The Biggest Little City in the World

Все, что я успел, это выхватить пистолет и нажать один раз на курок, но металлическая броня бойца была приспособлена для того, чтобы выдерживать пулю из магнума, не то, что из моего кольта. Пуля просто отрикошетила, а бита все-таки опустилась мне на голову, ввергнув меня во тьму.

— Щенок! — услышал я внезапно, вынырнув из холодной темноты. — Мы столько ресурсов потратили, чтобы это утрясти, а ты просто берешь и возвращаешься сюда.

Я открыл глаза, и через странную пелену увидел толстого человека, ходящего туда-сюда. Сеньор Мордино старший собственной персоной пригласил меня на прием.

— Хорошо, что мы еще смогли отбить тебя у Сальваторе, если бы нам Джимми все-таки не рассказал о тебе, то мы бы точно... А так поживешь хоть сколько-нибудь.

Взгляд никак не хотел фокусироваться в одной точке, но с трудом определив приблизительное направления осей икс, игрек и зед, я увидел, что кроме толстяка в комнате находится еще и та самая лысая женщина... Марджерин? Марждори. Точно.

— Введите ему что-нибудь. — кивнул на меня толстяк. — Пусть поживет пока что. Что-нибудь из нового, но не смертельное.

Дав приказание, толстяк повернулся и покинул помещение, а Марджори стала готовить шприц. Видимо, мне надо было быть с ней повежливее, когда я был еще детективом. Она набрала в шприц какую-то жидкость и подошла ко мне.

— Мардж... — прошептал я, пока она закатывала мне рукав и накладывала жгут.

Моя реплика осталась без ответа. Никогда не думал, что окажусь подопытным в Конюшнях у Мордино...

Глава 5.

Игла в очередной раз вошла в вену. Который раз за эти сутки — не знаю. Но у этого укола был ощутимый эффект — я снова начал слышать. Уже радует. Хотя, перед глазами по-прежнему стоит все та же темнота. А вот тело постепенно начало неметь.

— Сколько стимуляторов мы потратили на него? — спросил женский голос.

— Восемь. — ответил мужской.

Восемь стимуляторов. Всегда думал, что такая доза ни к чему хорошему не приведет. Не думал, что выдержу.

— Приборы фиксируют нормализацию дыхания и прекращение задержек в работе сердца. — констатировал мужчина.

— Поразительно. — голос женщины выражал восхищение. Восхищение своей гениальности. — Новый метод реанимации прошел первую стадию испытаний.

Тебя бы саму накачать этой дрянью, а потом прибить к кровати, натыкать иголок и полчаса сосредоточенно долбать током и колоть стимуляторами.

Но адское пламя, только что сжигавшее меня, отступило, и это придавало моим эмоциям хоть сколько-нибудь позитивный окрас.

— Все, я думаю, на сегодня хватит. — голос женщины был холоден, как лед, который я видел только в холодильных установках.

— Этого развязывать? — спросил мужчина.

— Вколи ему чего-нибудь, чтобы отрубился. Он в сознании же у тебя.

— Да уж, глазами-то только так таращится. Из стороны в сторону. Милый.

— Свои... Гм... Особенности удовлетворяй с рабами. Причем со своими, а не подопытными.

Он что пидорас что ли? Этого еще не хватало. Нет, конечно, мне, судя по всему, так и так умирать, но быть трахнутым при этом совершенно не хочется.

— Да, что я... Я ничего.

— Вколи ему чего-нибудь. Только не переборщи, мы и так из него инвалида сделали уже. Если бы у нас степени инвалидности были.

— Это?

-Реши сам. Я тороплюсь. — звуки женских шагов, только что громкие, отчетливые, становились все тише и в конечном итоге совсем угасли.

— И что же с тобой делать?

Тяжелое мужское дыхание, напоминающее дыхание брамины было совсем рядом. Я не чувствовал его — тело давно лишилось чувствительности, из всех моих пяти чувств у меня был только слух. Зато, слышал я его просто прекрасно.

— А ты ничего. — сказал он и высоко мерзко засмеялся. Раздались звуки хлопков, и только сейчас я понял, что хлопает этот пидераст меня.

То, что меня в очередной раз укололи, я понял только по действию вещества. Я смог открыть глаза, серые краски операционной, яркий свет ртутных ламп, все постепенно слилось воедино и завертелось в такую круговерть, что страшно представить. Все кругом засияло всеми цветами радуги, я закрыл глаза...

Внезапно я понял, что глаза мои были закрыты все это время, а сейчас я наоборот, только открыл их и увидел свет. Свет слепил, но больно не было, скорее, было наоборот, приятно. Теплые лучи согревали меня. Я полностью расслабился и подставил свое тело лучам.

Постепенно солнечные ванны стали слишком теплыми, а после горячими и обжигающими. Я попытался поменять позу, но не смог — мои руки приросли к шезлонгу, тело постепенно вплавлялась в его структуру. Теплый пляж постепенно превращался в ад.

— Тебе разве мама не говорила, что долго принимать солнечные ванны нельзя? — спросил женский голос.

— А тебе мама не говорила, что продавать свое тело за деньги нельзя? — чьим-то чужим холодным голос парировал я. — А мама тебе не говорила, что сдавать друзей, которые вытащили тебя из глубокой задницы, мафии нельзя?

— Моя мать была той еще шлюхой. — ответили мне.

Холодные пальцы коснулись плеч и стали медленно массировать и растирать их, то поднимаясь к шее, то опускаясь ниже.

— Это заметно. — ехидно ответил я.

— Эй! — голос стал обиженным. — Обидно же!

— На правду же, вроде, не обижаются? — спросил я, вполне легко оторвав он лежака голову и обернувшись. Сьюзи прекратила делать мне массаж и обиженно смотрела на меня.

Солнце тем временем убавило мощность до отметки "жарко, но терпимо". Я встал с лежака и посмотрел на нее. Сью зарывала ноги в белый песок. Слегка усмехнувшись, она подбросила песок в воздух и пошла куда-то.

— А зачем ты меня сдала? — спросил я, направляясь за ней.

— А чего тебе не нравится?

— Ну, наверное, то, что меня травят какой-то дрянью, а в скором времени убьют.

— Зато ты побывал на настоящем пляже. — она пожала плечами и наклонилась к какой-то коробке, демонстрирую крепкие ножки и кое-что другое.

Коробка открылась, и оттуда повалил пар. Она взяла две бутылки, в которых без труда можно было узнать бутылки Нюка-Колы и, закрыв холодильник, пошла ко мне.

— Чем тебе не рай? — спросила она, протягивая мне бутылку.

Я взял в руку запотевшую, скользкую от капелек стеклянную бутылку, свернул крышку и влил пару глотков себе в рот. От ледяной колы свело зубы и мне сразу стало холодно, несмотря на жару, стоявшую кругом.

— А чем тебе не рай? Чем не место для вечной жизни? — спросила она. И внезапно понизившимся голосом добавила. — Определенно, это будет твое место для вечной жизни.

Кола в бутылке уже заканчивалась, но я вылил последние капли себе в рот, подкинул бутылку, перехватил за горлышко и...

— Нахуй вашу вечную жизнь. — сказал я и боковым ударом обрушил бутылку на голову девушки.

Мелькнул свет, девушка упала на землю, и на ее месте я увидел очень знакомую женщину с цветом волос таким же, как и у меня. Мама.

— Михаил. — голос уставший, севший. — Зачем, Михаил?

— Мама? — спросил я, все еще не веря своим глазам. Светлые-светлые волосы пачкаются кровью. Если оставить все как есть, то они слипнутся в равномерную бурую паклю, и тогда их только брить — со мной такое уже бывало. — Мама... Извини.

Я тут же подошел к ней и протянул руку, чтобы помочь подняться и хотя бы рану эту обработать.

— Михаил, почему ты меня ударил? — голос становился сильнее.

— Мама... — ну не объяснять же ей, что пятнадцать секунд назад тут была не она, а шлюха и предательница?

