| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Как раз встретил Вашего сына по пути в школу, а он пригласил меня к себе домой. Вот и думаю — а почему бы и нет? Я хотел бы с ним побеседовать, но могу это сделать только с Вашего согласия. И, конечно же, в Вашем присутствии, — Колесниченко разве что ножкой не шаркал.
Но именно такое обращение подкупило суровую женщину. Татьяна Прокофьевна мигом растаяла. И уже даже не стала спорить, по своему обыкновению, ни с сыном, ни с "сотрудником милиции".
— Конечно-конечно, заходите, раздевайтесь, разбувайтесь, вот тапочки, проходите на кухню, я сейчас чай поставлю, — мама Максима засуетилась, заквохтала и умелась на кухню ставить чайник.
— Ты не возражаешь, если мы пока пройдем в твою комнату? — спросил Колесниченко Макса.
— Если Вы думаете, что там увидите что-то интересное, то вряд ли, — усмехнулся Зверь. — Медалей у меня еще нет, грамот тоже, книг разве что до хрена.
— Ну, если много книг — это уже о чем-то говорит, — усмехнулся старший дейтеннант.
— Кстати, с ксивой — это Вы ловко. Контора подготовилась? Небось, у вас там есть удостоверения ассенизатора и космического пришельца?
— У меня нет. А у тебя? — Колесниченко моментально атаковал.
Макс понял, что с комитетчиком лучше не заедаться. Они прошли в его комнату.
Квартира у Зверевых была стандартная — советский кооператив, панельная "чешка", типовой проект. Длинный коридор, слева от прихожей — туалет, ванная, кухня. Далее, по коридору, его комнаты и прямо — зала, то есть, одновременно, и гостиная, и спальня родителей. Ну и лоджия. Как говорится, "не царские палаты"...
Книжный шкаф Макса ломился от книг. Конечно, в основном, приключения, фантастика, но немало было и книг о Великой Отечественной войне.
— Надо же! Иван Кожедуб, Степан Шутов[герои Великой Отечественной войны. Кожедуб — прославленный ас, трижды Герой Советского Союза, Шутов — танкист, дважды Герой Советского Союза. Оба написали книги воспоминаний]. Мемуарами увлекаешься? — взгляд Колесниченко был, как рентген.
— Не только. Вообще историей. Да Вы, в принципе, наверняка уже в курсе, — ответил Макс. И сразу перешел в контратаку.
— Вы, товарищ старший лейтенант, во мне врага не ищите. Не подменили меня в младенчестве и позже тоже не подменили, не подсадили мне в голову американского шпиона. Свои удивительные — удивительные для Вас — способности я могу объяснить очень даже просто. Но не здесь, и не сейчас. И, извините, не Вам. Могу сказать только одно — все мои знания, силы, умения будут направлены только на одно. На защиту Советского Союза! — Макс говорил совершенно искренне и пафосом в его словах и не пахло. Колесниченко это понял. Но не удержался.
— А от кого ты собираешься защищать СССР?
— Понятное дело, от врагов. Но только вредят больше не враги внешние, а враги внутренние. А еще больше вредим мы. Все мы. Вредим сами себе.
— Не понял?
— Вот поэтому, товарищ представитель органов госбезопасности, мы об этом поговорим не здесь и не сейчас, — Макс внимательно посмотрел Колесниченко в глаза.
Тот промолчал.
Ужин прошел в атмосфере взаимопонимания и, так сказать, непротивления злу. Сели на маленькой кухоньке, за кухонным столом, разносолов, конечно же, не было — чай, пирожные "трубочка" (мама Макима была донором и ей выдавали после сдачи крови такой вот паек), оладьи с малиновым вареньем (бабушка напекла), конфеты "Школьные" (в семье Зверевых не жаловали шоколад, а больше любили пастилу). Ну, такое типичное чаепитие в семье среднестатистического советского интеллигента.
Татьяна Прокофьевна пыталась и здесь командовать, как всегда, Макс деликатно молчал, а Колесниченко мягко уклонялся от ее стрел, направленных на подавление воли и полное подчинение ее командирским замашкам.
