Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Коньяка и кофе нет, дорогой друг. Утро, не завезли еще. Выдохшееся пиво вас не устроит?
— Есть пиво? — Белыч, кряхтя, встал на карачки.
— Нет, пива тоже нет. Это я так — настроение поднять. Яиц тоже нет, вороны плохо несутся. И сливок нет. Круассаны были. Зачерствели, я их выбросил.
— А что есть?
— Булка плесневелая, колбаса, — он посмотрел на огрызок в своей руке, — второй свежести, тушняк житомирский в жестяной банке. Чая немного.
— Вы все так вкусно разрекламировали, уважаемый! Я беру все! — Белыч взял остаток колбасы, принялся завтракать.
Петрович хотел еще что-то сказать, но посерьезнел, вылил себе в стакан остатки чая, достал сигарету и закурил.
— Что дальше? — мне уже надоело сидеть перед Пузырем.
— Да как всегда, — пожал плечами Белыч, — краткий инструктаж, и в путь. Дай чай допить! Проверьте пока оружие, патроны. Стрелять много придется.
— Стрелять? Стрелять я люблю, — поделился Петрович, — были бы мишени достойные.
По совету проводника я проверил Сайгу, проверил патроны, осмотрел себя. Не найдя ничего, на что стоило бы обратить внимание, стал ждать, когда Петрович закончит разборку-сборку своего арсенала.
Было как-то неловко, не то чтобы появились какие-то предчувствия, но неуверенности прибавилось. Доводилось слышать раньше, что для некоторых сталкеров телепортация через пространственные пузыри заканчивалась не очень хорошо. Народ придумывал разные байки: шептали, что пузыри сами выбирают: кого и куда отправить, и если для одних переход был делом привычным и обычным, то другие, войдя за тонкую колышущуюся стенку, пропадали навсегда. Говорили и о свернутых пространствах, где заблудившихся находит Картограф; и о параллельных вселенных, из которых уже никогда не вернуться; некоторое количество рассказчиков настаивало на перемещении во времени; были и такие, кто считал пузыри воротами в Ад. Не знаю, кто из местных фантастов был ближе к истине в своих догадках, думаю, что те, кто пропал — просто умерли. И хотя процент пропавших был относительно невысоким — примерно один человек из трех сотен, прошедших через пузырь — слухи вокруг каждого случая множились, обрастали миллионом подробностей и якобы сбывшихся знамений. Оптимизма это, конечно, не добавляло.
— Готовы? — Белыч стоял перед пузырем растопырив руки в стороны, словно пытался обнять аномальное образование.
— Да.
— Всегда готов! — Петрович не желал прощаться с пионерским детством.
— Тогда внимательно слушайте, что я вам скажу. Во-первых: нам нужно пересечь пузырь насквозь, это около десяти-двенадцати шагов. Внутри не видно ничего, яркий слепящий свет со всех сторон, поэтому глаза рекомендую закрыть. Ничего не слышно, я уже не говорю о запахах и прочем. Бежать внутри не рекомендуется: есть точка зрения, что таким образом можно выпасть из текущего времени. Просто заходите и десять-двенадцать шагов в том же темпе по прямой линии. Понятно?
— Может, веревкой связаться? Или там руку друг другу на плечо? — Петрович немного занервничал.
— Как правило — не помогает. Переходя сквозь стенку, каждый оказывается один: веревки рвутся, спутники пропадают. Не бойтесь, если все сделать правильно — пройдем. Статистика работает на нас. Вот еще что: выход для каждого индивидуален — кто-то пройдет легко, даже не заметит разницы между входом и выходом, другому придется падать с метровой высоты, ну, и так далее. Вышедших под землей пока не замечали. Вопросы — не по природе пузыря — с этим к Сахарову, а по прохождению есть?
Мы с Корнем переглянулись и обреченно пожали плечами.
— Тогда пошли, — Белыч сделал пару шагов вперед и, окруженный тонким неистовствующим ореолом белого света, пропал.
— Давай, Макс, твоя очередь, — как-то натужно, без присущего ему энтузиазма, прошептал Корень.
