Черная нить горизонта

Жезл стукнул в пол. Начало боя.

Бесс, не раздумывая, провел атаку. Быструю и единственную. Выпад с широким шагом. Зрителям, не просвещенным в таинствах схваток, показалось им продемонстрировали ловкий фокус. Те, кто хоть что-то смыслил в искусстве фехтования, не поняли ничего.

Костас отвел укол мимо себя влево вниз, немного повернулся, захватил неприятельский меч, прижав локтем к себе, резко скрутил корпус в противоположную сторону и вырвал у Бесса оружие. Причем сделал это столь грубо, что вывернул кисть противнику. Продолжая разворот, Костас метнул свой меч в мармеладного Миссо. Клинок, прорвав мантию, вонзился в грудь...

—Ах! — вздрогнул зал.

...второй клинок, Бесса, развалил голову статуи. Арбузная корона шлепнулась на пол, разбрызгав мякоть по полу.

—Ах! — повторил зал.

Большинство из участников схватки едва обменялась ударами, как она закончилась. Раздосадованный Робер ринулся продолжать. Его только что лишили перспектив получить титул фрайха и баснословных денег! Не говоря уже о дарственной! То, что противник безоружен, спафарий по горячности не принял во внимание.

Двигаясь навстречу, Костас захватил занесенную руку и опрокинул Робера на пол. Падение отдалось эхом. Третий меч разрушил то немногое, что осталось от статуи.

— Кажется я обделался, — поднялся с пола шут, отряхивая мармелад со штанов. Потом специально наступил на кусок. Чвяк!

Миссо подобрал свиток, отцепил брошь от испорченной мантии и направился к Костасу.

— Брошь ваша. Вручите её самой расприсамой бьянке или бэну.

Шут вытягивал губы словно собирался названную красавицу расцеловать лично. Он был не так прост императорский шут. Победитель мог остаться ни с чем.

— Подобное должна носить запоминающаяся персона, — вмешался миртаит. Ему показалось, победитель хочет вернуть брошь Экбольму. После слов сказанных шутом это был бы грандиозный скандал. Жаль отправлять парня на плаху.

Костас так бы и поступил, согласуясь с растущей антипатией к императору. Было необычно испытывать такое чувство. Еще необычней, что оно вообще проявилось!

Запоминающихся по мнению Костаса в Барбитоне трое. Кайрин, рыжая Аяш и пэрансэс Армин. Но выбор очевиден. Костас направился к Аяш.

Бьянка Торми ди Сурс, стоявшая в двух шагах от Аяш, пунцово залилась краской. Если брошь достанется ей, она достанется ему, забыв Грегора ди Бекри. У Тины ди Фонт подкосились ножки. Она желала императорского подарка больше всего на свете. Но брошь предназначалась не им.

Севаста словно ждала Костаса. Бесстрашно выступила вперед. Рыжие волосы полыхнули медью. Жемчуг в косице-облако мерцал белыми искрами.

— Не сочтите за дерзость, — произнес Костас, выбирая слова, подходящие к ситуации.

Разрешающий кивок медноволосой.

— Надо приколоть, — пританцовывал шут, вставая на цыпочки и по-гусиному вытягивая шею.

Костас прикрепил брошь к платью.

— У вас отменный вкус! — похвалил подошедший Экбольм. Нобилиссима сопровождал гул восхищения, так похожий на гул растревоженного улья.

Кайрин, оцепенев, смотрела на перстень с рахшем на руке императора. Тот самый перстень! Экбольм — халезанак? Она втянула воздух, желая почувствовать запах его цветочной воды.

— Горный Миндаль, — в растерянности произнесла она, вспоминая аромат.

Действительно пахло миндалем! Но не от Экбольма!

— Что ты говоришь? — зашептала бэну Фиала.

— Вода... Нобилиссима, — она чуть было не сказала халезанака.

— Нобилиссима? Он не переносит цветочные запахи и не пользуется ими, — посмеялась над ней Фиала. — Вам стоило чаще бывать во дворце, а не в приемных вашего патриарха.

"Обман? Подмена? А перстень? Горный Миндаль? Или кто-то пытался убедить её, что перед ней Экбольм. Или Экбольм нарочно выдал себя?!" — проносилось в мыслях у Кайрин. — "Клиди!"