— Михаил. — снова сказала она и тяжелый взгляд ее голубых глаз встретился с моими. Насколько я помнил, мои глаза были точно такими же. — Я запрещаю тебе водиться с ним?

— С кем? — я абсолютно ничего не понимал.

— С ним. — она вскинула руку и показала вдаль.

Город. Большой, светящийся разноцветными огнями неоновых реклам. Среди всех выделялся огонь на одной арке. Разноцветными буквами на ней было написано "Рино — самый большой из маленьких городов в мире". Вот так вот. Грех тщеславия... Да и, не только. Вот тебе и большие грехи маленького города.

— С городом? — с удивлением спросил я.

— Да, именно с ним. Он — неподходящий товарищ для игр. Совсем не подходящий.

Почему я должен разговаривать со своей матерью, когда она стоит передо мной на коленях? Мне это показалось чем-то совершенно неправильным... Ну, не должно так быть.

Я наклонился и взял ее за плечи. Вспышка яркого света и я чувствую резкую боль в районе локтевого сустава. Неужели меня укусила собственная мать?

Я снова открыл глаза. Надо мной склонилось лицо лысой женщины. Марджори.

— Я думаю, что лучше так. — она показал мне пустой шприц. — Тут суперстимулятор двойной концентрации с примесью вытяжки из психо и четыре таблетки баффаута. Этот коктейль должен остановить тебе сердце минут через пятнадцать. Это максимум, что я смогу сделать.

Лысая женщина спрятала шприц в карман халата и покинула комнату, оставляя меня наедине с неизбежным.

Я дергался как мог, пытаясь ослабить путы, которыми я был привязан к операционному столу, но все было бесполезно. Я полностью расслабился и стал прислушиваться к организму. Интересно, я почувствую этот момент, когда кровь во мне остановится?

Сердце набирало скорость, одновременно, как будто бы увеличиваясь в размерах, и через минуту уже билось где-то одновременно и в животе и в горле. Мускулы налились невиданной силой, зрение, обоняние, слух — все обрело кристальную ясность, при этом мозг будто бы отключил часть функций, отвечающих за аналитический ум и упрямо твердящих мне о невозможности какого-либо выхода из ситуации.

Я резко напряг все мышцы, развел руками и разорвал свои путы.

Шаг. Еще шаг. Тяжелая звериная поступь. Неужели моя? Бегу вперед, вокруг клетки, люди в них смотрят на меня со страхом. Нет, не так. С ужасом.

Что она мне вколола? Почему все меня боятся?

Я открыл дверь и с трудом протиснулся через внезапно ставшую очень маленькой дверь. Охранники стояли рядом со мной, один из них подносил огонь к сигарете другого.

— Курить вредно. — прорычал я и изо всех сил столкнул их головами. Послышался звук, как будто кто-то столкнул вместе два бурдюка с водой и тела охранников упали на землю. Я перешагнул через одного из них и побежал.

Возможности моего нового тела позволяли мне бежать очень и очень долго.

Я бежал, пока путь мне не преградила река. Прозрачной поток спускался с гор и уходил куда-то в сторону Рино. Получив возможность утолить разыгравшуюся от долгого бега жажду, я наклонился над потоком воды и...

Из воды на меня смотрел мутант. Зеленая морщинистая кожа, большие зубы. Я ударил кулаком по потоку, а мутант сделал то же самое.

Я и был этим мутантом.

В этот момент сердце сделало последнее сокращение и остановилось.

* * *

Остановилось только для того, чтобы продолжить биться дальше. Сколько я пролежал в коме — я не знаю, но солнце уже начало вставать из-за гор.

Не знаю как меня никто не нашел тут — за мной была отчетливая цепочка следов. Да и после того, что я сделал с охранниками.

Я поднял голову и понял, что нахожусь на другом береге реки. И как я туда добрался? Видимо именно то, что следы обрывались перед рекой, и спасло меня.

Первым делом я посмотрел в свое отражение — лицо грязное, волосы слиплись, но человек. Не супермутант, которого я увидел вчера. На душе моментально стало намного легче.