Я подошел к тому месту, где пару секунд назад стоял наш проводник, набрал в легкие побольше воздуха, закрыл глаза и шагнул следом.
Зона. Полтора месяца до событий.
— Ты пойми, Максим, любой поступок должен наказываться или вознаграждаться. Если нет последствий — пропадает мотивация к совершению чего-то хорошего, и появляется чувство безнаказанности у совершивших дурное. Т-с-с-с, — Зайцев часто прикладывался к баллончику с кислородом, а вентиль в открытом положении слегка подтравливал. — Конечно, когда все делается на виду, когда преступление очевидно противоречит законам и может быть доказано опросом свидетелей, когда есть, в конце концов, обученные следователи, адвокаты и судьи, можно рассчитывать на какую-то объективность. Но! В нашем частном случае, или — если хочешь — в двух отдельных, нет свидетелей, нет улик, ничего не доказуемо. А преступление есть. И не просто там мелкое мошенничество, а смерть одного человека — твоего отца и тяжелая инвалидность другого — моя. Ладно, пусть бы просто уголовщина, но ведь еще имело место и предательство, которое никак не классифицируется ни Уголовным Кодексом, ни Гражданским, никаким! Т-с-с-с. Хотя мне кажется: преступления хуже предательства просто не существует. Не зря Родина за него карает так строго. А если предали просто человека? Кто покарает предателя?
Я много времени прожил здесь, надеялся обрести хоть малую часть того здоровья, которое бы позволило мне покинуть Зону, и заняться делом самому. Недавно понял, что не смогу этого сделать никогда. Честное слово, я хотел удавиться. И сделал бы это, не притащи мне Фюнф сталкерский приборчик. Там я увидел твою фотографию, сделанную недалеко от завода "Росток". Тебе говорили, наверное, что ты очень похож на отца? Говорили? Не верь, ты не просто похож — практически одно лицо.
У меня появилась надежда! Тс-с-с-с. Мои помощники когда могли присматривали за тобой. Жаль разговаривать на понятном тебе языке не умеют. Наша встреча могла состояться гораздо раньше. Постепенно я узнал твою историю, собрал ее из маленьких фрагментов. И так понял, что в твоем появлении здесь тоже отчасти виноват Корнеев. Я прав?
Я лежал на грубо сколоченной лежанке, уже осознавая себя целым человеком, а не как было совсем еще недавно — грудой отдельных частей больного организма. Я даже попытался вставать, сопровождаемый парой бюреров, вернулся аппетит, выздоровление шло полным ходом. А с утра сегодня явился Зайцев, видимо, посчитавший, что я достаточно здоров для серьезного разговора. Он представился по фамилии, показал фотографии, на которых я узнал трёх майоров — отца (он действительно был сильно похож на меня, или наоборот, я — на него?), Зайцева и Корнеева, назвался давним сослуживцем обоих и попросил помочь в деле восстановления справедливости.
Ему нужен был Корнеев Иван Петрович и не где-нибудь, а здесь — в Зоне. Живым.
— Поэтому я прошу тебя послужить нам обоим, — продолжал Зайцев. — Ты возьмешься?
— Что он Вам сделал? — слова мне пока давались плохо, распухший язык мешал произнести половину звуков, но Зайцев понял.
— Я тебе все расскажу, Максим, — Зайцев на пару минут задумался, что-то вспоминая. — Мы были когда-то друзьями. И хоть все трое служили по разному — я на штабных должностях, твой отец был очень хорошим тыловиком, а Корнеев работал в поле: разведка, диверсии — мы доверяли друг другу. Корнеев всегда был человеком действия. — Зайцев невесело усмехнулся. И вновь припал к своему баллончику. — Тс-с-с-с. Эта дружба началась еще с курсантских времен. Потом было много совместно пережитого и всегда мы держались друг друга. Не буду разводить розовых соплей. Я все же в прошлом — военный. Когда Армия стране стала не нужна, мы остались служить, но с каждым годом становилось все хуже и хуже. Надо было как-то выживать, и мы втроем организовали небольшой бизнес по реализации списанного имущества. Мы много работали и через некоторое время у нас, тс-с-с-с, появилось некоторое количество средств. Мы не были генералами и у людей вокруг стали возникать вопросы о наших доходах. Приходилось выкручиваться. Какое-то время нам удавалось сохранять наше предприятие. Даже немного расширить. Потом встал вопрос о том, стоит ли оставаться на службе дальше. Мы хотели выйти в отставку все вместе, и даже подали соответствующие рапорты.