Девушка сжала губы, не произнести запретное слово.

Если мысли и вызвали у нее тревогу и беспокойство, то внешне она их не выказала. Запах присутствовал и она не могла обмануться. Взгляд Кайрин задержался на шуте. Тот скривил рожу и послал воздушный поцелуй. Он шепнул несколько слов Экбольму. Нобилиссим приостановился. Лицо его стало капризным.

— По правде я хотел преподнести брошь в подарок вам, рани Кайрин, — признался Экбольм. — Но что поделать? Сегодня вечер разочарований. Рубиновые проиграли, брошь досталось не вам. Вы не очень огорчены?

— Неееет, — с запозданием ответила Кайрин. Голос не халезанака! Похож, но не его!

— Конечно, нет, — чуть выступил вперед шут и запах миндаля усилился. — У нее уже есть камешек! Подарок от брата. И рахш побольше твоего! Ах, мне бы такого братца! — Миссо протянул Кайрин свиток. — А лучше сестру!

— Ты прав, шут, — помрачнел Экбольм. — Мой подарок просто никчемный пустяк.

Отвечать Кайрин не стала, приняв дарственную, склонила голову в знак согласия. Экбольм остался доволен её скромностью. Шут остался доволен самим собой.

Миртаит взяв за руку севасту Аяш ди Буи, провел по Барбитону. Оркестр играл легкомысленную мелодию.

Пока зал имел возможность полюбоваться красотой броши, о красоте самой девушки мало кто думал, Нобилиссим обратился к поединщикам.

— Не знаю насколько заслужил бедняга такую смерть, — говорил Экбольм о мармеладном шуте. — Но на этот раз лучшие из лучших, оказались в другом лагере. Киры, отдайте свои аграфы соперникам. Они сегодня славно потрудились. Во всяком случае, один из них. Бекри ты достойно бился на Ристаниях, но сегодня не твой день.

Брин не смог заставить себя склониться. Знавший его Робер никогда не видели приятеля в таком бешенстве. Даже когда герой Ристаний кромсал беднягу Хааса.

Передавая аграф Костасу, Брин спросил.

— Насколько хорошо кир владеет настоящим оружием?

Те, кто слышали, замерли. Что ответит амад? Чем ответит на вызов?

— Вы хотите в этом убедиться?

— Желал бы, — последовал ответ без раздумий. Более того, Брин предпочел бы выяснить это немедленно. Но входить во дворец с оружием строжайше запрещено. Как запрещено устраивать драки в саду и в близи него. Керкиты (и его единокровный братец) неукоснительно выполняли указ императора. Исключений не делали.

— Тогда приглашаю к Цистернам Зуфия, — ответил Костас. Все же он не зря два месяца каждодневно выслушивал авву Винса.

Зал замер, зал заохал, зал пришел в движение.

Сообразительней всех оказался шут.

— Воеводу сюда!

Пока искали Жереми Пинсу, предпочитавшего музыке и танцам, дегустацию вин императорского подвала, Костас договорил.

— Можете прихватить и приятеля. Я вижу, он тоже горит желанием узнать ответ на ваш вопрос.

Робер ро Уг принял предложение не колеблясь.

Наконец Жереми Пинса предстал перед сидящим на троне Экбольмом.

— Ты слышал?

— О чем Нобилиссим? — произнес трясущим голосом Пинса. Он хоть и воевода и вхож во дворец, но всякий раз робеет перед Экбольмом. Божественный хмель как рукой сняло. Чудесное послевкусие выпитого отравила желчная горечь страха.

— Кир...

— Костас, — подсказали миртаит, а тот императору.

— Кир Костас приглашает кира Брина и кира ...

— Робера ро Уга.

— И кира Робера к Цистернам Зуфия. Что ты на это скажешь?

— Туда можно попасть, только пройдя Крысиное Поле. Опасная затея. Очень опасная!

— Вас это остановит? — обратился Экбольм к спорщикам. — О чем я? Это же лучшие из лучших.

— За свои шкуры они приложат больше старания, — подначил шут Брина и Робера.

Экбольм довольно разулыбался. Хорошее расположение духа к нему вернулось.

