Свидетель Канона

Такао стояла у борта, пустив по ветру синие волосы, улыбалась в голубое небо. Наконец-то она уже не специалист по людям, наконец-то к ней перестали бегать со всеми-всеми-всеми вопросами.

Теперь она специалист по человеку. Одному человеку.

— О чем размышляешь?

Как подобралась Балалайка, никто не успел заметить; впрочем, обычное дело. Только что никого и ничего — это в смысле для корабля Тумана никого и ничего, во всех диапазонах и на гравирадаре в том числе. А потом раз! И на борту аватара Балалайки, а корпус ее — изящная вишневого цвета яхта — качается чуть поодаль. В ту, последнюю, войну, где прославилась Ото-химэ, в смысле, которая Пенсакола, сама Балалайка немало помоталась по враждебному океану одиночкой: то с разведкой, то с тайной дипломатией. Поневоле выучилась прятаться чуть ли не в брюхе кракена.

И вот апофеоз. Подойти незаметно для авианосца и тяжелого крейсера. Ладно, Рицко увлеклась, но и у Такао ни один сенсор не дрогнул.

— Ни о чем, — Такао лучезарно улыбнулась. — Раз в полгода выдался момент, когда можно не размышлять ни о чем. А как у вас дела?

— Собрала данные с Южной котловины, на запад хочу подрядить своих мальдивских друзей, благо, у них тоже все наладилось.

— О, к слову о ваших друзьях. Реви, Рок, Бенни... Помните, Датч забирал с Перекрестка двух совсем уже мелких туманников. В форме корабельного кота и Шарнхорста, кажется?

— Помню. Кот в норме. Бенни, правда постарел...

* * *

Бенни постарел, что за столько-то лет и неудивительно. Хакер остался прям и строен, только соломенные волосы побелели; а цвета на гавайской рубашке всякий раз новые, яркие, рубашке-то что сделается.

На окраине безымянной деревушки, где-то в зелени Мальдивских островов — острова не так, чтобы очень уж велики, куда ни пойди, океан рядом — стоит зелено-алый полосатый шатер, да вдоль берега несколько палаток с выгоревшими буквами "BLACK LAGOON SEA TRANSPORT EXTREAM LOGISTIK" — то ли с ошибками, то ли с голландским акцентом — а на воде ржаво-металлический самоходный понтон с водолазным оборудованием и опускной кабиной. Рядом в лучах солнышка покачивается сине-белый буксирно-спасательный катер. За штурвалом катера возвышается тоже постаревший, но от этого нисколько не погрузневший, негр в оливково-зеленом пухлом жилете. Рядом с Датчем оправляет белую офисную рубашку, галстук до пряжки, черные брюки, начищенные ботинки — Рок. Точнее, господин Окадзима Рокабуро, теперь уже выглядящий на полное имя.

Реви Двурукая сидит на песке в черной меланхолии. Годы не испортили ей фигуру, но сильно замедлили реакцию, а реакция для стрелка все.

Чуть поодаль, в бухточке под маскировочной сеткой, похожий отсюда на кучу засохших водорослей, спит легендарный торпедный катер "Лагуны", которому в последние пятнадцать лет пришлось неожиданно много, полно и подробно вспоминать боевую молодость.

У шатра от самого восхода крутятся мальчишки всех цветов кожи, одетые в лохмотья; когда ровно в десять из шатра выступает юнга "Лагуны", Шарнхорст, начищенный и отглаженный, окрестные барышни вздыхают нестройным хором, а Реви печально гасит сигарету о песок.

Шарнхорст возглашает звонко, торжественно:

— Слушайте, слушайте, и не говорите, что не слышали! Зверь, именуемый Кот! Лишь у нас, только сегодня! Зверь, именуемый Кот! Всего за половинку серебряной монеты! Всего за килограмм долларов! Всего за одно честное слово флибустьера, но флибустьер принимается только настоящий!

Под крики с воплями из шатра появляется Бенни — полотняные штаны, цветастая рубашка, седая голова, лихая ухмылка... На плече вместо попугая здоровенный черный кот, ярко-зеленые глаза — Бенни всегда выходит спиной к солнцу, но глаза у кота, тем не менее, всегда светятся.

