Док (полный роман)

Блондинка в статусе 'чуть за тридцать' подозрительно посмотрела на мой видавший виды джинсовый костюм и попыталась отделаться от нищего посетителя в нейтральном ключе:

— К сожалению, доктор Граунер сегодня не работает. Он на службе.

— Да? Какая досада. Я думал, что из клиники меня забрали одного.

— Забрали? — по кукольному личику пробежала стайка морщинок и исчезла, оставив после себя лишь недопонимание в широко распахнутых глазах.

— Да. Прошлым летом я работал здесь вторым хирургом. И все время лелеял надежду, что моего босса не успели сцапать. Вот, мечтал повидаться.

— А... Да, да, шеф что-то такое рассказывал. Вы?..

— Макс. Для вас — просто Макс.

Я уже четыре дня болтался по материку. Успел полюбоваться на прожаренные тушки на океанических пляжах, потом заглянул с подарками в один из госпиталей, куда отправили несколько парней из роты на лечение. Посмотрел ночное шоу в Паффе и потратил часть денег на эротический массаж в припортовых клубах. Я медленно дрейфовал к своему бывшему месту работы, с удивлением отмечая, как легко мне удается врать на любой заданный встречный вопрос. Хотя большей части окружающего мира было плевать и на меня, и на любых других человекоподобных муравьев, бежавших по кишкам мегаполисов в вечном безумном ритме.

— Отдыхаете? Проездом? На сколько дней? Бронировать ли для вас машину? На каких пляжах так хорошо загорели? Хорошего дня...

И я старательно пытался потратить навалившееся свободное время, пробуя найти старых друзей и забыть о чужой войне хотя бы на две недели. Благо, друзей у меня...

Поздним вечером я все же сумел разыскать бывшего босса, и мы теперь сидели в полумраке ресторана, поднимая тосты за здоровье собеседника.

— Макс, как тебе не повезло! Но прости, я сам не знал, что все так закрутится. Меня вызвали к старой клиентке буквально вечером, а утром — уже началось. Повестки, толпы уродов в погонах на всех углах. Хватали, кого попало, лишь бы заткнуть дыры.

— Да ладно, я и не в обиде. Тем более что меня лишь поначалу пинали с базы на базу, а потом сунули в одну захолустную дыру, где я дремал все время. Зеленкой разбитый палец помазать да клизму поставить каптерщикам, если обожрутся без меры.

— Действительно? Кто бы мог подумать... А меня все же притянули за уши, но чуть позже. Вот, даже звание сержанта заслужил. Кроме дубинок на днях шокеры выдали. Вооружили просто с ног до головы... Ходим в патрули, следим за порядком. Три дня в неделю с восьми утра до шести вечера. Так от работы отрывает, просто кошмар...

— Зато будет что вспомнить, старина. Потом приколешь сержантские нашивки рядом с медицинскими дипломами, будешь смущать военным опытом сердца пациенток...

* * *

Утром я смотрел в вереницу облаков за окном и пытался понять, что разбудило похмельного дока в такую рань. За всей этой бездарной суетой, мимолетными встречами и дежурными фразами ворочалась пустота: пустота в раз и навсегда разорванных связях, потерянных отношениях, успевших сменить пару замужеств девушках, потрепанных собутыльниках. Тот чуть циничный и легкомысленный Макс остался далеко в прошлом, в модной косметологической клинике, куда сумел пробиться после долгой и тяжелой работы в грязи и крови пригородных служб неотложной помощи. Но здесь и сейчас новый усталый мужчина смотрел на редкие капли дождя за окном и не мог понять, что он делает в городе, ставшем ему чужим. Человек без настоящих друзей и с кучей ненужного свободного времени, которое надо было как-то 'убить'. Человек, которому больше не хотелось навязывать отформованным под шаблон манекенам очередную расхваленную 'пластику' и 'эко-татуаж'. Меня старого сжевала война, а новый Макс пока никак не мог родиться на свет.

Поэтому я достал бутылку, где плескалось на дне, опрокинул крошечную рюмку и пошел в дождь...

