Стрелок-2

— Боже, да это ты — жертва, а не она!

— Перестань. Просто её лицо показалось мне интересным, пожалуй, даже оригинальным. Есть в нем какая-то сила и внутренняя убежденность.

— Хм. И когда же ты успел это заметить? Впрочем, ты прав. Она всегда была такой. Знаешь, как её называли в институте?

— И как же?

— Искрой.

— Искрой? Занятно. Да, такое имя ей подходит.

— Боже мой, ты все-таки влюбился, причем с первого взгляда. Я думала, что подобное случается лишь в романах!

Так, подшучивая друг над другом, они доехали до дома. Людвиг помог выйти сестре, затем расплатился с извозчиком и они уже хотели войти в парадное, как вдруг, непонятно откуда, появился городовой.

— Здравия желаю Вашему Благородию! — гаркнул полицейский, отдавая честь.

— Здравствуй, братец, — удивленно ответил барон.

— Вашбродь, дозвольте обратиться. Дело у меня к вам есть.

— Изволь.

Как не пыталась заинтригованная Люси разобрать, о чём городовой рассказывает её брату, услышать ничего не получалось. Но было видно, что Людвиг как-то подобрался, посерьезнел и даже помрачнел.

— Хорошо, братец, — ответил он, дослушав. — Подожди меня немного, я сейчас буду готов. И не отпускай извозчика.

— Что-то случилось? — озабочено спросила сестра.

— Ничего страшного, просто мне надо ненадолго уехать.

— Но зачем?

— Не волнуйся так. Я тебе позже всё расскажу.

— Раньше у тебя не было секретов от меня!

— Перестань. Нет никакого секрета. Просто один человек, которому я обязан, попал в беду.

— Обязан? В беду? — переспросила изумленная девушка. — Но что я скажу отцу?

— Ничего... хотя, можно сказать, что скоро у него будет возможность отдать давно приготовленный подарок. Ну всё, милая, мне правда надобно торопиться. Давай, я отведу тебя и поеду.

— Хорошо, — пролепетала Люси и дала проводить себя до двери.

— Где Людвиг? — сухо поинтересовался отец, когда она появилась на пороге его кабинета.

Выслушав сбивчивый рассказа дочери, банкир ненадолго задумался, а потом задал один-единственный вопрос:

— Прости, Люси, а ты не запомнила номер бляхи у городового или ещё что-нибудь?

— Нет, папа, — потупилась девушка, но, заметив тень раздражения на лице родителя, тут же нашлась. — Но, когда полицейский представился брату, то сказал, что из второго участка Выборгской части.

— — — — — — — — — — — — — — — —

Майне гутес медхен. — Моя хорошая девочка.

Вернувшись в камеру, Дмитрий присел на своё место и крепко задумался. Дела шли куда хуже, чем он рассчитывал. Похоже, что Барановские крепко озлобились на своего гальванёра за конфликт с мастером. Адвокат, присланный ими, вёл себя так, будто его прислали не защищать Будищева, а напротив помочь упечь его как можно дальше. Попадание Семена в больницу никто и не подумал связать с Перфильевым, более того, "защитник" прямо порекомендовал своему подопечному не усугублять своего положения и не наговаривать на почтенного человека. Никто происшествия с учеником не видел, а если мастер и дал тому лишний подзатыльник, так ведь это — дело житейское. И вообще, не дело это, когда простые рабочие на фабричную администрацию с кулаками нападают. И если бы не тот давешний случай на полигоне, то о нём и вовсе никто бы не побеспокоился.

— Простите, у вас что-нибудь случилось? — отвлек его от размышлений Постников.

— Всё нормально, — отмахнулся Дмитрий, не желая посвящать незадачливого канцеляриста в свои проблемы.

— Просто у вас такой вид... кстати, избитый вами молодой человек оказался мелким воришкой. Он в первый раз в околотке, но у него оказывается есть общие знакомые с здешним Иваном.

— С кем?

— Ну, с Котом. Он ведь по тюремной иерархии считается "Иваном".

— В авторитете, что ли?

— Да, можно сказать и так.