Я осмотрелся кругом — только более-менее плодородные пойменные места и железнодорожный мост. Мост этот навел меня на одну идею. Единственные, кому я еще не успел перейти дорогу, и, кто, вроде бы, не должен на меня охотиться. Семья Орвилла Райта.

С трудом я встал и поковылял к железной дороги в сторону Нью-Рино. Дом Райтов находится где-то там... Может быть, я могу рассчитывать хоть на какую-нибудь помощь...

Холодная вода, пропитавшая мо комбинезон вызывала острое чувство дискомфорта. Нет, если бы сейчас был день, то достаточно было бы раздеться минут на пятнадцать, и одежда высохла бы. Но, увы, было только утро, а утро в Пустошах холодное.

Через тридцать шагов у меня жутко заболел бок, пришлось остановиться, перевести дух. Я понятия не имел, чем меня обкололи в этой лаборатории в Конюшнях, но это была явно очень зловредная дрянь.

Закружилась голова. Я понял, что, если решусь присесть и отдохнуть, то уже не встану.

Несмотря на то, что солнце поднималось, меня знобило все сильнее и сильнее. Неужели я умудрился вдобавок ко всему еще и простудиться?

Инфекционные болезни у нас не были редкостью. Тем более, когда люди в большинстве своем живут в ужасных условиях. Действительно ужасных.

С рождения я болел всего два или три раза. Уж очень я был крепким и очень уж тяжело поддавался заразе. Вернее, ей я почти не поддавался.

Сколько могло пройти? Сколько я прошел? Я не знал ответа на этот вопрос. Но шагал я уже по рельсам. Голова становилась все тяжелее и тяжелее, и мне ужасно хотелось остановиться и упасть где-нибудь.

Вот, иду я, иду... А, вдруг, раз и поезд? Поезд? Сто семьдесят лет после войны и раз и поезд.

Поддавшись искушению, я присел на рельсы на пару минут, и уже не встал.

— Пап, смотри, человек!

— Ты чего? А.. Действительно... — чьи-то руки затормошили меня, проверили пульс. — Он живой.

— Слушай... Это же тот.. Детектив... Стрелковски.

Стрелецки я, блять, хватит коверкать мою фамилию!

— Что делать-то будем? На него награду дают Сальваторе... И Бишопы.

— Не, надо к деду Орвилу его. Он точно придумает что-нибудь!

— Точно. Так, дрова с носилок аккуратно выкладывай и потащили.

Некоторое время я слышал стук выкладываемых дров, а потом две пары рук подняли меня, переложили на жесткую поверхность носилок.

Последней мыслью было только то, что если меня вырвет, то я захлебнусь собственной рвотой.

Глава 6.

Лихорадка продлилась две недели. Две недели сраных кошмаров, сраного бреда, в котором одни ужасные картины сменяли другие по сто раз на дню. Особо примелькался тот, в котором я все-таки превратился в супермутанта, а потом долго бродил по каким-то подземельям, пытаясь найти пусть обратно.

Две недели лихорадки, и две недели члены семьи Райтов опекали меня и даже давали какие-то лекарства, хотя, я уверен, что организм мой больше никогда ничего принимать не сможет — уж чересчур много мне вкололи в конюшнях.

Организм так и не отошел до конца от этих "экспериментов". Я не мог пробежаться и двадцати футов — в глазах темнело, легким не хватало кислорода, сильно-сильно кололо в боку, а сердце, будто снова увеличивалось в размерах и билось с огромной частотой.

Но на исходе второй недели я смог перебороть и это. Жажда мести оказалась вполне эффективным стимулом, и, в конечном итоге, болезнь отступила, хотя, боли при физических нагрузках меня все же беспокоили. Все-таки, они сделали из меня инвалида.

Надо дать Райту должное — он отказался принять меня до того, пока мое здоровье полностью не придет в норму. Это обнадеживало — вряд ли они сначала стали бы долго и упорно лечить человека, а потом просто взяли и продали другой семье.