— У меня приказ: Николая Романова и семью доставить в Крым, в Ливадию. А сам полуостров Крым передать под его власть. Пусть любой, кто советской власти не желает, вместо войны в Крым едет, и там какую угодно власть себе устанавливает.
— Брешешь! — снова вылез поперек начальника штатский, и забайкалец аккуратно хлопнул нарушителя по спине, от чего хлипкий “скубент" закашлялся, с трудом удерживаясь на седле.
— Убить вас я в любой момент могу, — Корабельщик поднял правую руку, и тотчас же от цепи в серых шинелях высоко над говорящими пролетели красные искры трассеров, а все фронтовики узнали четкий голос “шварцлозе", тяжелого пулемета, снятого, наверное, с цеппелина.
— ... Но смысла в пустой жестокости не усматриваю. Так что будьте людьми, пожалуйте в кабину. Три дирижабля ради вас нарочно из Москвы прислали. До Ливадии сутки лету. В любом случае, не больше полутора. На что казнить вас? Чтобы нас вся Земля за дикарей сочла?
Студент, уже наученный дружеским шлепком, на сей раз пробормотал вполголоса:
— Ну, в той же Франции голову королю отрубили при всём честном народе. Да и в Англии отрезали голову королю, даже у господина Дюма в роман попало.
Второй студент вовсе снял очечки, несколько судорожными движениями протер стеклышки. Полковник понял: этот парень тоже боится, просто держится намного тверже. Штатский пробормотал:
— А уж в германских землях... Впрочем, не будем об этом. Но дикари русские — логично...
— Повод, не более, — просипел один из поручиков, пытаясь туже затянуть повязку на бедре. — Мои предки усмиряли Венгрию, спасли трон Францу-Иосифу, а что взамен? Ярлык “жандарма Европы"!
Доктор оказался рядом с поручиком и помог с бинтами, бормоча в нос — но и его услышали все:
— К сожалению, это и есть основная политика Британии во все времена.
— Доктор, вы же англофил!
— Потому-то и знаю, как там все устроено. Убийство собственного короля лишь эпизод в их великолепной истории. Зато русские несомненные варвары, не достойные своего государства. Господин... Э-э, товарищ Корабельщик!
— Слушаю.
— Верно ли, что англичане высадились даже во Владивостоке?
Корабельщик ничуть не удивился:
— Первого июня даже парадом прошли. Сами видите, Николай Александрович: Георг вам брат, но прибыли дороже. Это же еще Иван Грозный, — тут Корабельщик улыбнулся до невозможности ехидно, вогнав в краску даже старшую Татьяну, — за жестокость прозванный Васильевичем, писал, что королева в Англии суть пошлая, сиречь, обычная девица. А правят в том государстве мужики торговые. Доктор, я ответил на ваш вопрос?
Боткин как раз накручивал жгут и смолчал. Отозвался кто-то из-за спины полковника и потому оставшийся неизвестным:
— Господа, но мы же все видели телеграмму! Ревком требует смерти Его Величества!
Тут Боткин закончил, наконец, перевязку. Поглядел на стоящих у возка Романовых, частью мертвенно-бледных, частью перепуганно-красных, и молчащих. Отдышался. Повернулся к матросу и полковнику, и сказал негромко, чтобы его не услыхали те, у возка:
— Я склоняюсь к мысли, что телеграмма фальшивая. В убийстве Романовых нет никакой необходимости, ни политической, ни экономической. Мне кажется, это чистой воды провокация. Чтобы в среде "культурных" европейцев образ России снизить паче дикарей. Отсюда уже всякий сам сделает вывод: Россию, как государство, ликвидировать. А земли разделить между цивилизованными людьми... Британия, Северо-Американские Штаты, Франция, даже Япония!