— Обычай требует внести залог, — напомнил воевода.

— Не жмись! — воззвал к императору языкастый шут.

— Кир Костас, хочу соперничать с вами в славе. Поэтому вношу вот это.

Экбольм снял с пальца перстень с рахшем и подал Пинсе. Те, кто помнили правила, поняли. Амаду Костасу, брату Кайрин ди Сарази, подписал смертный приговор. Все обитатели Крысиного Поле, от мало до велика, будут гонятся за ним позабыв обо всем на свете.

Судьба Костаса Нобилиссима не волновала. Сердце венценосца переполнялось ликованием. Он слышал восхищенные шепотки и восторженные вздохи. О нем говрили!

— Во сколько же нам оценить этих молодцев? Казна пуста, — предупредил евдомарий.

Экбольм беспомощно развел руками. Что делать?

— Возьмите, — Аяш отцепила полученную брошь и протянула Пинсе.

Смертников стало трое.

Говорят, у чуда есть один шанс из миллиона, явиться миру. Рахш низвел ничтожную величину к абсолютному нолю.

12.

Следующий день Тайгон будоражили три новости. Первая — счастливчик Натан ди Сарази оступился, серьезно повредил бедро и теперь проводит времечко не с молодой и красивой женой, а в обществе носокомия, нанятого его матерью Фиалой ди Сарази. Вторая — прошедшей же ночью, неизвестные напали на пэрансэс Армин ди Крайт и только по стечению обстоятельств сопровождавший её декарх Мэдок ди Хенеке (непризнанный сын глориоза Бекри) защитил девушку и получил смертельное ранение. Позже уточнили, ранение не смертельное, но тяжелое. Вскоре эпитет ,,тяжелое" утратил актуальность, декарх целехонек. Но зато стала известна следующая подробность, вышеназванный спаситель пэрансэс, вызван в Трибунал ордена Керкитов. С чего бы?

Третья новость волновала столицу более всего. Брин ди Бекри проиграл партию защитника. Имени виновника поражения никто точно не знал, потому во всех слухах и сплетнях упоминали амада и брата рани Кайрин ди Сарази, той самой, чей супруг пострадал. Спор между победителем и побежденным не окончен, а перенесен на Крысиное Поле. Залоговая цена за головы спорщиков такова, что трудно усомнится в плачевном исходе. За голову Брина ди Бекри и его приятеля Робера ро Уда брошь с рахшем, выставленная севастой Аяш ди Буи (да-да кто бы мог подумать, нифи Брина!), за голову амада — перстень с таким же камнем. Экбольм, мечтавший носить прозвище Щедрый, скорее мог заслужить другое — Ненормальный. Отдать, выбросить, выкинуть за три никчемные жизни такое богатство?! Хуже чем ненормальный! Еб

* * *

тый!

Обсуждая последнюю новость, столичная публика сходилась во мнение, у бедняг никаких шансов выпутаться живыми. За рахш Ночные Рыбы вырежут сердца не только у этих троих, а у половины города. И равдухи не спасут, и новомодный орден Керкитов не поможет. Карийцы, простые жители Крысиного Поля тоже не отстанут поучаствовать. Можно утверждать, они будут первыми участниками.

События, послужившие рождению столь будоражащих новостей, имели продолжения. Не столь интересные, но все же.... Декарха Мэдока ди Хенеке из приемной Трибунала, после рапорта о ночном происшествии и получении им патента кентарха, прямиком препроводили в приемную диакона Филисия. По прибытию юношу приняли вне очереди.

Филисий Сапокар, долговязый мужчина, с неприятным лицом-маской не производил впечатления умного человека. Скорее хитрого и скрытного. То, что ему благоволит эк-просопу Аммельрой, знали не многие.

— Наслышан о вашем достойном поступке, — похвалил Мэдока диакон.

— Мой долг охранять закон, — сухо ответил юноша.

Он чувствовал себя лимоном, выжатым на два раза. Общаться с Трибуналом малоприятное занятие. Два часа в обществе крючкотворов ордена вымотают кого угодно.

— В конкретном случае вы охраняли не просто закон, а пэрансэс герцогства Райгел, — в словах Филисия все тот же скрытый вопрос: ,,Почему ты?"