Работали только с наличной валютой. Но сложилось так, что охраной кассы занимался Иван. И однажды он нас с Сергеем просто сдал чичам. Т-с-с-с. Нас увезли в какой-то горный аул, Сергея подстрелили, когда мы пытались бежать. Во второй или третий раз. Он умер от гангрены. Они даже не пытались его лечить! Мне повезло больше, я смог выбраться, но спрятаться от бывших рабовладельцев смог только здесь. Я провел в ауле девять лет. Без документов, без контактов, на что другое я мог рассчитывать? У Болотного доктора застрял еще на год.
Здесь я узнал, как распорядился Иван нашим наследством. Про банк и остальное. Я подумал, что если не найду способа его наказать, мне нечем будет оправдаться перед Сергеем. Когда мы встретимся там. — Он показал пальцем на небо. — Вот такая история.
Я молчал. Не знаю, как передать всю злость и ненависть свалившиеся на меня. Запершило в горле. Говорить я не мог.
Зайцев сквозь свои седые редкие космы смотрел на меня блеклыми, давно выцветшими глазами, его трясущиеся руки сжимали баллон с кислородом. Клетчатый плед, наброшенный на колени, скрывал под собой инвалидную коляску. Он спросил еще раз:
— Ты возьмешься помочь мне?
Как будто, после того, что он мне рассказал, у меня был какой-то выбор! С другой стороны, я уже давно подумывал о том, как бы устроить Ивану Петровичу большой карачун, и только отсутствие морального оправдания в какой-то мере меня останавливало. Теперь такое оправдание появилось, но оставались несколько невыясненных вопросов.
— Могу я... задать несколько вопросов? — Спросил я. Совсем не уверен, что для собеседника фраза прозвучала именно так, как я рассчитывал. Слова давались тяжело — начиная от правильных формулировок и заканчивая произношением. Но Зайцев меня понял.
— Конечно, Максим. Спрашивай. Если я что-то знаю — отвечу.
— Когда отец пропал... нам еще долго приходили почтовые переводы... Пока я не закончил университет. Кто?
— Кто их посылал? Нет, Максим, я не знаю ответа. — Он снова задумался. — Думаю, что Сергей успел что-то отложить. Да, скорее всего, так.
— Есть план?.. Как Корнеева в Зону...
— Да, Максим. Даже скажу больше — этот план работает уже почти год. Мне лишь нужен кто-то, кому Иван поверит. Кто-то, кого при этом он сможет полностью контролировать.
— Что... я должен делать?
— Тебе нужно уехать поближе к Ивану. Оказаться в его руках. Он поручит тебе одно важное дело в Зоне.
— Дальше...
— Вернешься в Зону, выполнишь поручение, доложишь Корнееву. Предложишь ему забрать у тебя предмет, но только на территории Зоны в условленном месте. Там будет ловушка, где его возьмут мои бюреры. Все.
— Почему он пойдет на это?
— Встретиться с тобой здесь? Приманка очень хороша. Так хороша, что не пойти он просто не сможет.
— Что это? — В горле пересохло, мне отчаянно хотелось пить, но Драй, исполнявший обязанности поилки, обязательно подмешивал в питье какую-то гадость, от которой я почти мгновенно засыпал. А судя по решимости Зайцева — разговор нужно было завершить сегодня.
— Прости, Максим, не скажу. Это для реалистичности. Если Иван поймет что-то, почувствует, проявит малейшие подозрения — нам о своих планах придется забыть. Ты понимаешь?