К шатру сползаются туристы — их немного, жалкая тень стародавней роскоши, когда Мальдивы гремели дайверской столицей на всю планету.

Но даже сейчас, после всех войн и пертурбаций, туристы есть. Они как бы доказывают сами себе, что ничего не произошло. Что все как раньше. Фондовые индексы, дайвинг, местные промыслы, вот и актеры какие-то...

А что мир вокруг совершенно не прежний — если не замечать, может, все и обойдется?

Иногда Бенни жалеет этих взрослых детей. Они не виноваты в собственной ненужности. Они не делали ничего плохого, никого не убивали, исправно жертвовали на оборону и платили налоги. Они всего лишь не хотели меняться. Вот, прилетели на Мальдивы, как делали до войны. Что их толкнуло — бог весть. Некто авторитетный в глянцевом журнале... Или просто память о прежней, богатой и счастливой Земле... Или соседи, гордящиеся туром в Тибет — как раньше! И вот люди пошли, и продали старую машину, и купили место на трансокеанике, и прилетели вот сюда, в страну чистейшей воды, грязнейших закоулков, закутанных до глаз мусульманских красавиц...

Чтобы лицезреть "зверя, именуемого Кот".

Если каждый Новый Год смотреть "Иронию судьбы", однажды ирония судьбы взглянет на вас.

— ... Вас ожидает зверь, именуемый Кот!

Местные мальчишки, кто за мелкие деньги, кто по доброте душевной, кто в восхищении от увиденного, уже поведали туристам горы разновсякой небывальщины, и туристы робко посмеиваются. Вроде как глупости рассказывают, и вроде как не положено в такое верить солидному человеку, заплатившему за трансокеаник... Но вдруг?

Кто бы мог подумать еще десять лет назад, что твоя дочка станет канмусу? Или что сам ты пойдешь налаживать электрику на базе Тумана в одном из "договорных" портов... Или — лечить от кожных заболеваний оживший ночной кошмар, глубинную тварь, теперь — союзника! Или, вместо привычной работы собачьего парикмахера, алмазным диском стричь когти демону-"они", способному этими когтями располовинить эсминец. И сейчас ты прилетел за тридевять земель не потому, что надоело лежать на диване, и не потому, что интересно, и даже не потому, что мечтал в детстве — а потому, что надо работать на должности туриста.

Не потому, что приятно — потому, что принято.

— ... Зверь, именуемый Кот!

Итак, выходит Бенни, как свеча и прям, и строен, и зверь, именуемый Кот, на плече его. Кот проходит по жердочке взад и вперед, прыгает в кольцо с тумбы на тумбу, и вальяжно танцует с зонтиком, как человек, на задних лапах. Пока что ничего необычного; самые образованные из туристов уже припоминают бессмертную новеллу о Ходже Насреддине, Большом Бухарце и том самом "звере, именуемом Кот", с чего все началось.

— Началось! — пацаны подскакивают и тянут ручонки.

На подброшенный в небо старый башмак налетают чайки, рвут обувку на куски, галдят, вопят и гадят.

— Убери-ка их! — приказывает Бенни, и ежатся туристы, несколько ошарашенные мгновенным превращением старика. Точь-в-точь Шон О'Коннери из последней серии "Живешь только дважды".

Кот совершает исполинский прыжок в ноги, тут же возвращается на тумбочку с пищащей в зубах крысой. Крысы тут повсюду, туристы морщатся, но терпят.

Быстрым рывком кот ломает крысе хребет. А потом зубами подбрасывает в воздух и могучим ударом лапы отправляет в небо — точь-в-точь волейбольная подача!

Подброшенный башмак чайки рвут на лету; убитая крыса летит с такой скоростью, что врезается в брюхо чайке прежде, чем та понимает, что случилось.

Мальчишки на все голоса издают вой сбитого "мессера" и срываются толпой к упавшей чайке, еще на бегу выкрикивая, кому крылья, кому тушка, кому маховые перья — их можно продать писцам в управу. Кот между тем отправляет в небо еще что-то: крысу, камень, картофелину, кусок кирпича — всякий раз в цель.

