Комета. Два письма

Митрич хоть и в развалочку, но шёл очень быстро, так, что со стороны наверно напоминала семенящую за хозяином собачонку, оба матроса отстав на несколько шагов переходили на рысь и снова на шаг. Митрич чуть сбавил темп и нашёл время довести до меня свои планы:

— Мы сейчас на седьмой линии у складов оставим матросов, и я отведу тебя в мастерскую, в этой артели почти всех командиров нашей базы обшивают, мне дали на тебя наряд, но может, придётся уговаривать. Там я тебя оставлю, а завтра с утра, чтобы как штык!

— Товарищ главстаршина! А можно я в булочную забегу, сайку какую-нибудь куплю?

— Так, ты, не ела что-ли?

— Я не знаю где это?

— Ты и вчера не ела?

— Вчера в обед мне дали макароны, но я не запомнила куда идти...

— Ой! Горе ты моё! И что мне с тобой делать? И так светишься, того и гляди сдует вместе с юбкой. А если тебе дать сейчас сайку есть, то надо и матросам давать, а то не по-русски как-то выйдет. — Он залез в карман, вытряхнул мелочь на ладонь, отсчитал часть и вручил мне. — Одна нога здесь, другая там, купи три сайки и догоняй!

Я помчалась, и уже в пути осознала, как же сильно я проголодалась. Булькающая в животе, выпитая утром из под крана, вода не смогла обмануть растущий организм. В булочной при внешней тишине, видимо только что закончился шумный конфликт, но к окошечку стояла только одна женщина, и я с радостью сунулась за ней.

Какая же вкусная оказалась ещё тёплая свежая сайка с ванильным запахом и горячая внутри. Матросы, хоть в отличие от меня позавтракали, но заглотили свои булки по-акульи мгновенно, наверно и не жевали даже. Это я старалась есть не спеша, тем более, что есть на ходу девочке неприлично, и я вынуждена была отщипывать кусочки и быстро совать в рот. Так, что доела, уже когда старшина увёл матросов на склад, а я осталась ждать его у распахнутой двери. Раздав задания и переговорив с каким-то флотским, Митрич повёл меня одну дальше. Я всю жизнь на Васильевском, но не подозревала, что во дворах за первой линией есть такие закутки, и я очень старалась запомнить дорогу, потому, как резонно полагала, что мне сюда ещё ходить одной, без провожатого.

За дверью обнаружилась уютная с зеркалом прихожая ателье, где-то за стенами стрекотали швейные машинки, а нам навстречу, судя по портняжному метру на плечах, вышел мастер, с которым Митрич расшаркивался со всеми положенными куртуазностями и обязательными фразами о здравствовании каких-то общих знакомых и членов семей. Наконец официальная вводная часть закончилась, и Митрич вытолкнул вперёд меня:

— Вот, Карл Генрихович, это наш новый краснофлотец и будет служить в штабе, где выглядеть должна красиво и подобающе, а у меня на складе самый маленький размер сорок четвёртый, в котором её искать потом надо. А юбок вообще нет. Вы уважьте, помогите решить вопрос с обмундированием, а флот умеет быть благодарным...

— А наряд и ткань на неё есть или из своего шить и за её счёт?

— Отрезы я выдал. Наряд выписан, но, она ведь не командный состав и не вольнонаёмная, то есть по пятой категории расценки будут, но мы что-нибудь придумаем...

— Ну, это уже наши стариковские нюансы, которыми мучить барышню мы не будем. Милая барышня! Пройдите, пожалуйста, в примерочную и раздевайтесь, будем с вас мерки брать, чтобы форму на вас построить.

— Кого строить?! Извините...

— Барышня! Никого строить не будем. Это так называется у военных моряков исстари, мундир не шьют, а строят. Вот и вам форму построим...

Я зашла в указанную дверь. Не смотря, на объяснение, от обещания строить мундир, веяло чем-то таким железобетонным... Пока я копошилась в своих мыслях и не успела начать раздеваться, после стука заглянул Митрич, и спросил, вернее попросил:

— Ты же здешняя, можешь сегодня дома переночевать, а завтра, как тебе первую часть формы подгонят, приходи в отряд, меня найдёшь... Да! И форму не надевай здесь, в отряде наденешь, а то патруль остановит, а у тебя увольнительной нет.

— Хорошо! Я всё поняла, завтра отсюда сразу к вам буду.

Потом подошёл мастер, но мной стала заниматься улыбчивая милая женщина. Из её слов я поняла, что я у них чуть ли не первая, потому, что все военнослужащие женщины сами как-то вопросы с формой решают, а шили они до сих пор только для мужчин. И она в артели единственная умеющая шить женские фасоны. А мастер пошёл звонить своему знакомому, чтобы уточнить, какие требования по форме и знакам различия для женщин.

Мне, лично это всё было совершенно фиолетово. Какие могут быть требования? И чего такого сложного, сделать как у всех? Как же я потом веселилась от своих тогдашних мыслей. Но обаятельная портниха меня сумела расшевелить, ну, кому бы не было приятно слышать её дифирамбы моей фигуре и юной грации. Хоть, я сначала немного напряглась, от того, что слово "грация" какое-то уж слишком старорежимное, но влез Сосед и объяснил, что ничего порочащего мою комсомольскую честь сказано не было. И когда мы стали обсуждать покрой юбки, от которой требовалось только быть аккуратной и не очень широкой, как сказал заглянувший мастер, мастерица быстро объяснила, что лучше и проще всего простая прямая юбка из четырёх деталей. Я не успела среагировать на её слова, а она видимо, расценила моё молчание, как недовольство и добавила, что можно в заднем шве шлицу сантиметров двенадцать сделать, чтобы ходить и садиться было удобно. Пока я пыталась сообразить что такое "шлица" и чем она радикально отличается от "штрипки", "шлёвки" или "парасольки", Сосед снова влез:

— А если сделать отрезную вставку сзади ниже уровня попы, сантиметров двадцать шириной в стороны от заднего шва, загладить в одну сторону штук пять складок, тогда и разреза как такового не будет, но и с удобством движений вопрос решится?

Мастерица не очень поняла, и они стали рисовать, я почти ничего из их выяснений не понимала, а вот портниха стала смотреть на меня с заметным уважением. Как стало ясно, ниже уровня копчика сзади посредине шириной сантиметров двадцать идут до низа юбки заглаженные складки. Это даёт возможность садиться и двигаться, но при этом не мелькать в разрезе ногами. И для нашего времени это весьма оригинальное решение. Эх, знала бы я, во что мне выльется этот портновский изыск, как чертыхалась наглаживая эти складки, которые так и норовили выпрямиться и парусить сзади. А уж как все военные дамы на них зыркали... Но чего уж там. А мастерицу очень интересовало, не стану ли я возражать, если такой элемент она станет в дальнейшем использовать в своей работе. Сосед ехидно прокомментировал: "А сильно ли её бы остановил твой отрицательный ответ? Патентная защита в СССР как-то не очень распространена..." Само собой, я не стала возражать. И это как мне кажется, радикально изменило её отношение ко мне, если раньше как к неизбежной нудной барщине, то сейчас она возилась со мной, как с любимым чадом. Мерки были сняты, и на завтра к двенадцати мне пообещали, что как минимум будут готовы: одна летняя лёгкая юбка, белая фланелька, тельняшки, может ещё, что успеют, но лучше не торопиться. Так, что тёплая чёрная суконная юбка тоже оговорённого фасона, тёплая тёмно синяя фланелька, пара тёплых тельняшек, чёрная суконная утеплённая шапка типа "кубанки" на зимнее время, а самое главное шинель, будут готовы только через неделю. При чём надо обязательно учитывать, что шинель придётся подгонять и доглаживать в моём присутствии, так, что обязательно иметь запас времени. Провожать меня вышли, кажется все пять работников артели-ателье.

Когда вышли на улицу, Сосед задумчиво поведал:

— А ты знаешь, ты очень похожа на молоденькую Софи Марсо...

— А это ещё кто? — За грубостью я попыталась скрыть своё смущение, ведь я правда в примерочной перед зеркалами в одних трусиках вертелась и совсем про Соседа забыла. Ну, а как было удержаться, если там старинные зеркала от самого пола?

— Это одна из самых красивых актрис французского кино в конце восьмидесятых, сейчас может ещё её мама даже не родилась.

— Ты, хочешь сказать, что я красивая?

— Ты очень красивая, но возможно, не во вкусе этих лет. Ты, чего это? Меня стесняешься что ли? Ты это брось! Тебя что доктора голенькую никогда не видели?

— Видели... Но всё равно...

— Знаешь, ты не в моём вкусе, вернее, возраст твой, ты для меня ребёнок совсем...

— Так. А тебе сколько?

— Не знаю. Такие анкетные данные про себя мне совершенно не доступны. Но если судить по тому, что я отслужил в армии, потом шесть лет в институте учился, потом двухгодичная ординатура, потом работал и учился в аспирантуре, и вместе с защитой диссертации хирургического стажа у меня не меньше двух десятков лет, то мне за пятьдесят получается... Так, что я скорее ближе к твоему дедушке, чем даже к твоим родителям. И как женщина, мне скорее твоя мама интересна, тем более, что мама у тебя действительно красавица и эффектная женщина, есть в кого тебе не быть дурнушкой...

— Как это, маму мою? У мамы же папа есть!

— Вот ты смешная! Это я в принципе имею ввиду! Я сейчас в твоей голове, какая мне мама или какая-другая женщина? Я сейчас не мужчина и даже не женщина, а ещё очень молодая и несмышлёная девчонка после десятилетки...

— И чего это я несмышленая?

— Ну, извини! Очень смышлёная, старая и без образования...

— Да, ну, тебя!

— Ты чего делать сейчас собираешься?

— Ну, домой пойду... Слушай, мне как-то очень стыдно, что война, а я с тобой тут рюшечки какие-то обсуждала, не хорошо это! Не комсомольское какое-то поведение...

— Ты это прекращай! Ты теперь в армии, вернее во флоте, и ни на секунду не смей забывать, что ты девушка и красивая молодая женщина, а уже потом краснофлотец!

— Это как?

— Это довольно не просто, но хочу верить, что мы справимся.

— Я как-то не очень поняла, что ты имеешь ввиду.

— Ну, давай разберёмся. В чём будет твоя главная проблема?

— Научиться военной дисциплине?

— Не ВОЕННОЙ, а ВОИНСКОЙ. Но это на самом деле сущая мелочь. Гораздо труднее будет научиться быть единой в двух лицах и без ущерба для себя и своего будущего.

— Как это в двух лицах?

— Быть одновременно краснофлотцем и девушкой, а это очень непросто. Вот ответь сначала, кто такие военные и для чего они существуют?

— Это армия и флот, они нашу страну защищают...

— Звёздочка ты наша коммунистическая! Военные — это класс людей, которых авансом обувают, одевают, кормят и содержат, выказывают всяческий почёт и уважение, чтобы, когда придёт время, они животами своими легли и защитили свой народ. И не просто народ, ведь гражданские мужчины это тоже защитники, хоть и не профессиональные, защитить они должны женщин и детей своего народа. И уже одно то, что ты вся из себя, тут рядом с ним и в форме, уже есть живой укор ему, то есть роспись, что он со своей главной задачей уже не справился, тебя не защитил, и ты сама пришла себя защищать! И как, и что бы, ты не делала, но ни один военный женщину в форме не примет как равную, потому, что ему его совесть этого не позволит, даже если он не может это сформулировать. С другой стороны не все такие совестливые и понимающие, и для них наличие рядом женщины — это призыв и провокация, требование доказать, что он главный кречет в этом курятнике. Тем более, что военные — это мужской коллектив, где все правила как в любой мальчишеской компании, где всё время нужно доказывать своё место и право. То есть ты — становишься призом и инструментом доказательства для любого местного самца. И если в обычной жизни давно сложились схемы и правила поведения и ухаживаний, то здесь ты есть краснофлотец, которому можно по уставу приказать раздеться и лечь в койку со старшим по званию. И если такой приказ отдан, то не исполнить его ты не имеешь права, ведь когда ты примешь присягу, ты поклянёшься, что готова выполнять все приказы своих командиров и начальников. А не выполнение приказа в боевой обстановке карается расстрелом...

— Но, я не хочу! Это — неправильно!

— Я не говорю, что все командиры такие мерзавцы, но среди мужчин, даже вполне приличных во всех других сферах, бытует мнение, что в вопросах отношений с женщинами и самоутверждения все средства хороши и "победителей не судят!". А главное, что в результате такого конфликта общественное мнение будет на его стороне, потому, что "если сучка не всхочет, то кобель не вскочит!" и виноват не он, а ты, которая ему дала намёки и обещания, спровоцировала, а теперь пытаешься его — бедненького шантажировать и использовать. И как бы дальше дело не повернулось, ты в любом случае проигрываешь.

— И что делать? Я же уже призвана на службу...

— Вот об этом и разговор. То есть, если ты, прежде всего девушка, а уже потом краснофлотец, то на такой приказ ты имеешь полное право как девушка его послать, и защищать свою девичью честь любыми способами. На том простом основании, что в данном случае это не приказ краснофлотцу, а попытка домогательства к девушке, и к присяге эта ситуация отношения не имеет. И если подобная ситуация возникнет, то лучше всего если ты будешь единственной, кто будет давать объяснения, и уж точно нужно очень хорошо думать, что и как говорить, вплоть до последней буквы. К примеру, если ты после при объяснении произошедшего используешь формулировку: "Капитан такой-то мне отдал приказ, но я поняла, что это домогательство...", считай, что ты статью о невыполнении приказа себе уже подписала. То есть вместо этого нужно то же самое говорить, не используя слово "приказ" и нигде, не формулируя отношения между военнослужащими, которые регламентируются уставами и приказами, к примеру: "Этот мерзавец меня грубо домогался, при этом говорил какую-то чушь, и я как девушка была вынуждена защищать свою честь..." То есть этот якобы приказ тебе, если ты в данный момент девушка приказом не является, и ты можешь поступать как с любым насильником. И называя его, не стоит упоминать его звание и должность, только насильник и мерзавец, у которого ни звания, ни должности нет, потому, что ты в данный момент не краснофлотец. То есть не "капитан третьего ранга", а "это пьяное похотливое животное" и при такой формулировке, даже самому тупому военному прокурору не останется никаких лазеек, чтобы выгородить своего, то есть мужика и командира. Потому, что при всём желании при таких формулировках наш советский КРАСНОФЛОТЕЦ не может получать приказы и трактовать что-либо как приказы, если их озвучивает "грязное вонючее животное", оно ведь не может быть командиром, это уже урон чести всех командиров красной армии или флота. И это только один из примеров. Но это, к сожалению, самая простая ситуация, и речь про дурака при звании.

— Но я не хочу!

— К сожалению, от твоего желания уже ничего не зависит. И вообще, по большому счёту, не имеет значения в форме ты или нет, то же самое может быть в больнице, в школе, на заводе или бухгалтерии. Пусть формально антураж будет другой, но суть от этого не изменится. Это и есть взрослая жизнь, где за ошибки спрашивают по всей строгости, бьют с носка и ничего не прощают, когда достаточно сказать: "Марьванна! Я больше не буду в штанишки писать!". Конечно, в жизни такой грязи не так много, но для того, чтобы прийти домой в грязи на всю жизнь хватит оступиться только в одну маленькую лужу, пусть даже это будет единственная лужа в городе. А кто-то из древних говорил: "Предупреждён — вооружён!", вот для этого я с тобой об этом разговариваю.