— А ты откуда знаешь?

— Ну, я же всё-таки немного журналист. Умение разговаривать с людьми и узнавать подробности — мой хлеб.

— Что-то поздно ты спохватился, Николай Николаевич.

— Ваша правда, — вздохнул сиделец. — Сейчас я бы не совершил такой ужасной ошибки... можно мне присесть?

— Нет.

— Понимаю. Ну, как хотите, просто у меня была любопытная информация для вас.

— Всё равно — нет.

— Ладно. Но этот новичок, с которым вы так грубо обошлись, рассказал, что вы очень похожи... ой, кажется к нам идут.

Не успевший договорить канцелярист мгновенно испарился, а к Будищеву уже подходил один из подручных Кота.

— Вас просят подойти, — состроил он умильную рожу.

— Раз просят — подойду.

— Ах, какие у вас прекрасные чеботы, — неожиданно всплеснул руками посланец, уставившись на опорки Будищева. — Будет жаль, если с вами что-то случится. Может, завещаете их мне?

— Я бы с радостью, — усмехнулся тот, — но все дело в том, что они уже завещаны.

Уголовник в ответ только усмехнулся, но интересоваться наследником и душеприказчиком по этому делу не стал, а как только они подошли к нарам Кота, и вовсе сделал вид, что его тут нет.

— Звал? — коротко поинтересовался Дмитрий у авторитета.

— Садись, в ногах правды нет, — без улыбки предложил тот.

— Её — нигде нет, — покачал головой Будищев, оставшись стоять.

— Это как сказать, — покачал головой глава местного преступного мира и перешел к делу. — Вопрос к тебе есть, мил человек.

— Спрашивай.

— А ты не перебивай старших! — Вдруг окрысился Кот, мгновенно перейдя от ленивой небрежности, к яростной агрессии. — Мы тут люди простые — богобоязненные, и всяких разных не любим!

— Ты про что?

— Да про то! Принесла птичка в клюве весть, что объявился какой-то солдатик черноусый, который себя посланцем нечистой силы объявил. Что скажешь?

— Ничего, — пожал плечами гальванёр. — Солдатом я был, так ведь нас таких не одна тысяча в Питере. Усы носить тоже закон не возбраняет. А про "нечистую силу" я, кроме того, что батюшка в церкви говорит, ничего не ведаю.

— Ой ли?

— Вот тебе крест!

— Да врет он всё, Кот! — вмешался, гундося из-за сломанного носа, молодой парень пытавшийся согнать Дмитрия с нар. — Я его срисовал, когда он к Аньке-портнихе захаживал. А потом, как гадалка жаловаться стала — сразу всё понял!

— Какая гадалка? — резко обернулся Будищев, вызвав приступ паники у обвиняющего его уголовника.

— Какая надо! — отшатнулся он.

— Ты — крохобор, вещи воруешь, а она находит?

— Тебе какое дело? Она положенное платит!

— А как платить не захотела, сказала, что у неё пенёнзы* нечистая сила отняла?

— Рябая врать бы не стала, — уже менее уверенно промямлил воришка.

— Конечно-конечно, — ухмыльнулся Будищев, — она же всем только истинную правду говорит!

— Кажись усатый дело толкует, — хмуро заметил молчавший до сих пор щербатый.

Кот в ответ недовольно зыркнул, но возражать не стал.

— Ладно, живи покуда, — лениво процедил он, вернувшись в своё обычное состояние. — Но учти — я за тобой слежу, вдругорядь спрошу и за это!

Вернувшись на нары, Дмитрий тяжело свалился на них и с трудом перевел дух. Сердце стучало, на лбу выступили крупные капли пота, а спина и вовсе взмокла, будто он ворочал что-нибудь тяжелое. Разволновался так, что в разговоре с ворами стал употреблять польские словечки, будто это были евреи-маркитанты.

Кажется, он опять прошел по краю, едва не свалившись в ненужную ему пропасть. Какого чёрта, он вздумал проучить старую бандершу — Ряполову? Можно подумать, ему Анна родня или любовница! Да и мастера бить не следовало, по крайней мере, прилюдно, вполне можно было на него Барановским стукануть. Этому псу хозяйское неудовольствие хуже палки. Эх, Митя-Митя, что же ты творишь!

