— Камень хорош,чистой воды, — нарушил скупщик ценностей молчание. — У многих старинных бриллиантов в середине от громадного внутреннего напряжения появляется тончайшая паутинка, опускающая драгоценный камень часто к подножию горы с кимберлитовой трубкой, в которой он был добыт. То есть, превращающая его в отходы без цены. Или есть мельчайшие сколы, выщербины. Этот же обработанный алмаз словно только сейчас взяли из рук огранщика. Перстень, к тому же, именной, вы его не рассматривали?
Собеседник повернулся лицом к валютчику, прищурил ярко-голубые глаза, в которых не отражалось ничего, кроме восхищенного любопытства.
— Некогда было, пришлось помотаться по городу, чтобы, замести следы, — буркнул Коца. — На первом перстне, который я продал Маусу, стояли две буквы "Е" и "В", то ли Екатерина Великая, то ли Евлампий Воронцов. Был на Дону такой атаман.
— На этом сокровище стоят те же две буквы, — Пулипер как бы пропустил мимо ушей сообщение о сделке Коцы с его другом. — Перестень действительно принадлежал Евлампию Вороноцову, атаману Всевеликого Войска Донского. Им его наградили или императорские особы, скорее всего, сам государь, или Воронцов по высочайшему повелению был возведен в дворянский титул и заимел право ставить клеймо на свою собственность. Не путать клеймо с фамильным гербом.
— Не говорит ли это о том, что мужик раскопал атаманский клад?— предположил влютчик. — Все вещи, выкупленные у него, как бы не случайные, что-ли.
— Все может быть, — проворчал пожилой еврей уклончиво. — Надо было все-таки разузнать о драгоценностях поподробнее, тогда бы легче пролегла дорога к остальным казачьим сокровищам.
— Простите, но пастуху место в строю павликов морозовых и александров матросовых. Как говаривал Маяковский, гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей.
— Понятно, — ухмыльнулся пожилой еврей с сарказмом. За спиной Коцы насмешливо хмыкнул Микки Маус. — Я беру и монеты, и перстень. Монеты как объявил, бриллиант из расчета двадцать баксов за десятку, дороже никто не даст. Считать, надеюсь, не разучились?
— На том стоим, — валютчик. утвердительно наклонил голову
Пулипер аккуратно свернул отрез шерстяной материи в несколько раз, зашел снова за вьетнамские бамбуковые шторы. Наверное, их приспособили специально, чтобы никто не сумел подобраться к хозяину незаметно, когда тот начнет колдовать над потайными схронами. Вышел он быстро, так же споро рассчитался. Как только стол освободился от купюр, накинул на него небольшую скатерку, поставил бутылку коньяка, рюмки. Все трое не курили, поэтому на закуску пожилой еврей предложил тарелку с конфетами, тоже приготовленную, скорее всего, заранее. Молча выпили, посидели в ожидании теплой волны по всему телу. Она не заставила себя ждать, коньяк оказался подлинным. Почти сразу повторили, взялись безо всяких переходов за обсуждение основного вопроса, словно давно сговорились. Остановились на обустройстве засады у дома пастуха за день до предполагаемого очередного приезда его в Ростов. Туда должны были отправиться Коца и Маус. Друг Мауса, шофер, был обязан дожидаться конца операции в автомобиле или на обочине шоссе из Ростова. Или недалеко от дома мужика, если позволит дорога на хутор. Перечислили все, что необходимо взять с собой: тулупы, валенки, меховые рукавицы, адидасовские сумки, термоса с горячим кофе, бутерброды. Пару бутылок коньяка для согрева, табак для отбивания нюха у собак, если таковые окажутся и возьмут след. Коца, когда встал вопрос о людях из конкурирующей группировки, причислил к необходимым предметам немецкий "вальтер" с запасной обоймой, приобретенный в начале перестройки, и АКС в десантном исполнении с тремя рожками, привезенный из горячей точки. Дело серьезное, не допускающее метаний из стороны в сторону. Микки Маус лишь поморщился, отказавшись брать с собой даже столовый нож. Хозяин квартиры, больше молчавший, подвел под планом окончательную черту:
— Повторяю, я беру на себя обязанности спрятать ценности, если они найдутся, и быструю их реализацию. В обоих случаях гарантирую сохранность, безопасность и честность своих действий.
— Согласен, — не стал спорить Коца, заявление Пулипера играло на конечный результат, а как известно, он — венец всему делу. Микки Маус тоже молча кивнул головой. — А теперь попрошу у вас совета, что мне делать, выходить на рынок и работать по прежнему? Или не выказывать из какой-нибудь норы носа до начала операции? Маус со своим другом Каталой категорически против моего появления, каша заварилась крутая.
— Круче не бывает, — не стал спорить хозяин квартиры, раздумчиво пощипав подбородок. — Знаешь что, я бы тебе посоветовал выйти и занять свое место, во первых, люди Слонка уже в курсе событий, они успели проследить за мужиком. Во вторых, подключилась еще одна банда, или банды. Валютчика убрали по одной причине, тот или заартачился, или не смог толково объяснить, у кого выкупил раритет. А Чоха,которому попала в руки эта ценность, не тронули, значит, их интересует только мужик и место самого клада. Так-же поступи и ты, мол, погремушки приобрел у деревенского пастуха, успел уже перепродать. Откуда пастух? Да наплевать, вы, мол, тоже можете что-то предложить, не называя домашнего адреса и не указывая места, где спрятали ключи от сейфа с мешком баксов. Сыграть, то есть, под дурачка.
