После к нам прибился самый разный народ. Но начиналось все еще при французах. Когда они бросали бомбы на деревни, которые считали "коммунистическими". А еще были разговоры, что они заставят всех переселиться из леса на равнину, где не будет никаких партизан. Тогда мы начали рыть убежища, где можно спрятаться всей семьей, и от карателей, и от бомб. Так возник наш подземный город — иногда его называли по имени прежней деревни, которую американцы снесли, построив свою базу. Но чаще — просто Город, без названия.
Отчего мы не ушли? Вам трудно это понять — впрочем, и у нас сейчас обычное дело, когда молодые люди уезжают из своего кооператива в город, поступают на завод или получают образование. А тогда мы помнили, что эти поля расчистили от джунглей еще деды наших дедов. И здесь могилы наших предков. Куда мы отсюда уйдем?
К нам — бежали. Из деревень с равнины, где бесчинствовали банды Бин Ксуен. Где американцы могли загнать всех жителей в сарай и сжечь огнеметами. Где жизнь не стоила ничего — любой оккупант мог тебя убить, если ты показался ему подозрительным. Кто-то уходил дальше на север, а кто-то оставался. Говорите, нас было под землей шестнадцать тысяч, а все наши тоннели, если их собрать в одну линию, вытянулись бы на двести пятьдесят километров? Ну, если так сказали те, кто ведал у нас распределением пайков, значит нас и было столько. Но не все были солдатами — были и семьи. И никто не пребывал в праздности — работа находилась на всех.
Наши галереи тянулись под землей в три яруса. На самом нижнем были жилые помещения, где можно было встать в полный рост. Я спал в койке-гамаке, сделанной из американского парашюта, а надо мной была подвешена еще одна такая же. Был даже зал для политинформации и кино — да, под землей мы иногда смотрели фильмы, электричество было от велосипедного генератора и аккумуляторов, снятых с подбитых американских машин. Был госпиталь с хирургическим кабинетом, были склады, были колодцы, уходящие вниз до водоносного слоя. Ну а верхние ярусы были в основном для передвижения — хотя какие-то хранилища могли располагаться и там. Подземные ходы тянулись далеко за территорию американской базы, выводили в лес, и даже в соседнюю деревню, которая не была выселена. И в этих подземельях мы жили годы.
Американцы считали нас страшными головорезами. А мы всего лишь хотели, чтобы они убрались, и мы могли выйти наверх и жить под солнцем, ходить в полный рост, дышать свежим воздухом, а не спертой духотой тоннелей. Даже советские товарищи, побывав у нас, не могли понять, как мы тут живем. Хотя с их ростом и правда было неудобно — в тоннелях на верхних ярусах встречались "кротовые ходы", когда проход сужался настолько, что только худощавый человек мог проползти на животе. А еще были водные пробки — когда такая нора, в которую надо было пролезать ползком, шла уклоном вниз, а затем снова вверх, и нижняя часть была залита водой, ее хватало лишь, чтобы проползти, задержав дыхание. Это делалось на случай, если американцы, найдя какой-то из входов, пустят газ или зальют бензин. И сами тоннели обязательно были с поворотами — чтобы их нельзя было простреливать на всю длину. Переход на нижний ярус обычно делался в виде плотно закрывающегося люка, крышка обмазана глиной и почти не различима в стене. И было множество ловушек, расположение которых мы знали наизусть — растяжки из гранат, острое железо, смазанное протухшим жиром, и даже привязанные змеи или скорпионы в коробке. И еще, ложные водяные лазы — которые пронырнуть нельзя. Все это пригодилось нам, когда американцы, обозленные своими потерями, сформировали особое подразделение, назвав их "крысами" — туда шли самые отпетые убийцы, пытающиеся выбить нас из подземелий. Глупцы, это были наши пещеры, мы знали тут каждый поворот, каждую ловушку, а они — нет. Так что скоро враги, обнаружив лаз, просто подрывали его. А мы прокапывали новый.