— Вы, Сережа, с моим оболтусом построже давайте. Он, конечно, не хулиган какой, учится хорошо, но такой размазня, просто разгильдяй какой-то... Несобранный, рассеянный, витает в облаках...
— Разве? — деланно удивился "милиционер". — Я, конечно, не очень хорошо знаю Максима (многозначительный взгляд на Зверя), но по первому впечатлению не сказал бы, что он размазня (еще один взгляд — ну, да, размазал недавно двоих по асфальту). Скорее, Максим просто такая вещь в себе, шкатулка с секретом. Например, Вы же не знаете, а Ваш сын пишет стихи (снова взгляд и ехидная улыбка — давай, выкручивайся). И хорошие стихи, правда, Максим? — Сергей улыбался, но глаза его были холодны. Там щелкали расчеты, мелькали цифры и подводились мгновенные итоги.
— Неужели? — непритворно удивилась Зверева. — Наверное, в мать пошел. Я тоже в юности стихи писала.
"Господи, только бы не стала выволакивать свои стихи сейчас", — с тоской подумал Макс.
Но Татьяна Прокофьевна в этот раз не стала переводить разговор на себя любимую, а заинтересованно посмотрела на сына.
— Максим, ты мне никогда не показывал... Ты давно стихи пишешь?
Макс свирепо посмотрел на Колесниченко. Тот безмятежно улыбался.
— Мама стихи — вещь интимная, понимаешь? Ты мне ведь тоже не показывала свои стихи, правда?
Татьяна Прокофьевна пас не приняла и намек сына пропустила между ушей.
— Скажешь тоже! Я — твоя мать, с чего это я тебе буду показывать свои стихи. Они, во-первых, взрослые, а, во-вторых, это ты мой сын. Ты мне должен показывать что-то, а не я тебе.
— У меня, знаешь ли, тоже стихи взрослые. Нет, не про девочку, в которую влюбился, нет.
— А про что?
— Ну, мама, ты даешь! Прямо как по Жванецкому — один будет выходить и читать произведение, а другой тут же будет объяснять, о чем это, да? О чем стихи? Да обо всем! Обо мне, об окружающем меня мире, о людях... Вот, например, стихи о пуле!
— О пуле? — теперь уже был удивлен КГБ-шник.
Ну, о пуле, обо мне... Вот, слушайте...
я — пуля на излете,
летящая во тьму
и нет в моем полете
ни сердцу, ни уму
ни цели нет, ни места
и нет пути назад
везде в полях окрестных
такие же лежат
я упаду куда-то
лететь недолго мне
я — рядовая дата
не на своей войне.
Воцарилась тишина. Первой, конечно же, неловкое молчание нарушила мама.
— Ну, в принципе, неплохо. Рифма хорошая, ритм. Но какое-то похоронное настроение... Почему лететь недолго? Куда упаду? Почему не на своей войне, при чем тут война вообще? — Татьяна Прокофьевна снова оседлала своего любимого конька. Она разбиралась во всем, ее мнение было главным и все люди на земле должны быть благодарны ей за то, что она это свое мнение соизволила высказать.
Макс молчал. А Сергей Колесниченко как-то очень уж задумчиво посмотрел на Максима.
— Да уж... По-взрослому, ничего не скажу... А еще что-нибудь можешь прочесть?
— Почему нет? Пожалуйста.
И Макс, глядя в упор на Колесниченко, стал читать.
— Не все на свете можно объяснить
Не все, что в мире есть, дано измерить
Когда течет ручей, ты хочешь пить
Когда надежда есть, ты хочешь верить
Но нужен ли очередной вопрос?
И что с того, что ты ответ узнаешь?
Ты думал, что во сне опять летаешь,
А оказалось, что ты просто рос.
Воспринимай все так, как видишь сам
И ты откроешь многое впервые
Стремиться к неизведанным мирам
Почетнее, чем знать, что есть такие.
И музыка — гармоний тонких нить
В иное лишь тебе откроет двери
Не все на свете можно объяснить,
Не все, что в мире есть, дано измерить!
На этот раз замолчала и Татьяна Прокофьевна. Наверное, все же осознала, что 12-летний мальчик читает стихи, которые не всякий взрослый напишет. Феномен Ники Турбиной в СССР раскроется только в 80-х, она ведь только родилась — в 1974 году. Поэтому стихи Максима Зверева, которые он напишет только через двадцать лет, сейчас произвели на его мать сильное впечатление. И не только на мать...
— Спасибо, Максим. Я тебя понял. Но, думаю, чтобы тебя понять лучше, нам надо еще встретится. — Колесниченко сделал паузу. Потом встал из-за стола.
— Ну, что ж, спасибо, дорогие хозяева, за угощение, за прием, но гости, наверное, надоели вам, да и пора мне — служба. С Максимом я поговорил, мне, в принципе, достаточно, но завтра я все-таки приглашу его к нам в управление. Это больше по линии спорта — в "Динамо" хотят на него посмотреть, возможно, пригласят на сборы.
— Завтра же школа, — привычно вскинулась Зверева.
— Можете не беспокоится, Татьяна Прокофьевна. В школе у Максима полный порядок, да Вы и сами его дневник, наверное, смотрели, а я в школе договорился. Так что, Максим, завтра жди звонка, позвонят тебе и расскажут, куда и во сколько прийти. Понял? — Колесниченко подмигнул Максу.
— Так точно, товарищ старший лейтенант. Буду ждать изо всех сил. — с улыбкой ответил Макс.
— Да, кстати, ты форму спортивную с собой возьми, капу не забудь. Самбовки и куртку выдадим.
— Капа — это что? — проявила неосведомленность Татьяна Прокофьевна.
— Капа, мама, это вставка такая во рту, накладка на зубы, чтобы их не выбили, и чтобы челюсть не сломать, — ответил Макс.
— Какие там челюсти, кому ломать? — вскинулась сразу Зверева.
— Мама, это боксеры все надевают, обычная вещь. А как боксировать по-другому?
— А самбовки, куртка зачем?
— А Максима сразу проверят и по боксу, и по самбо. Он у вас вундеркинд, говорит, что дед его тренировал, да? — Колесниченко улыбнулся Максу, уже язвительно.
— Ну, дед — это отец мужа, он там с головой дружил не очень, как и вся их семейка, — раздражение, наконец, прорвалось у Зверевой наружу. — Не знаю, чему он там Максима учил, только поздно что-то его учеба дала результат. Раньше все больше его в школах лупили, а тут на тебе — бокс, самбо. Прямо "Неуловимые мстители" какие-то, — Татьяна Прокофьевна тоже мастер поязвить.
— Главное, мама, результат! Так мне тренер говорит, — Макс отмахивается от начинающей новую нотацию матери.
— Главное — чтобы этот наш мститель больше никому не мстил, — прозрачно шутит ГБист.
— Ну, да, конечно, маленький мальчик нашел пулемет — в городе больше никто не живет, — тут же отозвался Макс.
— Вы не возражаете, Татьяна Прокофьевна, если Ваш сын меня немного проводит. Тут у вас хулиганы иногда шалят, а Ваш сын — гроза хулиганов, поможет работнику милиции, если что, продолжал шутить Колесниченко.
— Конечно-конечно, Максим, проводи товарища милиционера. Вы, Сергей, заходите, если что. Чаем напою...
...стихи почитаю, — заканчивает уже за дверью Макс.
— Ну ты и язва, Максим, — удивленно констатирует Колесниченко. — Мама у тебя такая хорошая, энергичная, стихи вон в кого у тебя пошли. Мамины гены.
— Возможно, мамины, а возможно, бабушки-дедушки. Вообще-то, это не цвет глаз или рост, такие способности не прописаны в наших генах, я думаю, — флегматично ответил Зверь. — Вы, товарищ старший лейтенант, что-то уточнить хотели. Важное?