— Опасный ход... А если я спрячусь? — Коца пристально посмотрел на Пулипера.
— Тогда тебя в покое не оставят до тех пор, пока не найдут, ни свои, ни чужие. Объявляться когда-нибудь все равно придется, вот в чем дело. Держать ответ перед бандитами тоже, даже если с кладом ничего не получится.
— Вы правы, отморозки на меня глаз теперь положили, — валютчик потер виски ладонями. — Если никакого клада не откопаем, то будет вдвойне обидно оказаться в положении заложника. Уж лучше сразу ответить на все вопросы, интересующие их.
— Я бы рассуждал именно так, — сплел пальцы скупщик. Посмотрел на собеседников. — А теперь не грех выпить и по третьей стопке.
Пожилой еврей, когда начали расходиться, подошел к окну, отвернул край занавески. Постояв немного, почмокал полными красными губами, походил взад-вперед по комнате.
— Что-нибудь случилось? Когда мы сюда шли, мне показалось, что за нами следят, — обернулся валютчик к нему. — Мужчина в зимнем мешковатом пальто.
— Именно такой торчит сейчас напротив нашего дома и ждет вашего выхода, — хохотнул Пулипер задорно. — Я видел, как вы шли по Пушкинской, волоча за собой пушистый хвост, но не стал на этом заострять внимание, потому что за собой я усек слежку давно. Но этот хвост, молодые люди, притащили вы, мой, наверное, на время отпал. Давайте сделаем так.
Хозяин квартиры накинул поверх пиджака старенькое полупальто, прошел к двери, глянув в глазок, открыл замок. Когда все вышли в коридор, защелкнул тяжелую створку на ключ и засеменил в конец здания, противоположный подъезду. Там находился черный выход. Он, спустившись вниз, осмотрел еще раз через щель кусок улицы Пушкинской перед домом. Теперь хвост, по всему неопытный, остался позади. Дождавшись, когда группа горожан поравняется с подъездом, пропустил посетителей мимо себя, и сразу заторопился назад. Коца с Микки Маусом тут-же смешались с проходившими, на перекрестке они поспешили каждый своей дорогой. Новый год должен был наступить в субботу, через четырнадцать дней, до назначенной встречи оставалось ровно одиннадцать суток.
Глава десятая.
Скирдач, запрятав мобильник под кучу мусора сбоку себя, снова заложил руки за спину, принял неловкое положение и закрыл глаза. Неизвестный заложник в другом углу, или обычный бомж, заворочался, залопотал еще сильнее. В подвале было очень холодно и сухо, наверное, трубы отопления проходили только в квартирах. Помещение было просторным,разделенным на бетонные секции,как под новыми домами,скорее всего в эпоху Хрущева под двухэтажкой находилось бомбоубежище на случай атомной войны, поэтому его приспособили под все автономное. В том числе под компактные обогреватели с двумя забетонированными колодцами для холодной воды. Когда Скирдача волокли сюда, он не уставал вертеть шеей, чтобы зацепиться хоть за соломинку, не дав надежде на освобождение умереть до срока. В тот момент в одном из помещений горел свет, сейчас он был отключен. Из другой секции долго никто не показывался, наконец, шаги по бетонному полу раздались громче, узкий луч карманного фонарика заметался по крупным блокам, расплылся на длинной фигуре Скирдача. Тот затаился.
— Отдыхает, — послышался уверенный голос с кавказским акцентом.
— А что ему еще остается делать, — ответил русский говорок с неприятными нотами, скорее, молодого подлеца, которых развелось из-за перестройки больше требуемого. Парни именно с такими голосами были способны на все. Скирдач невольно подобрал ноги под себя. — Теперь у него было столько времени, сколько он сам отпустил себе.
— У его коллеги одинаково, но к тому мы спешить не будем, — хмыкнул кавказец. — Начнем с этого, который должен знать больше.
— Можно приняться и за его друга, нам какая разница.
— Я говорил Асланбеку, он приказал того пока не трогать. Пусть поспевает.
В другом углу опять заворочался неизвестный, он громко вскрикнул несколько раз подряд, луч от карманного фонарика пришел в движение. Скирдач, воспользовавшись тем, что вновь провалился во тьму, повернул голову и открыл глаза. В белом снопе света корчилась горбатая куча тряпья, словно набросали в угол хлама из одежды, отслужившей срок, а он ожил душой, оставшейся в нем.
— Бомж? — спросил кавказец настороженно.
— Кто его... вроде, пацан. Может, какой наркоша забился издыхать, — хмыкнул русский. — Сейчас проверим.
Он продвинулся к тряпью, включил второй фонарик, постояв немного, ковырнул кучу носком сапога. Хлам резко дернулся, издал протяжный стон.
— Это баба, наверное, бомжиха, изуродованная до потери пульса, - присмотрелся русский. — Или уличная шмара, провинилась в чем, ее тут и опустили.
— Что будем делать? — кавказец смачно сплюнул. — Здесь оставлять ее нельзя, она помешает нам проводить работу.
— А что ты сделаешь, ей кранты, руки с ногами, по моему, вывернуты. Слушай, не подружка ли это Мусы? Помнишь, он избавился от нее неделю назад.
— И оставил под домом, в котором снимал квартиру? Вряд-ли Муса мог так поступить.
