Апокалипсис every day

— Между пятой и шестой промежуток небольшой, — сказал полковник, разливая.

— Кажется, кто-то говорил то же самое по поводу первой и второй?

— Да у нас вообще между первой и пятнадцатой не принято останавливаться.

Фридрих посмотрел с подозрением. Полковник не то мило шутил, не то ...

Уловив его взгляд, господин Мороз широко улыбнулся.

— Ваше здоровье!

На всякий случай Фридрих приналёг на закуску. Говорят, помогает.

По совместному молчаливому согласию решили сделать перерыв. Полковник немного размяк, показал гостю фотографии семьи, фотографии сослуживцев. На одной из них, большом многоголовом снимке, Фридрих нашёл и майора Феликса, и того лейтенанта.

— А где майор? — спросил с любопытством. — Его не будет сегодня?

— С майором мы уже отмечали немного вчера на работе, да и потом отметим, не в первый раз. А вот когда я ещё с вами посижу, господин Ингер. Говорят, вы скоро нас покидаете?

— Да, скоро полгода, как я здесь. Кончается командировка, по-русски говоря.

— Ну, — широко развёл руками полковник, — Угощаем, чем можем. Разносолов всяких вы и дома поедите, если захочется, у вас поди, там всякого такого разного больше, чем у нас. Мы если и можем чем поразить, так это чем-то необычным. Самовар на свежем воздухе.

— Или шашлыки из человечинки, — не подумав, ляпнул захмелевший Фридрих.

И тут же осёкся, прикусил язык. Но было уже поздно. Старого служаку провести трудно. Взгляд его, брошенный в сторону гостя, красноречиво говорил об этом.

— Что, приходилось пробовать? — якобы небрежно спросил господин Мороз.

— Так и угостить могу, — махнув на всё, сказал Фридрих. И добавил:

— Только при условии, что за этим не последует никаких санкций.

— Если без криминала, — не последует, — твёрдо пообещал полковник.

— И будьте без формы, пожалуйста.

— Само собой, само собой, — засмеялся полковник. — И когда?

— Встретиться надо, обговорить. Как будет свежее мясо, подходящее, в смысле.

— В одном из моргов?

— Разумеется, — ответил Фридрих. — Где же ещё?

Полковник вздохнул.

— В наши дни ни о чём нельзя сказать наверняка... Мало ли?

— Обижаешь, начальник, — твёрдо ответил Фридрих. — Я, конечно, немец, но не душегуб.

Полковник посмеялся.

И они вернулись к столу.

— У вас красивая жена, господин Мороз, — говорил Фридрих, закусывая балыком.

— Ох, сейчас разревнуюсь! — смеялся полковник.

— Нет, правда. Я бывал во многих странах. И нигде не видел таких красивых женщин. Я имею в виду, на улицах. В большом количестве. В Америке есть красавицы. Но все они, или почти все, собраны в Голливуде. На улице или толстухи, или рожа кирпичом.

— А как в Германии?

— В Германии не может быть некрасивых женщин, — по определению. Или Брунгильда, или Лорелея. Не трогайте Германию, господин Мороз!

— Конечно, конечно, — смеялся полковник, — Мы же не под Москвой! Тут я бессилен!

Фридрих погрозил ему пальцем.

— Так в чём же дело, я не первый отмечаю этот факт. Почему? Warum?

— Просто такая порода, — улыбался полковник. — Но это хорошая тема для разговора. Вот, тоже, спрашивает генерал поручика Ржевского: "Поручик, о чём вы думаете, глядя на эту саблю?" "О женщинах, ваше высокоблагородие!" "Почему, поручик?" "А я о них всегда думаю!"

И они, смеясь, начали говорить о женщинах. А что? Очень мужской разговор!

44

Когда Фридрих подошёл к железной двери своего подъезда, сзади к нему обратились на родном языке.

— Немец — это вы?

Фридрих обернулся. Прилично одетый человек в тёмных очках смотрел на него, и от всей его фигуры веяло напряжением, усталостью и опасностью.

— Да, я немец. Из Германии. Из Баварии.

— Я прошу вашей помощи.