Помню ту, самую первую вылазку — тогда советские учили нас, как подрывать и поджигать "тандерстрайки", где у этого реактивного истребителя топливные баки, куда надо установить заряд. Выдали особые мины, похожи на магнитные, уже знакомые нам — но эти, с резиновой присоской, цеплялись на любую ровную поверхность, и к алюминию, и к дереву. Тогда янки были совершенно беспечны — ангары охранялись всего одним часовым. Да, самолеты держали в ангарах — в нашей погоде, любая техника под открытым небом быстро ржавеет. Нам говорили, что "тандерстрайки-84", это лучшие истребители, какие есть у Америки — а мы, кого американцы даже не считали за людей, сожгли эти машины тем, что было у нас в карманах, наш политрук сказал, что каждый "тандерстрайк" обходится президенту Эйзенхауэру почти в полмиллиона долларов, ну а цена этой мины тридцать четыре рубля за штуку. А американцев в той вылазке я не убил ни одного — потому что нам было приказано не увлекаться боем, ударить и сразу исчезнуть. И наша группа тогда не понесла потерь — после такое получалось редко. Было один, два, пять убитых, мы всегда уносили их с собой — чтобы американцы думали, "тех кто приходит ночью — убить невозможно". И хоронили своих в верхнем ярусе тоннелей, замуровывая тела в стену. Впрочем, дохлых американцев, кто сунулся в тоннели и не вышел — тоже. Земли хватало на всех.
Мы умирали не только от американских пуль. Жизнь в тоннелях была очень нездоровой — трудно было соблюдать гигиену, не хватало воды, медикаментов, любая рана быстро воспалялась. Даже вымыться было проблемой — а представьте, какими грязными мы были после ползанья по кротовым норам? Или же, в деревне по соседству входы в наш лабиринт были замаскированы в загонах для свиней и люки густо засыпаны навозом, американцы при обысках брезговали там тщательно смотреть. А от трупов, зарытых в стены, в верхних ярусах был постоянный смрад. Когда мы наконец вышли на поверхность, после всех этих лет, советские врачи нашли у многих из нас болезни легких, глаз, кожи. И лечили — за что мы им искренне благодарны. А наши тоннели сейчас заброшены — кому охота туда лезть? Небольшая часть сохраняется и даже открыта для гостей как мемориал — да, там подлинная обстановка, наш зал для собраний, спальные отсеки, склад, колодец. Но поймут ли те, кто спускаются туда по лестнице с электрическими лампочками, как это, пройти километр в темноте, пригнувшись, на четвереньках, ползком, ныряя в водяные карманы — и храня в памяти расположение ходов и ловушек, в готовности встретить лезущих навстречу американских "крыс", а открывая люк в верхний ярус, успеть тотчас его захлопнуть, почуяв запах газа. Такими были годы жизни, которые украли у нас американцы — заставив жить подобно крысам под землей. И этого мы никогда не забудем, и им не простим.
Янки считали нас ночной нечистью и нежитью, кровожадными сверхъестественными существами. Я слышал, они изобразили нас такими, в своем кино — это правда? А мы были простыми крестьянами и хотели жить, как жили наши деды и отцы на этой земле.
Вы, советские — очень счастливый народ, в сравнении с нами. Потому что сильны — и никакой враг не может заставить вас сменить небо над головой на потолок пещеры. Вы принимаете чистое небо над собой, как должное. А я, уже старый человек, в сухой сезон вечерами люблю сидеть возле своего дома и просто смотреть на звезды. Мой сын рассказывал, что они такие же, как наше солнце, только очень далеко, но когда-нибудь люди полетят туда. Он у меня образованный, учился в Москве и прочел роман вашего писателя Ефремова, где говорится, что мы встретим там друзей. Что ж, я тоже хочу надеяться, что на тех землях, что у далеких солнц, нет таких, как американцы — кто хотели бы забрать себе все, украв у других людей даже право смотреть на небо.