* * *

Грязная дверь скрипуче пожаловалась на жизнь, и в глаза ударил яркий свет фонарей. Ночной клуб или еще не закончил работу, или наоборот, уже зазывал новых посетителей. Не успел незваный гость пристроиться на высоком табурете у стойки бара, как к нему подкатил вышибала: бритый налысо бугай в украшенной бисером кожаной жилетке:

— Эй, 'мясо', что забыл? Мы закрыты.

— Да? А табличку об этом ты себе куда засунул?

Здоровяк поперхнулся и заглянул мне за спину: вдруг там сидит кто-то из местных, вздумав сдуру показать достопримечательности латинских кварталов залетному пижону. Потом чуть распахнул полы моей джинсовой куртки и убедился, что на поясе нет никакого оружия. Отсутствие кобуры с пистолетом или завалящего ножа на секунду поставили громилу в тупик, но сомневался он недолго:

— Слушай, болван. Я уже потратил на тебя время, но до тупых доходит долго и трудно. Поэтому, прежде чем ты вылетишь отсюда, придется компенсировать мои расходы. Рабочее время сейчас стоит дорого. Думаю, за сотню мы договоримся. И я даже не сломаю тебе ногу. Правую. Или левую... Какую выбираешь?

Я улыбнулся столь милому и дружелюбному представителю местного населения, потом повернулся к бармену, лениво наблюдавшему за нами, и спросил:

— Ромеро в клубе? Повидаться пришел.

В глазах бармена мелькнула искра интереса:

— Хозяина сейчас нет. Что передать?

— Что в гости зашел человек, который штопал его спину. Приветы от племянника привез.

— Племянника? Подождите, пожалуйста, я проверю, вдруг хозяин вернулся.

Пока мужчина за стойкой ходил, вышибала стоял чуть в стороне от меня и сверлил недобрым взглядом. Похоже, наглый белый прощелыга ему совершенно не нравился. Но пока не было приказа, пришлось поумерить пыл: мало ли какие клиенты могут общаться с хозяином. Правда, если окажется, что 'диетическое мясо' просто выделывается и строит из себя крутого, сотней монет залетный уже не отделается. Ни сотней, ни тысячей.

Ромеро почти не изменился: все тот же роскошный хвост иссиня-черных волос и модная рубашка с изыскано небрежно повязанным галстуком. Правда, седины раньше на бакенбардах не было.

Остановившись рядом, он пару секунд с сомнением разглядывал мое лицо, потом расплылся в улыбке и обнял:

— Респетадо, доктор! Как ты изменился, кожа и кости! Заходи, мы рады тебя видеть!

— Я хотел попросить прощения, Ромеро. Не уследил за твоим пацаном. Их дивизию легкой пехоты кидали по всему архипелагу, потом лишь передвинули поближе к нам. Когда узнал про ранение, сумел твоего племянника перевести на авиабазу, там прооперировал. Позже его отправили в госпиталь на материк. Но руку до конца спасти не удалось, будет жить с имплантами... Навестил его уже здесь, проведал. Приветы передает.

— Я знаю, знаю, сегодня утром от него вернулся.

Вот как. Оказывается, пока я болтался по бывшим 'друзьям', хозяин гангстерского анклава заглянул проведать своих близких в больнице. Ну, тем лучше.

— Не волнуйся, доктор. Мне хирург рассказал, что ты сорванца с того света вытянул. Если бы не операция, гангрена сожрала бы не только часть руки, а всего мальчика. Можно сказать, ты нашу семью второй раз с того света добываешь... Поэтому не думай даже прощения просить, не за что. Пойдем, стол сейчас накроем, ребят позовем. Такой гость пришел, это надо отметить.

— Да я домой собирался, паковаться...

— Именно, ты уже дома! Мой дом — твой дом! Чтобы я отпустил голодным человека, который меня на ноги поставил и Рауля живым из мясорубки вырвал? Как смогу в зеркало потом смотреть? Даже не думай... Эй, парни, встречайте гостя!