— С вами всё в порядке? — раздался рядом шепот Постникова.

— Не дождешься, — с досадой отозвался Дмитрий.

— Ну что вы такое говорите! — даже обиделся бывший канцелярист. — Право, мне было бы очень неприятно, если с вами произошло какое-нибудь несчастье.

— Так ещё ничего не кончилось.

— Вы думаете?

— Знаю.

— Это было бы очень печально.

— Тебе-то, какое дело?

— Да так, — пожал плечами неудачливый чиновник. — Вы показались мне хорошим человеком, хоть и немного озлобленным. А как смело вы отвечали обвинявшим вас. Я бы так не смог!

— Точно, — засмеялся Будищев. — Зашел во двор, а там двадцать собак — еле отгавкался!

— — — — — — — — — — — — —

#Пенензы. — Деньги (польск.)

С вами бывает такое, чтобы очень хорошо начавшийся день, вдруг, как по мановению волшебной палочки злобного колдуна, превратился в чёрт знает что? Вот с Максимом Евграфовичем Никодимовым — помощником околоточного, именно так и произошло. И началось вроде с мелочи, просто штабс-капитан Деревянко, придя на службу как-то уж больно весело на него глянул, будто тот, прости Господи, в одних исподних на службу пришел.

Затем, появился адвокат господ Барановских и попросил встречи с задержанным Будищевым. Это бы и нестрашно, потому как ничего тот арестованному не пообещал и помогать не собирался, это по унылому виду дебошира было заметно. Однако же острое чувство несоответствия кольнуло старого служаку в грудь. Чего это баре своего поверенного прислали ради мастеровщины?

После этого городовой среднего оклада Ефим Ложкарев за каким-то бесом притащил к участковому артиллерийского офицерика. О чём они могли толковать было решительно не понятно, всё же гусь свинье не товарищ, как и полицейский гвардейцу, а вот, поди, же ты!

— Случилось чего? — подозрительно спросил помощник околоточного.

— Да что вы, Максим Евграфович? — делано изумился тот.

— Не лги, Ефим!

— Да ничего не случилось, — не стал более запираться полицейский и доверительно подвинулся к начальнику. — А только чует мое сердце, поедет ваш свояк на каторгу!

— С чего бы это?

— Так ить мальчонку-то ученика он едва не до смерти покалечил!

— Какого ещё мальчонку?

— Того который в Петропавловской больнице лежит. Ожил болезный, да и показал, что мастер его избил. Стало быть, Будищев-то его в отместку благословил. Вот он как!

— Да что же это такое! — вскипел оскорбленный в лучших чувствах старый служака. — Где же видано, чтобы почтенного человека бить можно было, за то, что он неслуха уму разуму поучил?

— Так-то оно так, да только ведь поучить это одно, а увечье нанести — совсем другое. А ну как малец калекой на всю жизнь останется?

— Погоди, — старый служака помотал головой, будто отгоняя наваждение. — а кто же за этого сопливого вступится, чтобы Перфильева под суд отдать?

— За ученика — никто, а вот у Будищева заступники нашлись, и коли дело быстро добром не кончится, так быстро всё поднимут и по-другому повернут.

— Да что же за защитники такие?

— А эвон прапорщик барон Штиглиц пожаловали. Сказывают, что гальванёр наш, ещё когда на службе был, спас его от верной смерти!

— Как это?

— Вот чего не знаю — того не знаю, а врать не привык! Однако же, чего бы в другом случае цельный барон в участок-то к нам заявился?

— Погоди-ка, он из каких Штиглицев?

— Из тех самых, Максим Евграфович!

— Твою же ма... — поперхнулся на слове полицейский, увидев, как прапорщик выходит из кабинета, со всем почтением провожаемый штабс-капитаном.

— Так я могу надеяться? — спросил молодой человек на прощание.