Тамара Корнеева, стажер "инквизиции".
Как хорошо, что я в советской стране живу! Вот родилась бы где-нибудь в Америке — бррр, даже страшно такое представить!
Перед войной мы в Луге жили — я, хоть и малой тогда была (с тридцать третьего года) хорошо помню. Деревянные домики, колонка на углу, к которой надо с ведром бегать, чтобы дома умыться, улицы немощеные, грязь, фонарь лишь на перекрестке горит. Так Москва, года сорок шестого, если по окраинам, очень похожа была. А теперь новые кварталы быстро растут — белые пятиэтажные дома из панелей собирают, в квартирах не только электричество (это само собой), но и газ, горячая вода, ванна! На первом этаже — место за стеклянной витриной, под будущий магазин, парикмахерскую, ателье. Посреди квартала школа, детский сад, и в зелени все. Кому довелось ютиться в старом фонде, особенно после уплотнения (когда и эвакуированных подселяли, и тех, чьи дома разбомбило), по две даже три семьи в одной комнате, углы занавесками отгородив — тот поймет, какая это радость, своя квартира (пусть и малогабаритная, ну так нам не балы устраивать), с газом и водопроводом.
Карточки отменили уже. В магазинах, ну не ананасы с шампанским, но хлеб, крупа, масло, сыр, колбаса докторская, рыба хек и селедка, картошка и другие овощи — есть всегда. Цены снижают — совершенно уже не надо думать, вот купить сегодня куру свежую, или подождать ближе к получке. Одеться — ну, повезло мне, что я не только учусь, но и официально в "РИМе" работаю, а значит, со швейной машинкой обращаться умею. Поскольку можно одежду покупать готовую — но там и выбор фасонов небогатый, и качество ширпотреб, и дорого все же. Ткани самые разные в продажу больше выбрасывают — не проблема хоть шелк достать, хоть сукно, ну а дешевого ситчика и сатина завались, только покупай и шей. Многие так и делают — правда, я с вытачками и драпировками виртуозить не умею, но что-нибудь простого кроя, вроде юбки-солнце, сошью легко. Кстати, платьев-солнцеклеш среди готовой одежды практически не бывает — а на улице в них ходит наверное, половина женщин, значит сами шьют, поскольку модная вещь. Туфли, шляпки, сумочки, перчатки — вполне могу себе позволить. Даже зонтик купила складной, самый модный, который в сумочку влезает — и не черный, а красивый, цветной.
А главное — вот при царе было, что только благородные могли настоящее образование получить и высоко подняться. В странах капитала — только если у тебя большие деньги есть. А в СССР, десятилетка сейчас и вовсе бесплатная (раньше за старшие классы надо было платить — так это было, потому что Гитлер на нас уже напасть готовился, и деньги в казне были нужны, чтобы армия наша сильнее всех), за институт плата еще есть, но во-первых, небольшая, во-вторых, существует множество льгот. Правда, тут мужчины в лучшем положении — по последнему закону от пятьдесят третьего года, им достаточно в армии отслужить, и в технических вузах учеба бесплатно. А для девушек остается — или после школы пару лет на производстве (и лучше по тому же профилю, что вуз — тогда тоже бесплатно, иначе лишь пятьдесят процентов), или выпуститься с золотой медалью (тоже, половинная скидка), или вот как мы — училища, подобные нахимовским, суворовским, а для девушек "смоленцевским" тоже привилегию дают. Я вот за Академию не плачу, и общежитие бесплатное — раньше в комнате на две койки жила, со Светкой Ильиной, теперь вот отдельную комнату дали. Год мне доучиться осталось, вот после должность получу, а там еще год-два, и квартира может быть, пусть малогабарит в новом районе, но все лучше чем общага.