Потеряв троих, чайки с визгом разлетаются. Туристы апплодируют с оглядкой. Ну, вроде же так положено, да? Вроде бы они ничего не нарушили?

— После такой битвы надо подзаправиться.

Зверь, именуемый Кот, вальяжно кивает. Бенни щелкает пальцами — юнга в сияющей форме, опять произведя фурор среди дам-с, приносит канистру, резко пахнущую керосином, и наливает из нее в обычную алюминиевую миску. Кот, брезгливо потыкав лапкой керосин, аккуратно лакает его — а потом выдыхает на поднесенную Бенни зажигалку, пламенным выдохом очищая тумбочку от остатков крысы.

Вот сейчас туристы в очевидном шоке и восхищении, вот сейчас в шляпу сыплются монеты и чеки. Кот с важным видом потягивается, затем подходит к обгорелой бочке-светильнику, выпускает коготь и здоровенными царапинами, сверкающими среди жирной копоти, прямо по металлу выскребает: "Good bye", после чего прыгает Бенни на плечо и вместе с ним удаляется в шатер.

Окадзима Рокабуро педантично ставит галочку в списке дел на сегодня. Лицезрение "зверя, именуемого Кот" обеспечивает "Лагуне" четверть всей прибыли. Еще четверть обеспечивает его умение пролезть куда угодно и услышать, а лучше заснять, чего надо, и уж особенно — чего не надо.

Третью четверть обеспечивает нырялка. На Мальдивах лучшая в мире нырялка, без вопросов. И, раз уж турист отдал сумасшедшие деньги за суборбитальный трансокеаник, то сам бог велел туристу поплавать с аквалангом в окультуренных бухточках, сфотографироваться с маленькой, до полуметра, акулой — на правильно поставленном фото не видно, что акула маленькая. Всего один кадр, и ты офигеть какой крутой парень!

Наконец, последнюю четверть обеспечивает лицезрение Шарнхорста. Некогда "проклятье кригсмарине", туманник вырос в очень лихого юнгу, окрестные барышни по нему высохли. Но Мальдивы республика исламская — смотреть смотри, а дискотеки для неверных. Вот и вздыхают мальдивские красавицы: у них что ноги, что грудь, куда лучше бледной туристической немочи. Сейчас бы променять хиджаб от лучших кабульских мастеров на простецкую футболку и шорты...

* * *

Футболку и шорты Такао отряхнула со словами:

— А, кажется, у Рока и Реви детей все нет?

Балалайка помотала головой и заговорила на другую тему:

— Так зачем ты интересовалась котом?

Такао поняла, что про детей лучше не переспрашивать. Открыла небольшой экран, вывела спектры вибраций неведомой новой фиговины, разосланные Макие Осокабе по флоту.

— Вообще-то, интересовалась я Шарнхорстом. Это единственный природный туманник-мужчина. Не аугментированный, а именно что природный. Вот, спектр вибраций нового корабля показался мне чем-то похожим... Нет, простите, я сперва все же обдумаю, а потом уже скажу точно.

— Ну хорошо. А как там у них? — Балалайка двинула подбородком в сторону спорящих.

— У Пенсаколы все отлично, — пожала плечами Такао. — Даже завидно немного.

— Немного?

— Немного! Скажите, это нормально, что мы все время ищем себя в мире?

Балалайка задумалась, тоже опершись роскошной задницей на леер, и Такао поймала себя на том, что теперь уже завидует умению собеседницы красиво сидеть. Чего она всем завидует, в самом деле?

— Думаю, нормально, — Балалайка выпрямилась. — Человек занимается тем же самым, а мы намного сложнее. Кажется мне, поиск предназначения — свойство любого разума... Нет, ну что она делает, паразитка!

Пенсакола каталась внутри громадной голограммы, стоя одной ногой на спине робота-уборщика, потому что вторую не нашлось куда опереть. Все бы ничего, но балансировать пузом на втором триместре беременности... Балалайка ворвалась в чертежи Тихого Океана, и Джеймс с доктором обменялись понимающими улыбками.

— ... Мама, я уже взрослая!

— Если ты хочешь услышать это от своей дочери, перестань лихачить. Сперва роди, потом на голове ходи.