— Конечно, барон, — наклонил голову Деревянко. — Обещаю, что с вашим протеже, обойдутся со всей возможной в подобном случае мягкостью. Все же, георгиевский кавалер. Защитник отечества!

— Честь имею, господа!

— Всего доброго, Людвиг Александрович.

Проводив артиллериста до двери, пристав ловко обернулся на каблуках и пристально посмотрел на помощника околоточного. Затем ухмыльнулся, будто тот и впрямь забыл дома шаровары, и, ни слова не говоря, вернулся к себе.

И, наконец, будто всего произошедшего было мало, через пару часов появился еще один адвокат — по виду немец и с еле уловимым акцентом поинтересовался, можно ли увидеть дознавателя, ведущего дело Будищева.

— Как прикажете доложить? — почтительно спросил его полицейский.

— Александр Гофман, поверенный "Банковского дома Штиглиц", — с достоинством представился тот.

— Ефимушка, — слабым голосом позвал городового Никодимов. — Уж ты скажи Их Благородию, что мне дурно стало, да я домой пошел.

— Конечно, Максим Евграфович, как скажете. А то может фельдшера кликнуть?

— Да что он знает, коновал проклятый, — отмахнулся помощник околоточного надзирателя. — Отлежусь дома — даст Бог, поправлюсь.

— Уж вы поберегите себя, а то ведь вам на следующей неделе экзамен сдавать!

— Сам знаю.

На следующий день Дмитрий стоял навытяжку перед штабс-капитаном Деревянко и преданно ел его глазами, как-то и положено по уставу перед начальствующим лицом.

— Ох и не прост же ты, отставной унтер, — немного насмешливо покачал головой офицер.

— Так точно, Ваше Благородие! — гаркнул в ответ тот.

— Буйствовать больше не будешь?

— Никак нет!

— Смотри, мне на участке драки не надобны.

— Как прикажете!

— Ну, полно, дураком-то прикидываться! — посерьезнел пристав. — Если с завода погонят, чем заниматься будешь?

— Не погонят!

— Вот как?

— Сам уйду, Ваше Благородие. Поработал на хозяев и будет.

— Ты грамотный?

— Читать-писать умею, — не стал вдаваться в подробности своего образования Будищев.

— И выглядишь вроде благообразно, — задумчиво, как будто про себя, пробормотал Деревянко. — Может, в полицию пойдешь?

— Никак нет! Покорно благодарю, Ваше Благородие, но не желаю.

— Как знаешь. Кстати, а что у вас ночью в камере произошло?

— Не могу знать!

— А если серьезно?

— Если серьезно, несколько особо бестолковых ночью до ветра пошли и в темноте зашиблись.

— Раз эдак по восемь?

— Я же говорю, бестолковые! Пошли бы по очереди, глядишь и управились, а они разом поперли, вот друг дружке и помешали.

— Складно врешь, братец.

— Хотите побожусь?

— Не стоит имя Господа всуе поминать. Ладно, можешь идти.

— Ваше Благородие, дозвольте спросить?

— Что ещё?

— Там в камере такой Постников обретается...

— Это какой-такой Постников?

— Ну, такой, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга, в одной манишке.

— А, канцелярист бывший.

— Ну да. Можно узнать, за что его держат?

— Да вроде тебя, только по пьяному делу, и не мастеру, а делопроизводителю по физии залепил. Был бы из дворян, может уже и до дуэли дошло. А тебе какая печаль?

— Да особо никакой. Просто жалко дурака.

— Бывает. Впрочем, особо не жалей. Завтра у него суд, заплатит штраф, да и отпустят.

До дома Дмитрий добрался уже к вечеру, а там его ожидал очередной сюрприз. Только что вернувшийся с работы Аким Степанович стал на крыльце непрошибаемой скалой и велел постояльцу убираться на все четыре стороны. Как не увещевал его Будищев, говоря, что заплатил ему до конца месяца, как не плакала Стеша, пытаясь разжалобить суровое сердце отца, старик остался непреклонным.

— Ишь чего удумал, с мастерами драться! — бушевал он. — Не надобно мне тут таких. Забирай свои вещички, и чтобы близко духу твоего не было!