— А если он почувствует... мою ненависть?
— Тогда он спишет её на ваши непростые отношения. — Зайцев улыбнулся. — Они ведь непростые?
— Да. Я согласен.
— Вот и хорошо, — он снова улыбнулся, только в этот раз недобро. — У нас еще будет время поговорить. Отдыхай пока. Восстанавливай силы.
Он сжал своей высохшей куриной лапкой мою забинтованную ладонь, зачесал свои волосы наверх, мягко заработал электромотор его коляски, Зайцев развернулся и выехал из моей палаты.
Моя сиделка Драй как будто ждал этого — дверь не успела закрыться, а он уже суетился возле меня со своей поилкой. И как обычно после его снадобья я провалился в сон.
Рыжий лес.
Я выпал из воздуха как из ледяной воды — жадно хватая ртом каждый вдох, чувствуя, как судороги пытаются скрутить тело. Сердце бешено колотилось, мне казалось, что его стук слышно вокруг на многие километры. Но не это было главным: вдруг пришло понимание, что со мной что-то не так. Совсем не так, как я к тому привык. Пропало постоянное чувство самоидентификации, я больше не ощущал себя Максимом Бергом, не чувствовал это имя своим. Был ли это эффект прохождения пузыря или что-то иное? Я не знал. Но почему-то ясно чувствовал, что отныне я и Макс — два совершенно разных человека. Я не мог подтвердить своё новое ощущение ни воспоминаниями, ни чем-то другим, но оно было настолько ярким и сильным, что сомневаться в его правильности я не смог.
Теперь я точно знал, почему Корнеев не обнаружил на моей спине татуировки и шрама под коленом — потому что их там никогда не было! Но у Макса — и это я тоже знал — они были! Как это возможно?! Я помню все о Максе — вплоть до щенячьей радости охватившей его (или все-таки меня?) в шесть лет, когда своими тонкими ручками он вырезал из соснового бруска ржавым ножом свой первый кораблик. Помню как-то странно: очень отчетливо и в ярких красках, но все же словно как о нарисованной на картоне картинке. Со впечатляющими подробностями, и в то же время не так, как помнят свое прошлое.
Я ощупал лицо — лицо Макса, оно же мое. Мое — это чье?
Что все это значит? Я обязательно разберусь с этим позднее, сейчас не время. Люди, которые идут со мной — Корень и Белыч, черт!.. я совсем не желаю выглядеть в их глазах сумасшедшим! Я останусь Максом. Пока это удобно всем. Но обязательно разберусь. Потом.
Наверное, я слишком долго был погружен в себя, потому что вдруг понял, что меня трясут. Издалека долетели слова, постепенно приближаясь и набирая громкость:
— Макс! Макс! Да что с тобой?! Макс! — Корень орал в самое ухо.
Белыч стоял рядом, с интересом наблюдая сцену, не преминув ехидно заметить:
— Я же говорил, что он тормоз.
— Да ладно тебе, — Корень махнул на него рукой, — видишь же — парня накрыло! Макс? Ты как?
Я уже вполне осмысленно оглядывался по сторонам, сознавая, что переход удался и мы в Рыжем лесу.
— Нормально. Не надо меня больше трясти. Я давно так стою?
— А? — Видно было, как Петрович расслабился. — Секунд пятнадцать. Рот открыт, слюна течет, потом ощупывать себя начал. Даун как есть — в самом чистом виде! Что случилось?
— Не знаю... — Голос определенно похож на тот, который я помню у Макса. И на мой... тоже похож. — Вроде как заново родился. Наверное, Пузырь так подействовал.
Я огляделся. Вокруг действительно было место, получившее название Рыжий лес. Стволы деревьев, полувысохшая, но оставшаяся навечно на ветках листва, разнотравье — все было цвета яркой свежей ржавчины. Висевшие на деревьях мётлы жгучего пуха — обычное здесь украшение всего, что возвышалось над землей более чем на метр, сильно побитые последним Выбросом, колыхались вслед за волнами еле заметного ветерка.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |