Худой долго помолчал, хлебнул мерзкого элю.
— Повесить — это хорошо. Если соврал, клянусь, я тебе устрою пеньковое ожерелье. Но пока поверю на слово. Значит, говоришь, главный подонок все забрал?
— Именно. Он заранее знал, что ты наведешь шороху в столичке. Ты нашумел — он под шумок обтяпал дельце.
— М-да. И кто же он, этот главный?
— Мамой клянусь: не знаю.
— Стало быть, где золото — тоже не знаешь?
— Знаю. У главного ублюдка.
Худой грозно откашлялся.
— Не доводи меня до злости, крысеныш. Золото у главного, а главного мы не знаем — значит, и про золото ничего не ведаем.
— Нет, Худой, кое-что знаем. Я выяснил, зачем подонку золото. Он его переплавит чтобы сделать одну серьезную штуку.
— Переплавит?!
— Не совсем переплавит, — пояснил Седой, — а как бы соединит вместе. Из нескольких золотых слитков выйдет одна штуковина.
— А так бывает?
— Все в мире соединяется, чтобы получилось что-то другое. Из огня и руды выходит меч; из мужчины и женщины — ребенок; из вора и монеты — преступление; из судьи и злодея — справедливость.
Худой помолчал, осмыслил. Толкнул извозчика с мечом:
— Думаешь, такое может быть?
— Да, — кивнул тот.
— Положим. И какую штуковину собрал главный ублюдок?
Парень в платке наклонился еще ближе и прошептал еще страшнее:
— Бессмертие!
— Как — бессмертие?
— Так, чтобы не умирать!
Платок рубанул себя пальцем по шее, захрипел и рухнул на стол. Полежал немного, потом дернулся, уперся в столешницу и с жутковатой ухмылкой поднялся.
— Бессмертие, понял?
Худой дал себе несколько минут на раздумья. Прикрыл глаза, чтобы спутники не отвлекали его своим видом; пальцами машинально поглаживал царапины на столешнице — наверное, их причудливый рельеф отвечал хитроумному току его мыслей. Затем человек в капюшоне встряхнулся, хлебнул элю и сказал:
— Что ж, в этом есть смысл. Главный подонок труслив — значит, должен мечтать об избавлении от смерти. А его душа грязнее сапог бродяги — значит, на Звезду ему лучше не попадать.
— Верно, — кивнул Седой.
— И того оружия, что он имел в декабре, уже хватало расправиться со мною. Но он велел своим людям забрать золото и бежать из столицы. Значит, имел цель заманчивее власти. А что заманчивей всего для труса?
— Верно, — повторил Седой.
— Тогда скажите мне, — Худой обратился ко всем, но пристальным взглядом припек парня в шейном платке, — кто же этот бессмертный трус?
Платок вскинул ладони:
— Уволь, Худой. Я же сказал — не знаю. Имею на сей счет размышления, но не имею чем их подкрепить. А без доказательств лучше промолчу.
— С каких пор ты боишься говорить бездоказательно? Раньше слова лились с твоего языка, как молоко из дойной коровы!
— Уже полгода служу тебе. Считай, кое-чему научился.
Худой хмыкнул. Он был недоволен, что Платок темнит, но получил удовольствие, узнав причину. "Кое-чему научился" — приятно. Не каждому дано хоть чему-нибудь научить такого ушлого типа, как этот Платок.
— Ладно, тогда вот что скажи. Подонок уже стал бессмертным?
Парень в платке явно обдумал ответ заранее, но помолчал минутку, чтобы не обесценить слова поспешностью, а уж тогда ответил:
— Думаю, нет.
— Отчего так?
— Во-первых, его люди сильно берегли схему бессмертия. А если б она уже сработала, то зачем ее беречь? Подонок стал бы почти что богом, и никого уже не боялся.
— А во-вторых?
— Больно тихо в мире. Со дня смерти владыки — покой ему на Звезде! — ничего не случилось ни жуткого, ни таинственного. Подонок притих. Ждет, видать, пока бессмертие сработает.
Худой скривился, и отнюдь не от скверного эля.
— Здесь ты неправ. Случились Подснежники. Как нарочно, чтобы выманить мою ватагу из столицы и затянуть в капкан. Это ли не проделка главного гада?
— Нет, Худой, прости. Подснежники — одно, главный гад — другое. Я ездил по городам и селам, много повидал и голодных, и нищих. Вон Седой не даст соврать — на свете хватит обиженных бедолаг, чтобы устроить восстание по-честному, без подвоха.
— Вот только восстание поднялось ровно тогда, как я обосновался в столичке!
— Нет, раньше, в декабре. Просто ты о нем еще не знал.
— А ничего, что крестьянам кто-то подсуетил искровые самострелы? Недовольных полно, тут ты прав, а недовольных с искрой много насчитаешь?
— У мужиков была искра? — поразился Платок.
— Я иногда могу соврать, но не в честной бандитской беседе за столом грязного трактира. Крысеныш по имени Могер Бакли принес им самострелы!
— Х-ха! — улыбнулся Платок. — Коль мы с тобой пьем дрянной эль, как честные проходимцы, то и я скажу без вранья. Знаю я этого Могера Бакли. Он всю жизнь ел с руки Жирного Дельфина... то бишь, с плавника. Ты же не думаешь, что Жирный Дельфин и есть главный гад!
Худой попытался подумать именно так, но не сумел.
— Ты уверен, что Бакли служит Дельфину?
— Праматерью клянусь.
— У тебя нет Праматери.
— Тогда матерью. Дельфин дал искру серпам, чтобы они сделали тебе неприятности. А главный гад здесь вовсе не при чем.
Пока длилась их беседа, за стойкой кабака произошли некоторые маневры. Сперва кабатчик взялся протирать стакан. Он делал это впервые за неделю и явно не стремился к равномерной чистоте всего стакана. Умерил свой пыл сразу, едва добился прозрачного донышка, и смог сквозь него невзначай рассмотреть посетителей. Затем кабатчик трижды хлопнул по стойке, побудив мальчишку-разносчика выбежать из кухни. Кабатчик шепотом выдал мальчишке поручение, тот не расслышал. Кабатчик влепил ему подзатыльник, мальчишка осознал, что понял вполне достаточно, и убежал. Вскоре в зал спустилась хозяйка "Ржавой рельсы". Она была высока, пряма, как жердь, покрыта веснушками и грязно-рыжими волосами, и видом своим заставляла задуматься о подлинном происхождении названия трактира. Кабатчик и с нею поговорил шепотом, после чего хозяйка также ощутила потребность протереть стакан. Убедившись в прозрачности донышка, она ткнула кабатчика в бок. Тот ринулся к столу посетителей, украсив лицо масляной улыбкой:
— Уважаемые гости, не желаете чего-нибудь еще?
Как раз в тот момент Платок оканчивал реплику, и кабатчик услышал про Дельфина, серпов и искру, но ничего не понял. Ответил ему северянин с мечом:
— Дай-ка нам бочонок чудесного эля. Такой вкусный, что нельзя оторваться.
— Правда?
— Нет. До сего дня я мог поклясться, что в жизни не пил ослиной мочи. Теперь не поручусь.
— Эмм... какой уж есть... Может, еще чего хотите? Колбасы? Бобов?
— Мы уходим, — отрезал северянин и поднялся.
Он не сделал ни одного лишнего движения, просто встал на ноги, но кабатчику почему-то стало тесно и даже слегка душно. Следом за северянином поднялись другие и вскоре покинули гостеприимный кабак "Ржавая рельса". Проводив их, хозяйка раздала несколько приказов. Мальчишка убежал искать зазывалу, рыжая хозяйка осталась принимать заказы, а кабатчик вышел на улицу и обратился к прохожим:
— У нас только что выпивал парень, похожий на лорда-канцлера! Заходите, хлебните эля — сами станете как генералы!
А бывшие посетители уже мчались в своей неприметной карете по направлению к Дворцовому острову. Худой скинул капюшон, открыв солнечному свету благородный агатовский профиль. Заговорил без тени развязности, очень вежливо и страшно.
— Сударь Марк, я возьму одни сутки, чтобы проверить ваши улики и доводы. Если вы солгали хоть в чем-нибудь, то поступите благоразумно: покиньте столицу ближайшим поездом и больше никогда не показывайтесь на глаза никому из северян. Но если вы честны, проведите эти сутки с пользой: вступайте в курс дел, готовьтесь принять управление.
Мужчина в платке сглотнул и весь подобрался.
— Тайной стражей, я полагаю?
— Через неделю начнется заседание Палаты. Если Кукловод еще не нанес удар, то заседание даст ему неплохую возможность. Сорок лордов — в одном зале. Один залп Перстов — и Империя рухнет в хаос.
— Понимаю, милорд. Этого не случится.
— Все въезды и выезды должны быть под вашим контролем. Каждый торговец, курьер, путешественник, каждый артист, нищий, вор или бродяга, каждый конь или пес должен быть осмотрен и проверен. Вы лично ответите за каждого, кто въедет в город.
— Так точно, милорд.
— Полиция получила такой же приказ и будет действовать независимо от вас. Два батальона кайров получили такой же приказ и будут действовать независимо от вас и полиции.
— Я не ошибусь, милорд, если скажу то же и о воровской гильдии?
— Не ошибетесь, сударь. О каждой подозрительной личности, въехавшей в Фаунтерру, я узнаю из четырех источников. Вы должны быть первым из них.
— Я не подведу вас, милорд.
Когда карета проезжала мост, лорд-канцлер выглянул в окно. Удвоенный караул на воротах вытянулся по струнке.
— Слава Агате! — рявкнули гвардейцы, перекрывая звон подков.
Слуги, подметавшие аллею, и садовники, подстригавшие кусты, замерли в поклоне перед экипажем.
— Слава Агате!
Солдаты оцепления вокруг дворца щелкнули каблуками, вскинули руки в салюте:
— Слава Агате!
Командир оцепления был северянин. Дежурный офицер на воротах был северянин, как и дежурный офицер на каждом этаже, в каждой башне, на каждой подъездной дороге. В гвардии достаточно северян. В гвардии достаточно офицеров, у кого есть родичи на Севере. А кайров во дворце достаточно, чтобы к каждому лазурному плащу приставить красно-черного.
Кайр Сорок Два салютовал Эрвину, едва тот вышел из кареты.
— Происшествий не было, милорд. Ее величество написала два письма и провела три беседы. Отчеты на вашем столе.
— Благодарю, кайр. Знакомьтесь: перед вами Ворон Короны. Приглядывайте за ним до завтра. Если я не прикажу обратного, завтра он станет главой протекции.
— Так точно, милорд.
Следом за Вороном из кареты вышел Седой. При его появлении Сорок Два хлопнул глазами, раскрыл рот, закрыл, щелкнул каблуками.
— Желаю здравия, милорд судья...
Седой отмахнулся:
— Я больше не судья, кайр. Зовите меня Дедом.
— Как будет угодно, милорд!
Эрвин отвесил поклон в адрес Седого.
— Милорд Дед любезно согласился оказать помощь в нашей охоте. Завтра он займет место помощника главы протекции. Полагаю, он станет идеальным человеком, чтобы наладить взаимопомощь между тайной стражей и войском.
— Почту за честь работать с вами, — поклонился кайр.
— Не стоит слишком много говорить о чести, — нахмурился Дед. — Послушайте-ка. В городе Лиде служил один судья, который очень любил слова "ваша честь". Он велел, чтобы все и всегда его так звали: истцы и ответчики, слуги и торговцы, отец с матерью, супружница. Вот однажды его жена понесла дитя. Отходила срок, пришло время разрешиться от бремени. Вызвали лекаря с повитухой, и судья им говорит...
Эрвин слушал невнимательно, ибо давно знал эту историю. Оглянулся по сторонам, чтобы еще раз полюбоваться железным порядком караулов и оцеплений, но уперся взглядом в альтессу-тревогу. На ней было неприлично фривольное платьице в розовый цветочек.
— Ах, как же я ждала весну! — мурлыкнула она, отбросив косу за голое плечо.
— Ты слыхала? — спросил Эрвин.
— Ты прекрасен в роли бандита!
— Я не об этом.
— И ты растешь, милый. Твоим врагом был кайр, потом император, за ним Хозяин Перстов, теперь — бессмертный Хозяин Перстов. Даже не знаю, хочу ли знать наперед... Пожалуй, предпочту сюрприз... Нет, скажи сейчас: как ты намерен убить бессмертного врага?
— Он еще не бессмертный.
— Откуда знаешь?
Действительно, откуда? Из доводов Марка? Доводы — вещь округлая, можно повернуть по-разному. Кукловод затаился — это ничего не значит, он всегда любил таиться. Быть может, давно обрел бессмертие, и ждет только открытия Палаты, чтобы нанести удар.
— Я внук Агаты, — сказал Эрвин. — Я чувствую.
— Кстати, любимый, ты же понимаешь, что Кукловод, даже бессмертный, больше не главная из твоих проблем?
* * *
Бессмертие — серьезная штука.
Глупо звучит, не те слова. Бессмертие — дело сложное? Тоже нет. Невероятная выдумка? Опасная находка? Все не то, нет подходящего эпитета. Бессмертие — нечто настолько чуждое, что не дать ему ни оценки, ни сравнения. Мозг не приспособлен думать о таких вещах.
А обдумать нужно, и очень тщательно. Даже обсудить.
Вопрос первый: с кем можно говорить об этом?
Ионы нет. Как жаль, что нет Ионы.
Матери довериться нельзя: она уже пыталась сговориться с Кукловодом, чтобы вылечить отца. А тут — не просто лекарство, но избавление от смерти. Сам отец, конечно, не даст слабины, но может рассказать секрет матери, а она — вне круга.
Аланис шепталась со Знахаркой. Покривила душой, чтобы вернуть красоту. Всего лишь красота, а тут — бессмертие.
Барон Стэтхем — человек проверенный. Но он — очень сильный феодал; заполучив бессмертие, сможет побороться за Первую Зиму. Зачем создавать соблазн?
Судья? В мыслях Эрвин никак не мог звать его просто Дедом. Судья надежен и мудр, но отравлен логикой Ворона. Если Ворон ошибся — случайно или намеренно, — то уже заразил судью ложными доводами.
Остались: Роберт, Джемис, Сорок Два. Надежны, как скалы, и достаточно презирают смерть, чтобы не продать душу за вечную жизнь. Вот с ними и побеседуем.
Вопрос второй: верить ли в возможность бессмертия?
Трое кайров удивленно выпучили глаза, когда Эрвин передал им рассказ Ворона. Роберт даже не сумел вымолвить привычное: "Ага". Сорок Два вернул вопрос Эрвину:
— Милорд, но такого же не бывает?..
Эрвин ответил:
— Не бывало прежде. А еще никто из смертных не стрелял Перстами Вильгельма, не ломал мечи двумя пальцами и не говорил с собеседником за тысячу миль. Нужно понять: бессмертия не может быть никогда, или просто не случалось прежде?
— Если кто и знает ответ, то только Праматери.
— Верно! Потому сейчас мы вспомним все их слова, какие слыхали.
Каждый поларийский дворянин изучал труды Праматерей. Классическое воспитание включает их в себя так же неизбежно, как грамотность и знание геральдики. В первую очередь: книги Праматери твоего рода, "Архивы" Максимиана (ценнейший исторический источник), "Поздние дневники" Янмэй (если надеешься стать землеправителем) и "Рука, держащая меч" Вильгельма (если намерен изучать военное дело — а это почти наверняка). Затем — "Песни Софьи" и "Слезы Ульяны". Это сборники молитв, читаемых при рождении ребенка, посвящении юноши в веру, обручении влюбленных и проводах умирающего. Как внук Праматери, всякий дворянин должен уметь исполнить главные церковные обряды. И наконец, хорошим тоном считается глубоко изучить жизнь и творчество близкого тебе по духу Прародителя. Многие выбирают на эту роль Мириам, Глорию, Елену или Эмилию — самые светлые фигуры среди Праматерей. Таким образом, если тебе посчастливилось получить благородное воспитание, то ты прочел и досконально изучил по меньшей мере восемь книг, написанных Прародителями. Роберт Ориджин, Джемис Лиллидей и Харви Хортон — выходцы лучших домов Севера — раскрыли Эрвину свои познания священных текстов.