Сложенные и убранные в карман тёмные очки скрывали за собой воспалённые, полубезумные глаза, глаза загнанного оленя.

Фридрих вспомнил себя, господина Деница из гостиницы "Центральная", усмехнулся покровительственно этому воспоминанию. Кивнул, приглашая заходить.

— Мне очень нужно как можно скорее вернуться в Германию.

— Что мешает?

— Русские спецслужбы. Они наняли меня как специалиста по настройке специального электронного оборудования. А здесь я слишком много узнал. В том числе и то, что когда во мне перестанут испытывать нужду, я умру.

— И вы решили сбежать?

— Да. Без денег. Без документов — их у меня отобрали сразу же по приезде. Меня возили в специальной машине. Здесь я искал хоть одного немца. В гостинице "Центральная" мне сказали про вас и дали ваш адрес. Вы — моя последняя надежда. Если вы мне не поможете, меня убьют.

Фридрих протяжно вздохнул.

— В этом мире живут умные, те, кто убивает ради денег. Глупые, которые помогают другим бесплатно. И дураки, сующие нос в чужие неприятности. Полгода назад я послал бы вас в полицию. А сейчас я просто глупый дурак. Вам чуточку повезло.

Виталий приехал, когда господин Аксель Лессинг принял ванну и поел. Впервые за три дня. Водка не в счёт.

— Спецслужбы?!.. — Виталий почесал в затылке. — Это серьёзно.

— Подумай. Он твой коллега — тоже пытается выжить.

— Польщён вашим доверием, товарищи немцы, но дело почти безнадёжное. Без документов, без денег...

Фридрих вздохнул и сказал:

— Ладно. Деньги — будут.

— Уже легче. Если деньги есть, будут и документы... Самолёт и поезд отпадают, билеты именные. По паспорту. Остаётся автостоп. Ждать и ловить тебя будут и они, и менты. На западном направлении перекрыто будет всё. Давай-ка ты двигай на восточное. Дальше, но надёжнее. На перекладных — до Владивостока. А там заходишь в порт, спрашиваешь какого-нибудь капитана — моряка — и в Японию. На судне каком, на рыбачке, ну, сам сообразишь, если жить захочешь.

Фридрих вздохнул и полез в шкаф.

— Вот моя карточка. На ней — десять тысяч марок. Таким образом, ты в Японии их сможешь получить. Ну, вот и всё.

Когда грузовик дальних перевозок фыркнул кубами чёрного дыма, зарычал двигателем и унёс господина Акселя Лессинга в сторону страны Восходящего Солнца, Виталий расхохотался от души и сказал:

— А я-то думал, что только мы, русские, можем быть такими дураками!

45

К Васе Фридрих попал на следующий день. В этот день дежурным моргом был именно его морг. Естественно, зашёл поговорить насчёт шашлыков. Санитар встретил немца как родного, пообещал позвонить сразу же, как только завезут подходящее мясо. Так и сказал:

— Как мясо нужное объявится. Так и всё будет правильно! Ё-моё! В первый раз замужем, что ли! Ты чё, Фриня?

Фридрих уже не в первый раз слышал из уст Васи эту разновидность уменьшительного варианта от своего имени. Для привыкшего к Фрицу Фриня звучало — забавно.

— Я понимаю. Товарища угостить — дело нужное, Фриня! Что бы мы делали вообще без товарищей? А, я спрашиваю? За други своя! — на последних словах бил себя в грудь.

Вася явно уже принял. Граммов так несколько. Спирта, разумеется.

Фридрих шутил, дал денег на дополнительные расходы. Вася гордо задирал голову, снова стучал себя в грудь, но деньги — взял. Фриня в этом и не сомневался.

Проходя через зал морга, заказчик человеческого банкета на природе на всякий случай осматривал лежащие на столах трупы. Вдруг кто на мясо годен?

И вдруг как споткнулся. Остановился, подошёл поближе. Фотографическая память банкира не подвела. Это лицо он видел где-то. Недавно. Где? Несколько секунд, и в памяти всплывает картина: полковник Мороз показывает ему многоголовую фотографию... Да. Но они встречались и лично. Майор Гаврилин. Первое посещение церкви. И последнее посещение рэкетиров, назвавших это имя

Видя, с каким напряжением немец рассматривает лицо мертвеца, санитар тоже подошёл поближе, наклонился, сделал вид, что всматривается, посопел и вдруг расхохотался.

— Эта, тоже. Приносит, значицца, Марьиванна на урок в класс ежа из лесу. И говорит: "Дети! Вы узнаёте, кто это?" Ну, дети наши окромя мыша американского по ящику ни хрена не знают. Тогда Марьиванна так и говорит: "Дети! А о ком я вам столько рассказывала?" Тогда Вовочка подходит так, и говорит: "Так вот ты какой, дедушка Ленин!"

Чтобы скрыть свой внезапный интерес к незнакомому покойнику, Фридрих небрежно спросил:

— Это есть Ленин?

— Да ну тебя! — захохотал Вася. Замахал руками. — Скажешь тоже! Какой это Ленин!

— А кто это?

— А хрен его знает, товарищ майор! — честно выкатил глаза Вася и почесал пузо.

Фридрих усмехнулся. Во всяком случае, звание покойника санитар определил верно.

46

На человеческий шашлык полковник Мороз оделся в старые, заплатанные джинсы, а также брезентовую куртку, так называемую "ветровку". Обычную одежду туристов, рыбаков и прочих, вольно бродящих по природе людей.

Санитар не подвёл. Мясо оказалось свежайшим, аппетитным даже на вид, в меру вымоченным в уксусе. Не зная, что куски срезаны с трупов в городском морге, и не подумаешь ничего такого. И в самом деле, мясо как мясо. Вася так и сказал, нанизывая человечину на шампур и пристраивая её над углями.

— Мясо — оно и есть мясо. И неча рожу кривить. Чем тело коровы отличается от тела длинной свиньи? Мне, давно уже, учёные люди говорили. Что, дескать, далеко от нас, на островах каких-то там, тамошние людоеды так человека и называют: длинная свинья. А что? Если хорошенько подумать, то и правда, на самом деле-то! И длинный он, человек, а уж свинья-то какая! И уж если говорить взаправду, положа руку на сердце, то истинная свинья и есть человек. Потому как поступает он — по-свински.

— А мне учёные люди говорили, что и по своим генам человек тоже близок к свинье. Дескать, что придумали всякие там врачи из свиньи разные там органы вырезать и человеку их пересаживать. И приживаются, заразы!

Это полковник. Как говорит! И говорит, как пишет! По стилю речи Вася не отличал его от знакомых своего круга. И сразу же признал за своего. А уж после того, как полковник вынул из-за пазухи бутылку водки и, хитро подмигивая, разлил её по стаканам, также принесённым с собой, а потом, для закусывания, вынул из кармана бутерброды с салом, сыром и килькой... Вася даже обиделся, что его раньше не познакомили с таким хорошим человеком.

— Поди, сам-то с таким клёвым корешем давно кучкуешься, — с обидой говорил санитар. И шмыгал носом от обиды.

— Ты чё, Фриня? — говорил полковник и честно моргал глазами.

Фридрих только руками разводил.

Предложенный ему стакан бодяжной водки, того же шила, по сути говоря, из невесть какого спирта, невесть в каком подвале перемешанного с водопроводной водой и разлитого в плохо отмытые бутылки с этикетками известных марок, — только перекрестил размашисто и сказал вслух:

— Чур, меня! Изыди, нечистый дух, останься, чистый спирт!

Это немец-то!

— Я, тя научу, — говорил санитар, тоже крестил стакан с бодяжным шилом, после чего таращил глаза и, стараясь говорить басом, произносил дьяконским распевом:

— Господи! Не прими за пьянство, прими за лекарство!

Не пьём, господи, а лечимся!

Не через день, а каждый день!

И не чайными ложками, а стаканами!

И не за ради пьянство окаянного, а за дабы не отвыкнуть!

Залпом опрокидывал стакан, нюхал рукав и сипел хриплым голосом:

— Хорошо-то как! Прямо как Христос босыми ножками по душе прошёлся!

И кивал Фридриху на бутылку. А того от одного запаха только передёргивало.

