления усилилось. Река, а, следовательно, и расселина, через которую был переброшен кусок скалы, уходила в крутой поворот, в обоих направлениях. Вода в ней не замерзла и была настолько прозрачная, что с высоты нескольких десятков метров я мог видеть каменистое дно. Вершины скал разглядеть не получалось из-за облаков, но это только добавляло изюминку этой картине. Но все это, не шло ни в какое сравнение со скалой, нависшей над тем местом, где стояли наши лошади. Она словно всадник, замерший в прыжке через расселину.

— Парни, — окликнул я своих клятвенников и мои слова эхом разнеслись по вершинам гор — идите сюда, — и когда они подошли, я кивнул на скалу — смотрите.