И не успел я пробормотать что-либо в ответ, как уже сидел за столом, на который выставляли и выставляли пышущие жаром блюда. И до самого позднего вечера я рассказывал, с кем из ребят из латинских кварталов я служил, о ком хоть что-нибудь слышал и кого мельком довелось увидеть за эти месяцы. Мы пили за спецназ и пехоту, десант и артиллеристов, поминали павших и уточняли, в каком госпитале отлеживается тот или иной мальчишка, кого зацепила война. А перед тем, как возвращаться в гостиницу, Ромеро взял с меня клятву, что утром я снова приеду в гости, и мы большой толпой отправимся с горой подарков по раненым, с дружеским визитом.

Бдительный вышибала подвез меня к самым дверям на блестящем лимузине и смущенно склонил голову, открыв лакированную дверцу:

— Извините, доктор, я не знал. Босс никогда не показывал вашу фотографию, я бы запомнил. Но в следующий раз...

— Хватит, Патти, не тарахти. Ноги-руки целыми оставил и спасибо... Шучу, шучу... Завтра увидимся. И прошу, не называй меня доктором, я не в белом халате здесь гуляю. Макса вполне будет достаточно. Понял? Макс — и точка...

Вторая неделя пролетела для меня как один миг. Мне больше не приходилось в одиночестве смотреть на холодный дождь за окном. И я не увидел ни одной фальшивой улыбки за эти дни. Что поделаешь, если мои новые друзья не любили показуху. Эти люди делили мир лишь на белое и черное, одинаково увлеченно громили конкурентов в криминальных разборках или воевали с повстанцами, попав на фронт. Но при этом они следовали данному слову и не забывали, если кто-то помог им в жестоком мире нищих кварталов. И, как ни странно, я почувствовал здесь себя своим. Может быть, потому что вместе с их братьями умирал на забытых всеми островах, до которых большинству обитателей метрополии было попросту нас...ть. И эти дни, вырванные из обычной жизни, навсегда поставили меня по другую сторону баррикад, отравив душу сомнениями в правильности 'единственно верного пути'.

С последним днем моего отпуска я окончательно похоронил старого Макса Убера. И на базу Грандлэг вернулся уже совсем другой человек.

19. Золотая молодежь

История повторяется сначала в виде трагедии, затем превращается в фарс. Или наоборот. Смотря с какой стороны разглядывать происходящее. По крайней мере так говорили мудрые предки, о которых мы постарались забыть как можно быстрее. Или наоборот, мы лишь приписали им эти слова.

Я дремал, уткнувшись головой в спину Самсона. Все же погоны старлея дают ряд преимуществ. Я не отвечал за роту в целом, как капитан, но и горбатиться на авралах не приходилось, как рядовым. Синекура, пока стоим на базе. Всегда бы так.

Создавая ощущение дежавю, с трибуны снова верещал какой-то мордастый урод, упоминая Родину-мать, демократические ценности и продажных политиканов. Застыв на плацу, бригада войск специального назначения скучала, перебрасываясь сплетнями в задних рядах. Хотя вру, на плацу стояло лишь ядро — восемь рот немедленного реагирования, полторы тысячи человек. Дивизионы усиления, вобравшие в себя арт-поддержку, радиоразведку, парк легкой бронетехники и авиакрыло, построили на аэродроме, и оттуда тоже долетало: 'Гав-гав-гав, демократия, народ, победа, етить-переетить'. В сумме должно получиться почти восемь тысяч человек, включая укомплектованные по военному времени резервы. За год бывшая бригада раздулась до безобразия, подобрав под себя все, до чего смогли дотянуться руки 'бати'. Который, кстати, дорос до целого генерала, не забыв при этом, с какой стороны держат в руках автомат. Вот про 'батю' и шептались:

— Слышал? 'Нашего' задвинули, отправив еще раз на архипелаг с инспекцией. Руководство приказом передано этим толстожопым.

— А почему?

— Штадт неделю тому назад послал их, когда попытались две роты сунуть в порт для разгона демонстрации. Сказал, чтобы полицию заставили работать, а не превращали солдат в вышибал.