Полковник веселился на славу. Щурил глаза, говорил серьёзным тоном сентенции алкогольного общения, типа: "Водка без пива — деньги на ветер!", "Закуска градус крадёт!", "Всяк выпьет, да не всяк крякнет!", "Иже её, мамочку, и монаси приемлют!". Фридрих, немного подумав, тоже принял его манеру поведения. Только санитар Вася, обрадованный новым знакомством, воспринимал всё всерьёз. К тому же пропущенные стакан-другой водки привычно повлияли на его сознание.

Пока жарился шашлык, и плоть какого-то бедняги, вместо того, чтобы мирно покоиться в гробу, ожидая захоронения и бесполезного гниения в земле, готовилась к тому, чтобы сгнить в чьём-нибудь желудке, полковник и санитар выпили две бутылки водки на двоих. Добавив ещё полутора литровую бутыль пива. На каждого. Адская смесь! Фридрих только ужасался и качал головой.

А полковник расходился вовсю. Подмигивал Фридриху и начинал тонким голосом петь песню со словами: "Эй, мороз, мороз, не морозь меня...", называл санитара "братан" и говорил на каком-то жутком уголовном жаргоне. И санитар его понимал!

Изрядно окосевший Вася бормотал под нос о горячем формалине и что оргия будет правильная. Фридрих не знал, куда глаза девать. Полковник улыбался.

— А водочки-то? — жалобным голосом кивал Вася на бутылку.

— Не-а, — отвечал Фридрих. — Я сегодня медитирую на вобле!

И в доказательство своих слов вытащил огромную воблину, с размаху оббил её об собственное колено, взъерошил чешую и зубами, с мявом и рычанием, начал обдирать шкуру, готовясь пожрать труп несчастной рыбины. Пивали они на этих брёвнышках! Повременим!

Полковник обнимал Васю за плечи, и они пели "Мурку" на два голоса.

Наконец, пришла очередь шашлыков. Надо отдать должное Васе, даже во хмелю он тщательно следил за приготовлением мяса. Пахло, действительно, вкусно.

У Фридриха проснулась совесть, он чесался, зевал, отвлекался на рыбу, и всячески увиливал от пожирания жареной человечины.

Наконец, это стало заметно даже Васе. Санитар некоторое время смотрел на немца, и на лице его явственно проступила незаслуженная обида.

— Фриня! Ну, чё, ты прям как этот самый! Как неродной, в натуре. Сам же напросился, хорошего человека привёл, а сам же и не ешь. Не по понятиям получается!

— Ты же у нас христианин? — поддержал разговор полковник. — Ну вот. Вас же в церкви причащают плотью Христовой? Ну, дык, и того, — и причастись!

— Верно! — обрадовался Вася. — Моя-то дура — тоже! По праздникам своим тащит в дом из церкви всякую гадость. Причастись, грит, тела Христова! Я ей — дура! грю, это ж — тесто! А она мне: а ты тесто жуй, а сам глаза закрой и в уме представь, что ты плоть Христову вкушаешь. А я ей — ну ты, старуха, ващще! Это ж прям...

И Вася заводил в воздухе руками, не находя нужных слов.

— Ментальный онанизм, — тонко закончил его мысль полковник. Уста его змеились вольтеровской улыбкой, а глаза — ленинским прищуром.

— О! — сказал Вася и повернулся к Морозу. — Держи кардан!

И они обменялись крепким непечатным рукопожатием.

Фридрих посмотрел на шашлыки, вздохнул, перекрестил мясо в манере Васи, после чего произнёс, копируя санитара:

— Изыди, трупный яд, останься, тело Христово.

И стал кушать.

Вася ел, как обычно. Для него это просто еда. Еда как еда. А под водочку так и совсем гожо. Под такую закусь и два литра выкушать не грех! — утверждал он между глотками.

Полковник жмурился, прикрывал глаза, слегка улыбался чему-то своему, внутреннему, но шашлыки кушал. Он приехал, чтобы отведать это блюдо, и он его вкушал. Для чего это ему понадобилось, бог весть, как говорят русские, но явно не для баловства. Потому что слишком явно, для Фридриха, проступала в поведении, а также в спокойной физиономии полковника некая исследовательская черта.