— Да, при матери говорить не хотел, а сказать надо. Сегодня тебя прощупывали. И, думаю, делали это коллеги тех, кого ты так удачно — для себя, и неудачно для них — тормознул в сберкассе. И то, что ты тут мне так эффектно продемонстрировал, их только подготовило к тому, что ты — не простой паренек. Мне не надо было показушничать, я и так все про тебя знаю и многое уже понимаю. А вот эти субчики теперь подошлют к тебе не каких-то сопливых пацанов, а ребят посерьезнее. И вряд ли они будут с тобой разговаривать так, как сегодня. В общем так. С завтрашнего дня ты будешь под нашей охраной. Негласное наблюдение и все такое. Передвигаться по городу — только с нашим сотрудником, он у тебя будет. Завтра выйдешь из дома и вот здесь, за углом тебя будет ждать наш автомобиль, по телефону утром скажу тебе номер. Вот так вот. И еще — завтра в спортзале городского УВД будет проходить семинар по силовому задержанию для оперсостава МВД, будут и наши сотрудники. Покажешь, на что ты способен, посмотрим на твой уровень, ты же говорил, что не только спортивные виды борьбы знаешь. Вот и посмотрим, — Колесниченко хлопнул Зверя по плечу.
— Да ты расслабься, чемпион. Кое-что мне все еще непонятно, но какие-то моменты я для себя прояснил. Завтра еще кое-что. Но чтобы это завтра состоялось, а также послезавтра, после послезавтра и так далее, выполняй все мои инструкции. Договорились?
— Яволь, херр обер-лейтенант, — шутливо вытянулся в струнку Максим. — Или мне правильнее называть Вас оберштурмфюрер?
— Мда... "Со мной можно — с другими не советую". Кажется, так в "Семнадцати мгновениях" отвечает ваш тезка по фамилии Штирлиц["Семнадцать мгновений весны" — культовый советский многосерийный художественный фильм, снятый в 1973 году режиссером Татьяной Лиозноваой. Военная драма, исторический приключенческий детектив о советском разведчике, который работал в Берлине, в 6 отделе РСХА (главное управление имперской безопасности, внешняя разведка). В ролях: Вячеслав Тихонов, Леонид Броневой, Екатерина Градова, Ростислав Плятт, Олег Табаков], — одарив Максима еще одним внимательным взглядом, — хмыкнул ГБшник.
— Надо же, Вы классику помните? — изумился Зверь.
— Нас в "вышке" очень хорошо обучали, молодой человек. Ладно, это все лирика, иди спать, самородок, завтра в 9 начало семинара, прошу не опаздывать!
Колесниченко коротко кивнул, еще раз хлопнул Максима по плечу и быстро зашагал в сторону того самого ресторана "Рубин", возле которого в прошлом месяце и случилось все то, что сегодня стало катализатором всех жизненных событий, происходящих теперь с советским школьником Максимом Зверевым. В теле которого навсегда поселился сержант диверсионно-разведывательной группы "Стикс", журналист и тренер по смешанным единоборствам Максим Зверев. И как сложится дальнейшая жизнь их обоих, они не знали и знать не могли.
Глава четырнадцатая. Проверка второго уровня
Утро началось, как обычно — Макс вскочил по привычке в 7-30, сделал короткую зарядку, точнее, даже не зарядку — так, по десять махов ногами, потом наклоны к ногам, десять приседаний и десять отжиманий. Ну, еще постоял на коленях минуты две — классное упражнение для коленных суставов, а в завершении — минута "планки". Потом умывание (какая гадость эта болгарская зубная паста!), одевание (какие тряпки эти вельветовые брюки фирмы "Чебурашка") и быстрый завтрак (овсянкасэр!). В общем, ровно в восемь утра он выбежал из подъезда. Мать умотала на работу, так что настроение с утра испортить было некому.
Но рано радовался!
Обещанная по телефону машина — старлей был пунктуален до жути, перезвонил ровно без пятнадцати восемь — стояла за углом. Не "Волга", конечно — обыкновенный "жигуль". Впрочем, для 1976 года — не такой уж и обыкновенный. Скорее, понтовый — с антенной, бахромой, обмастыреный руль.
"Ну, антенна еще понятно — рация, а вот машинку могли бы и поскромнее выбрать", — подумал Зверь.
В "жигуленке" сидели незнакомый Максу водила и его старый знакомый, старший лейтенант Комитета госбезопасности Колесниченко.
— Доброе утро. Сегодня Вы уже не сотрудник милиции? — поздоровался язвительно Максим.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