А совсем новые дома уже и с оранжереями строят. Не только по крыше, но и вдоль стены стекло, это называется гидропоника — объяснять мне сложно, но знаю, что так в магазине, что в том же дома, свежие овощи, зелень, клубника будут круглый год. А по рязанской ветке читала, есть уже целый поселок по новой технологии, геокупольной. И это даже не дачи, а жилые дома — по указу товарища Сталина "рабочим, служащим, ИТР, для индивидуального строительства выдавать ссуду, на двухкомнатный жилой дом, 10 тысяч рублей на десять лет, на трехкомнатный — 12 тысяч рублей на двенадцать лет, под один процент годовых" (прим.авт. — это было в реальности! Указ 1946 года, суммы и сроки соответствуют. И всего 1 процент в год — сравните сталинскую ипотеку с современной). Правда, на работу в Москву на электричке ездить — но в принципе, не сильно дольше, чем на метро.
Так к чему это я? А жизнь так стремительно к лучшему меняется! И представить, какой будет год 2000й, ну просто дух захватывает, фантазии не хватает. Если сравнить с тем, что всего десять лет назад было. В прошлом году я в Ленинград на Ту-104 летала, всего один час, и уже в Пулково. А в двухтысячном что будет — за то же время, на ракетоплане, от Москвы до Владивостока? Ой, я наверное уже старая буду, с палочкой ходить. Так может и медицина что-нибудь такое откроет? Тем более, есть и там такое, о чем наука пока еще не знает. Вот я, вместе с Инной Баклановой, к Бахадыру ходила на массаж. Так после того, как он мне по всем точкам постучал и помял, такое чувство... Инна сказала, "словно моторесурс твоего организма отмотали назад на несколько лет". А ведь даже профессора пока не знают, как это работает! А сам Бахадыр лишь усмехается и говорит, "от Аллаха дар". А если это все же изучат, и сделают такой аппарат — вот ты туда войдешь, и после процедуры помолодеешь на год? И еще, и еще.. вот посмотреть бы, что в девяносто первом году будет, я слышала, как сама Анна Петровна говорила, "дожить бы до — а там быть спокойной"?
Американок и прочих француженок мне даже жалко. Жизнь пустая, без цели, лишь по магазинам бегать и мужу обед подавать. Понятно, отчего они все на успокоительных сидят, здоровье свое травят. Вот так состарятся... и я слышала, у них принято престарелых родителей в дома-богадельни сдавать? А после их детки так же сдадут их самих. Все у них крутится вокруг зарабатывания денег — а духовное где? Бедные люди!
А у нас — все от тебя зависит! Учись, служи — и будут тебе и награды, и честь, и все, к ним прилагаемое. Вот Анна Петровна — нам говорили, что была она до войны простой студенткой из Ленинграда. А теперь к самому Сталину вхожа — в самом ЦК Партии работает. А Лючия Смоленцева — вместе с мужем, Гитлера живым притащили, а после при Анне Петровне состояла в помощницах. Так нет сейчас войны... вот что мне такое сделать, чтобы Он на меня внимание обратил?
Как он меня тогда на руках нес, к санитарной машине... Когда вражину брали, и я ампулу с цианидом у него в воротнике схватила, голой рукой. И порезалась — а цианид в крови, это еще более верная смерть, чем проглотить. И Он меня к медикам — хорошо, в госпиталь быстро привезли, откачали. Вот только Он после на меня внимание обращает — не больше, чем на всех прочих. А я так стараюсь — чтобы из всего нашего курса лучшей стать! Девчонки на танцы, или по парку пройтись — а я с книжками сижу. Или на тренировке выматываюсь так, что до койки еле доползаю. А результата все нет. Но не сдаваться — вот Лючия рассказывала, как она добивалась, что сам товарищ Сталин на ее брак с Юрием Смоленцевым согласие дал, дошла до самого Папы Римского, как раз перед тем, как он в Москву летел на переговоры.
Вот и случай представился — Он на задание едет в Львов. Все сделаю, чтобы с ним вместе! А уж там — случая не упущу.