— Плохо. Значит, вместо порта нас запихают в какую-нибудь клоаку.

— Само собой. Только мозгов у них еще меньше, чем раньше. Чтобы озверевшие от крови войска с боевым оружием кидать на политических придурков — это надо совсем с башкой не дружить.

— А когда они дружили?..

Рядом возник ротный, тычком в бок разбудив меня:

— Сгребаемся, док. Хотя есть возможность остаться в бригаде.

— С чего бы вдруг? — окрысился я, привычно поправляя ремень штурмовой винтовки. — Как что — так все пытаешься меня в балласт списать.

— Потому что здесь организуют госпиталь для парней. И, как я понимаю, можно отработать свое на базе, а не мотаться с ротой по закоулкам.

— Мясорубка ожидается? Чего кривишься, мне надо знать, что из 'медицины' с собой брать.

— Мясорубка. Но не для нас. Волнения в Аппике. Полиция даже район блокировать не стала. Молодежь жжет машины, громит магазины и требует смены хунты. Нас бросают на подавление.

Я посмотрел на командира и вздрогнул. Единственно боеспособные части отправить 'давить' пустоголовую молодежь, в университетские кампусы элитных учебных заведений... Боги, мы же умеем только одно — убивать! Увидев мою реакцию, Кокрелл повторил:

— Твой шанс, док. Можно отсидеться здесь... Я же предупреждал, что этим и закончится. Нас сунут затыкать чужие дыры и кровью решать политические проблемы. Потом польют сверху дерьмом для запаха и сдадут. Все как обычно.

Высунувшийся из-за спин Тибур кратко подвел итог политинформации:

— Зашибись! Давно мечтал яйцеголовым шею свернуть. А то в этом Аппике ни одного с нищих кварталов с фонарем не найдешь, сплошь богатенькие п...сы. Дадим прокашляться уродам.

Я нашарил в кармане ментоловую конфетку, сунул в рот и вымученно улыбнулся:

— Выделяй бойцов, кэп. Я на склад, за боксами с перевязочными материалами. Печенкой чую, что штопать мне придется толпу народа.

— Как знаешь, — не стал спорить капитан, жестом подзывая одного из взводных. — Две тройки тебе дам, набирайте по максимуму. Сдвоенный боезапас уже в бронемашинах. Выдвигаемся через час, не опоздайте...

* * *

Мы сели в аэропорту Аппика под истеричные вопли диспетчеров. Гражданские специалисты 'закрыли' зону, но наши транспорты внаглую притерлись на посадочную полосу, прекратив любое воздушное сообщение. Пока группа захвата вламывалась в 'аквариум' и брала под контроль системы связи, колонны бронетехники двинулись в сторону города, чадя солярным выхлопом посреди причесанных лужаек неприлично богатого пригорода. Университетский комплекс располагался почти в центре, который нам и надлежало блокировать. Прежде чем пьяная бунтующая молодежь осознала, кто пожаловал к ним в гости, войска уже окружили зону волнений редкой цепью, воткнув на основных перекрестках по бронетранспортеру и сунув минометные батареи в ближайших парках.

По радиоканалам сплошным потоком шла 'накачка':

— Внимание, солдаты! Не забывайте, перед вами — враг! Законопослушные студенты уже неделю как покинули зону проведения спецоперации, остались лишь профессиональные провокаторы. Ваша задача: закрепиться на первоначальных позициях, затем согнать противника на центральную площадь, где провести аресты. Любой задержанный в городке должен быть доставлен в фильтрационный лагерь. Любое сопротивление — подавлять силой. Разрешено применять оружие без ограничения. Любой...

— Совсем охе...ли, — приглушил звук Кокрелл. — Молодым парням, кто до армии жрал через сутки на двое, показать облизанных властями ублюдков, чьи джинсы стоят больше, чем мое месячное жалованье. И сказать: 'Стреляйте, все можно'... Стоит кому-то с той стороны неосторожно хлопнуть мешком для попкорна, как их в фарш перемешают.