— Я поступил бы точно так же, вне зависимости кто нуждался в моей защите.

— Не сомневаюсь, но вы защитили Армин ди Крайт.

Филисий сделал короткую паузу, дать понять Мэдоку, ночное событие его не интересует. Юноша был ему премного благодарен.

— Я вызвал вас по очень деликатному вопросу.

Мэдок сдержал стон. Неужели он обманулся и объяснений не избежать?! Новоиспеченный кентрах, покорно склонил голову.

— Вы знаете, что ваша матушка тайно придерживалась Истинной веры?

Юноша вздрогнул. Он ожидал услышать что угодно. Новые вопросы о ночном происшествии, явное и скрытое давление переменить веру, душещипательную беседу о грехе и воздаянии. Даже скабрезный анекдот из уст священника не вызвал бы у него такого удивления и внутреннего протеста.

Мэдок впился враждебным взглядом в диакона. Очернение памяти матери он не потерпит ни от кого. Даже от самого патриарха.

— Моя мать принадлежала Кайракану, — произнес Мэдок с угрозой и вызовом.

— Для своей родни и родни мужа, — спокойно уточнил Филисий. Ему следовало продолжить разговор и исхитриться не накалить страстей. — Когда готовили документы о восстановлении прав вашего рода, случайно наткнулись на запись в одной из приходских книг. Вот она, — диакон пододвинул книгу. — Можете прочесть сами и убедиться.

Подойдя к столу, Мэдок развернул книгу к себе. Книга церковная и очень старая. Страницы желты.

— Пятая строка сверху, — указал ему Филисий.

Мэдок с недоверием прочитал, пролистал книгу вперед и назад. Записи велись много лет. Предшествующие поблекли и местами плохо читались, последние страницы в лучшем состоянии. Перечитал еще раз. Его мать, Брейгис ди Бекри, в девичестве Хенеке, в месяц ксандикос*, в день дефтера* второй недели, в год десять тысяч девяносто седьмой (за полгода до его рождения!) вверила свою жизнь и душу Создателю. Приняла помазание святой водой, вняла святым божьим словам, приклонила колени в клятве святому Образу.

Запись сделана той же рукой, что и многие предыдущие и последующие. Писал либо старик, либо неаккуратный человек. То тут, то там маленькие чернильные точки и кляксы от плохо заточенного пера.

— Не могу указать вам причину, по которой ваша мать скрыла факт принятия Истинной веры. Наверное, она имелась. Видите закорючку на полях? Такие пометки делаются напротив имен новообращенных, тайно признавших Создателя. Поговорить с самим отцом Амбросием не удалось. К сожалению, он умер. Среди вещей, оставленных на хранение в церкви Мальтико, мы так же нашли вот это.

Филисий выложил на стол медальон в виде треугольного щита с вильчатым крестом Создателя.

— На цепочке знак мастера Гуи Узэ. Мы обратились к нему за разъяснениями, он подтвердил свою работу для вашей матери. Если хотите я дам вам адрес. Но предупреждаю, мастер очень... очень не разговорчив.

— Женщинам запрещено носить религиозные украшения, — произнес Мэдок, сдерживаясь взять медальон.

— Он не предназначался ей. Обратите внимание. Щит выполнен из серебра, вильчатый крест из золота, и нанесена трехцветная финифть. Медальон мужской. Будь он круглым и украшен шпинелью, нефритом и жемчугом можно было бы с уверенностью сказать он для женщины. Такие вешают над изголовьем рожениц. Но медальон предназначался сыну, щит не велик, — голос Филисия преисполнился понимания и искреннего сочувствия. — И вы заблуждаетесь, дочерям не возбраняется носить знак Создателя до появления менархе. Ваша матушка отличалась удивительной душевностью, иначе отец Амбросий не совершил бы над ней обряд. Брейгис ди Бекри не для кого было заказывать медальон кроме как для сына.

— Вы так уверены... для сына?

— Об этом лучше спрашивать матерей, — мудро и снисходительно посмотрел на Мэдока диакон. — Можете забрать его. Он ваш по праву наследования. Сомневаюсь, что у вас много вещей доставшихся от матери. Книгу я обязан вернуть в церковный архив.