Корабельщик прибавил:
— Сохранение жизни гражданину Романову просто по-человечески хорошее дело, да и нам на руку. Хотя бы тем, что не выставляет нас, как новых Робеспьеров. А захотят буржуи войны, так обвинят нас хоть в неправильном ношении штанов. Или в разрушении традиционной семьи. Судьба Романовых здесь вовсе ни при чем.
Тут царь подошел к переговорщикам и сказал глухо:
— Господа, кончайте как-нибудь. Это низко — так вот решать нашу судьбу, словно бы нас тут и нет!
— Прозвище “царь-тряпка" тоже заслужить надо, — фыркнул Корабельщик, — но вы правы. Закончим этот нелепый фарс. В конце-то концов, у меня только ручных пулеметов два десятка... “Мадсены", — ответил матрос вопросительно поднявшему взгляд полковнику, — не считая трех “шварцлозе" на треногах.
— А почему шлемы “пикельхаубе"? — спросил полковник неожиданно для себя, словно бы очевидная глупость чем-то могла помочь в решении. — У немцев же “штальхельмы" еще в шестнадцатом году ввели.
Анархист заулыбался:
— Дирижабли не армейские, флотские. Морячки “кайзермарине" в штыковые атаки нечасто ходят, поэтому им вещевое довольствие не обновляли с тех самых пор. Точнее, со дня формирования части. Новых шлемов на фронте не всем хватает, зачем их выдавать воздухоплавателям? Господин полковник, не тяните кота за пониже хвоста. Либо вы чинно грузитесь в дирижабли и радостно летите к винам и теплому морю, либо...
Тут Корабельщик поднял уже левую руку — и цепь серых шинелей отозвалась тяжелым, густым залпом в воздух, услышанном даже в Екатеринбурге. И долго потом из уст в уста передавалась жуткая повесть, как на Белоярской заставе расстреляли последнего русского царя. Ну, а как же? Ведь после того в городе никто его не видел, а газеты... Что газеты? В них пишут, что приказано.
— Вы, господа, — сказал Корабельщик офицерам, — тоже можете лететь. Уж если вы готовы умереть за царя, что мешает вам пожить за него еще сколько-то? Единственное условие, оружие ваше вот сюда, на брезент. Потом вернем, слово даю.
— До сих пор я имел дело с честными и порядочными людьми, — Николай Романов тяжело-тяжело вздохнул и на ватных ногах направился к семейству.
— Да, — прибавил Корабельщик. — За Великими Князьями в Алапаево еще один цеппелин послан. Если тамошние пальбы не учинят, их привезем тоже.
— И тоже в Ливадию? — замер Боткин, переглянувшись с полковником в полном отчаянии.
— Ну да, — Корабельщик недобро улыбнулся, — дворец большой. Все поместятся, а дело найти несложно. Повар ваш хвалится, что княжны научились хлеб выпекать. Японский император некогда каллиграфией зарабатывал, но стихи переписанные не всем нужны. Хлеб же товар ходовой, сбыт гарантирован. Опять же, климат курортный. Не то, что здесь. Я поутру видел комара в валенках и с шерстяным носком на хоботке.
— Вы... Вы сволочи! — Боткин обхватил голову руками. — Это же, простите, даже не ведро дрожжей в нужник. Это хуже, чем факел в бочку в порохом. А вы в стороне, да? И я еще англичан корил! А вы гаже иезуитов!
Корабельщик посмотрел на Боткина строго:
— Доктор. У нас в России сто сорок миллионов не привито. У нас на подходе пандемия гриппа, “испанка" проклятая. У нас в Средней Азии тиф, паратиф, чума и такие черти, которым не то что вы — я названий не знаю! Вы в Берлине учились, в Петербурге преподавали, на японской войне за боевые отличия награждены Анной и Владимиром — а нынче за царем клистир носите. Вот уж применение для ваших-то знаний и бойцовского характера... Короче: вякнете чего не надо — реквизирую. Как жизненно необходимый трудовому народу медицинский прибор.
Тут Корабельщик поглядел на скуластого медика вовсе уж злобно:
— Пасть захлопнул! Марш на полку! И не срать до самого Киева!
5. Ошибки в английской азбуке
в начало
До самого Киева разошлась среди горячей степи серая книжечка: сперва от руки переписывали, потом неизвестные анархисты в Екатеринославе уговорили местную типографию на три тысячи оттисков. Оттиски вышли так себе: большие, и на рыхлой серой бумаге, никакого сравнения с привезенным из Москвы оригиналом, что удобно помещался в нагрудный карман френча и не промокал даже под летними ливнями.
Но слова и картинки неведомого автора Дальгиза даже на серой бумаге выглядели просто и страшно. Как убийственное знание расползлось достаточно широко, так и пошли по всему Приазовью резать помещиков, залпами из темноты сносить гетманскую варту, гранатами в окошко забивать кайзеровцев прямо в отведенных им под казармы пакгаузах или купеческих каменных складах.
От казацких станиц Дона до густой щетки Днепровских плавней, от пресного прибоя Азова до курской лесной окраины поднялось крестьянское восстание. Командующий немецкими силами на Украине фельдмаршал Герман фон Эйхгорн далеко не сразу понял, что столкнулся с организацией. Голодранцы и голодранцы — там бричку перехватили, там конвой обстреляли, там остановили и разграбили эшелон с посылками в любимый фатерлянд. Где-то зарезали старосту, где-то неугодному человечку в окно из обреза пальнули, подожгли хату или повесили на воротах жирного попа — все по канонам разрушительной стихии, о чем, кажется, писал весьма уважаемый славянами der Puschkin. Ходили слухи, что у одного из атаманов при себе томик стихов этого самого Puschkin, с которым крестьянский вождь не расстается даже на военных советах. Ну, дикари, загадочная русская душа, что тут еще сказать?
Когда же немцы допросили нескольких пленных, обработали данные от сотен беженцев из немецких колоний, а также свели в одно данные собственных агентов, лишь тогда у них встали волосы дыбом.
Во-первых, все ревкомы возникали везде по единой схеме. Избирали троих самых авторитетных в округе человек, а к ним везде, всегда, непременно — троих по жребию, хоть бы даже то были сущие голодранцы или бабы, лишь бы местные жители! Ревком получал полную власть на год и немедленно назначал от каждого села в войско тридцать пеших или десять конных. Малое число призывников позволяло брать одних только добровольцев. Новобранцы уходили в какое-то тайное место, для каждой округи свое, где им выдавали оружие, снаряжение “из английских запасов" — а потом начинали чему-то учить. Чему конкретно, не рассказал никто: и времени прошло немного, и у повстанцев, совершенно неожиданно, оказался вполне действующий штаб. А в том штабе даже имелся ответственный за контрразведку. Сама контрразведка, правда, еще находилась в пеленках, слабее даже чекистов. Но тут Герман фон Эйхгорн иллюзиями себя не тешил: на войне все выжившие учатся очень быстро. Не за горами полноценный штаб с боевыми участками, ответственностью за выполнение приказов и прочими необходимыми скучными вещами. Вон, большевики тоже начинали с рыхлой добровольческой Красной Гвардии, а теперь строят обычные для любой цивилизованной нации вооруженные силы. Даже царскими “военспецами" внезапно перестали брезговать. И на Украине произойдет все то же.
А еще, кроме “во-первых", имелось “во-вторых". Тут уже все немцы — в отличие от гогочущих над пленниками “сичовых стрильцив" Скоропадского — покрылись испариной.
Потому что “во-вторых", новобранцам “Революционно-повстанческой армии Украины" выдавали малые пехотные лопатки. Лопатки! А еще хитрую сбрую из нескольких ремней, куда оказалось вполне удобно вешать подсумки, котелок, ту самую лопатку и прочие необходимые солдату на походе вещи.
У солдата дом — лишь то, что на нем. Что повстанцы вообще о таком задумались, что не стали бросать новобранцев сходу в огонь под крики агитаторов и с комиссаром впереди, выдавало подготовку к войне долгой и упорной, к войне правильных маршей и контрмаршей, охватов и фронтов, а не к войне бандитских набегов оболваненных пропагандой недоучек.
И вот за этим уже явно стояли англичане. Хотя бы потому, что русская армия Великой Войны обходилась единственным мешком-"сидором", даже не рюкзаком или солдатским ранцем времен войны турецкой. Москва сейчас никакой ременной сбруи в больших количествах выделывать не смогла бы, даже захотев: там кожу варили и ели, а не на ранцы пускали. Правда, повстанцы могли бы ремни пошить и сами, человечья сбруя не сложнее конской — но для этого их должен был кто-то научить. Ну и кто, кроме многоумных эмиссаров Антанты?
В-третьих, чему немцы теперь совсем не удивились — а своим туповатым “спильникам" из Гетманщины уже и не сказали — лидеры восставших имели концепцию несложного государственного устройства. По странному совпадению, как раз такого игрушечного государства, которое можно провозгласить прямо сейчас и прямо здесь, и которое худо-бедно заработает почти без грамотных чиновников, практически без писаного закона, без парламентского словоблудия но и без диктаторской единоличной фанаберии.
Понятно, что в долгосрочной перспективе бунташная пародия на государство не выдержит конкуренции. Опереточные ревкомы можно попросту скупить мелким оптом, еще и недорого выйдет. Но ведь это, пойми, потом! А горячее украинское зерно, те самые кожи, мясо, черный юзовский уголь требовались изнемогающей Германии сегодня, сейчас, немедленно!
Агенты и пленные, и те же немецкие колонисты, и украинские помещики, бежавшие от бунта, в один голос пересказывали, что у анархистских агитаторов на самые ходовые вопросы явно заучены вполне толковые ответы. И по вечно больному земельному вопросу, и по финансам с налогами, и по содержанию больниц. Даже по наполнению школьной программы, о чем пламенные революционеры думают исключительно редко, имелись не просто расплывчатые лозунги общего вида, но четкий катехизис. Что, сколько учебных часов, какой нужен результат от ученика — и, самое главное! — почему именно "это" и именно “так", а не “вон то" и не “вот этак".
В-четвертых, аналитики Германского генштаба обратили внимание, что местные анархисты опираются не на “революционную сознательность масс", а на конкретную выгоду каждого шага. Почерк выглядел совершенно не большевистским: комиссары призывали на жертвы ради туманных контуров светлого завтра. Здешние предлагали сделку: выполни то или иное, и выиграешь вполне конкретную безопасность или свободу от налога. Мало того, меры против самых простых возражений тоже оказались приготовлены. Кто-то позаботился предугадать несколько типовых сценариев разговора и заставил — заставил! — анархическую вольницу их отрепетировать.
Словом, все указывало, что действия повстанцев кем-то продуманы заранее, а сегодня направляются из единого центра. Расслабившаяся было немецкая военная машина заработала и скоро установила главного возмутителя спокойствия. Им оказался житель села Гуляй-поле Александровского уезда Екатеринославской губернии, анархист с дореволюционным стажем, верный ученик “Черного князя" der Kropotkin, якобы учитель и офицер Иван Яковлевич Шепель.
А на самом деле — Нестор Иванович Махно.
* * *
Махно в ту среду агитировал село Преображенское, что по дороге на Токмак и Мелитополь. Здешнего помещика давно выгнали, земли поделили, а с чем спорили — с арендой земли. Бедняки— “незаможники" вполне соглашались, чтобы вся земля была в собственности Республики, а люди ее арендовали на год или сколько там надо. Так богатые всю землю скупить не смогут. Богатеи— “дуки", опираясь кто на семью, кто на закопанную кубышку, вполне предсказуемо надеялись именно это и провернуть в скором времени, когда сойдет революционный угар и перестанут орать на митингах всякие там голодранцы.