— Договорились! Я запомню! Ты данные привезла? Джеймсу завтра в Сенат с докладом.

— О да, он же у нас теперь политик, bolshoy tchelovek.

— Привыкаешь к роли тещи?

— И ты привыкай, если уж взялась. Летать так летать, стрелять так стрелять, рожать так рожать! Рицко, нечего ржать!

— Ну серьезно! Что там?

Балалайка подрубилась к сети, скинула привезенный пакет, и схема заиграла новыми циферками, заблестела графикой. Новая биомасса, новые виды в цепочке, новый шажок... Только к старому. К живому и ласковому Тихому Океану, каким его помнили двадцать лет назад.

Такао скосила глаза влево и вниз: большущий кракен, вылезший до половины на палубу, осматривался глазиками-тазиками, потом раскрыл громадный ужасный клюв и неожиданно робко проскрипел:

— Прекрасная леди, у вас не найдется минутки поговорить о господе нашем Посейдоне?

Такао улыбнулась и не ответила. Вот, значит, кем прикрылась Балалайка. Кракен посопел, потом выстрелил щупальце в центр схемы, раскатал его, как пожарный шланг из бухты, и воздел между спорщицами громадным восклицательным знаком:

— Ото-химэ, а почему вот здесь и вот здесь квоты на нектон опять по минимуму? Что нам жрать? Вот правее два черных курильщика, вы же их опять забрали под промысловую зону. Нам опять глодать опоры ойл-ригов и сосать, простите, дамы, шланги с бентонитом?

— Сколько раз объясняла: еще два года, и прирост реализуется. Где я вам в этом поколении возьму сорок тонн биомассы на квадрат? Рожу? Рицко-сенсэй, вот правда, что я смешного сказала?

Доктор и Джеймс улыбнулись тоже.

— Между прочим, я и в самом деле завтра должен освещать преобразование природы в Сенате, — Джеймс помахал рукой. — Скажите, доктор... Вы не слыхали ничего про этот новый корабль? Который то ли из будущего, то ли из прошлого, то ли вовсе из ортогонального времени?

Доктор пожал плечами:

— Меня другое беспокоит. Вот, к примеру, Балалайка обрела бессмертие. А ее люди стареют. Мы с вами...

— Никуда не денемся, — хмыкнул Джеймс, — но меня это нисколько не печалит.

— А все прочие? Массовое или точечное бессмертие еще бы туда-сюда, но у нас-то вот прямо сейчас реализуется третий вариант, наихудший. Бессмертие есть у многих, но далеко, далеко не у всех. Что с этим делать? Ждать восстания на этой почве? Или лучше в самом деле устроить очередную войну — так потери меньше?

... — Так потери меньше! И вообще, сойдите с моей руки!

— Простите, я не хотела.

— Еще бы вы этого хотели. Я порядочный кракен, кому попало щупальца не протягиваю. Я предлагаю, вот смотрите, добавить всего тридцать тонн закваски... Тридцать маленьких, жалких тонн закваски, ее же что Перл-Харбор, что Мауна-Кеа гонят миллионами. И тогда уже через два года у нас вот здесь прирост массы по гиперболе. А это уже заявка вот сюда, отсыпаем искуственный риф, и пошло развертываться вдоль течения...

— А два года?

— Ну, прекрасные леди, два года, исключительно ради ваших сияющих глаз, пососем шланги...

Джеймс хмыкнул и все же повторил:

— Так вы про новый корабль ничего не слышали?

Доктор пожал плечами:

— Спрошу Такао, но и она ничего такого не упоминала.

— Ну да, нам теперь не до новых проблем. А что с бессмертием делать, никто просто так не скажет. Как определить, кому таблетку давать? Эйнштейну? А как понять, кто нынче Эйнштейн, если это и через полста лет не всегда ясно?

Замигал красным приводной маяк. Прямо из неба сгустился самолетик, зашел вдоль освобожденного куска палубы, притерся и встал. Откинулся колпак, высунулась коротко стриженная, сильно загорелая брюнетка. Махнула рукой Такао, послала воздушный поцелуй мужчинам. Быстро нашла взглядом Ото-химэ, Рицко и Балалайку, крикнула им во все горло: