Терракотовые дни

Немцы прятались от снарядов, пули рыхлили землю, но так, кажется, никого и не убили.

Надо было все же сбивать, — сомневался пилот. Теперь все начнут тыкать в него, что он не стал сбивать немца. Пойдут слухи, вспомнят его происхождение совсем не крестьянское и не совсем рабочее. Может, самому и завалить ведомого, чтоб лишнего не трепал. Да нет, грех на душу брать...

Вернулись на свой аэродром. Посадили машины.

Доложились. Ведущий отрапортовал: небо чистое, враг не обнаружен.

— Так уж и не обнаружили? — спросил командир эскадрильи, но не у него, а обращаясь к ведомому.

— Никак нет, — бодро отрапортовал мальчишка. — Враг не обнаружен!

-//-

А в это время транспорт заходил на другой аэродром, в Миронове. Сел без затруднений, к самолету подкатили грузовики все с такими же красными крестами на тентах. Открылись двери в фюзеляже, стали выгружать раненых.

Сошли на землю пилоты, выглядели они явно довольными: когда появились советские самолеты, они попрощались с жизнью. Но что-то спасло их, может, этот красный крест. Вслед за радистом на землю соскочил человек в штатском, с небольшим чемоданчиком. Обменялся с пилотами прощальным салютом.

Затем нашел старшего офицера, отвечающего за разгрузку, отрекомендовался тому, предъявил свои документы. После чего офицер стал без меры разговорчив, впрочем, нес всякую чепуху, указывая на машины, на самолет.

Прибывший слушал внимательно, кивал, что-то уточняя, и даже черкая что-то в записную книжку.

Когда раненых перегрузили, интервью пришлось свернуть. Офицер занял место рядом с водителем в одной из машин, впрочем, предложив прибывшему место в другом грузовике.

Тот не стал отказываться...

И когда грузовики остановились во дворе госпиталя, он уже знал, куда идти. Спустился на два квартала вниз и зашел в гостиницу "Метрополь".

Места в ней были любые. Все же время не располагало к путешествиям. Пока заполняли бумаги, приезжий спросил по-русски:

— А какие культурные события у вас имеют место быть?

— Ну эта... — растерялся портье. — Вечером будет футбольный матч.

К его удивлению, иностранец улыбнулся и кивнул:

— Футбол — это хорошо...

-//-

И, действительно, минут за десять до начала матча, приезжий вышел из гостиницы. Стадион был недалеко и по пути он зашел в кондитерскую, купил пончик и пошел по улице неспешно и беспечно...

Еще в кондитерской его срисовал Петька, карманник. Заметил, что свой бумажник тот небрежно положил во внешний карман плаща.

Сомнений в том, что портмоне будет его, у Петьки не было. Карманы на плаще — это карманы без хозяина. Из них и младенец вытянет, только надо бы его прижать где-то, оттереть край плаща от хозяина.

И будто бы кто-то на небесах подыгрывал Петьке — иностранец шел к входу на стадион.

Вход на матч был свободным, но пускали через узкую калиточку, поэтому при входе собралась небольшая толпа.

Щипа стал в очередь за иностранцем, запустил руку ему в карман, нащупал толстый лопатник... И почувствовал, как его запястье схватила твердая рука.

— Вша панцирная... Да кто же так работает...

За руку вывел его из толпы, как отец выводит нашкодившего сына.

— Попался...

— Ай, дяденька, пустите, я не нарочно, — заскулил Щипа, — в толпе прижало...

— А если тебя с чужой женой поймают, тоже такую сказочку плести будешь? Не канючь — уже люди смотрят.

Петька осмотрелся — так и есть мимо них люди шли чуть замедляя шаг. Будто бы подозрительно на них посматривал немецкий солдат у входа.

Этот тип мог бы сдать Петьку в любое мгновение, но не спешил это сделать.

— Чего вам надо от меня.

— Сейчас ты пойдешь в Шанхаи, найдешь Серегу Колесника...

— Я не знаю никакого Колесника.

— Верю, — согласился собеседник, — ибо таким портачам как ты, знать Серегу не положено. Но ты шепни двум трем людям: гость, которого приглашал "Колесо", прибыл. Будет его ждать...

Он осмотрелся по сторонам...

— Скажем вон на третьей трибуне. Действуй!

— Но мне некогда, я тут работаю...

— Ты уже сегодня наработал на пулю в лоб. Если опять за дело сегодня возьмешься — погоришь. Мандраж тебя спалит. Уматывай отсюда, и чтоб я тебя сегодня не видел... Бегом — марш...

И Петька действительно побежал. Вроде бы и роста этот человек был обычного, и говорил тихо, но было что-то в нем жуткое, опасное...

-//-

— Интересный матч? — услышал за своей спиной гость в начале второго тайма.

— Ума не приложу. Совершенно не разбираюсь в футболе. Пришел сюда исключительно, чтоб тебя увидеть.

— Ну вот и свиделись, Коля...

— Ну да... В некотором роде... Как у тебя, вообще, дела? Зачем звал?

Колесник стал рассказывать. Говорил спокойно, небыстро. Иногда останавливался, что-то вспоминая.

— Есть какой-то план?

— Откуда?

— Ну, может быть, заготовка какая-то?

— Нету. Ни плана, ни заготовки. Ни креста, ни завета...

— Это плохо.

— Плохо, — равнодушно согласился Коля. — Вы подкоп под банк роете?

— Да.

— Это хорошо...

— И что будем делать?

— Думать... Похожу по городу, посмотрю, чего-то да придумаю.

— Придумаешь?..

Николай кивнул:

— Придумаю. Это без вариантов. Неужели я зря сюда приехал.

— Только надо быстро.

— Ты говорил...

Немного помолчали.

— Ну так я пойду? Я бы пригласил тебя в гости, но, думаю, ты откажешься.

— Да, это совершенно лишнее. Не буду тебя задерживать. Когда я что-то надумаю, я тебя найду.

— И не надумаешь — тоже находи.

— Договорились. Хотел еще попросить... Того парнишку, что я тут поймал, найди и прими к себе. Может, сгодится для чего...

— Думаешь, он так хорош?

— Он пока отвратителен. Но он видел меня...

Они расстались, как и встретились — без слов вежливости, без рукопожатий.

Да и разве можно было сказать, что они виделись? Просто два человека сидели рядом. Смотрели в одну сторону, но друг друга не видели.

-//-

А в комендатуре после окончания рабочего дня, отмечали юбилей Ланге. Исполнялось ему тридцать пять. Дата была полукруглой, но в условиях войны каждый год был юбилейным.

В коридор вынесли столы, накрыли тем, что послал скуповатый, но интернациональный бог войны: коньяк французский, итальянские оливки, консервы с тушенкой из Австрии.

Чтоб украсить стол, оборвали клумбу перед театром.

Штапенбенек, как старший по званию, читал приветственный адрес. Был тот написан на листе картона, украшенный различными вензелями и узорами. Вероятно, если бы оберштурмбаннфюрер напрягся, он бы смог прочесть текст и без бумаги: каждый день рождения он читал одни и те же слова, менялась только цифра и имя с фамилией.

Но он улыбался, улыбались и все остальные.

Только вот у Ланге улыбка получилась натянутой.

— Danke... -сказал он, принимая адрес.

А про себя подумал: "Какая же пошлятина".

Извлекли и подарок: самовар с медалями, хоть и помятый, но надраенный до блеска:

— Was fur ein Schatz (22)! — все так же улыбаясь, выкрикнул Ланге.

А про себя подумал: "Где они откопали такую дрянь".

Действительно, все дарили всякую гадость. Лишь друзья из Абвера, милейшие люди, подарили ему ящик ракии. Впрочем, ее пришлось тут же выставлять на стол. В условиях, максимально приближенных к боевым ,все спешили напиться и забыться.

В углу с трофейной шеллачной пластинки граммофона задушевно врал Лидбелли:

"...

I love Irene, God knows I do,

I'll love her till the seas run dry

But if Irene should turn me down,

I'd take the morphine and die (23)

..."

Из присутствующих мало кто знал английский, но отчего-то песня была понятна без перевода.

— Es ist notwendig untermensch, und wie Er singt,wie Er singt. (24)

Когда празднество перевалило за половину, и гости стали занюхивать водку цветами, потребовали тост от именинника. Отто встал, подумав про себя: "Ну как же вы мне надоели..."

А вслух сказал:

— Bin sat von euch !!! (25)

Поднялся и ушел.

Это мало кто заметил.

Праздник продолжался.

-//-

От дежурного Ланге набрал первый пришедший на ум номер. К телефону долго не подходили. Наконец, взяли трубку.

— Да... — ответил голос усталый, тихий, но вполне знакомый.

— Да?.. — удивился пьяный Ланге.

И тут вспомнил, это голос определенно принадлежит Бойко.

— Владимир, где вы?..

— Глупый вопрос. У себя в управе... Вы же мне звоните.

— Логично, — согласился Ланге, — тогда мы идем к вам... У вас есть закуска?

— Тоже глупый вопрос. Конечно же, нету...

— Но это не беда. Минут через семь... С половиной... Откройте дверь — мы идем...

-//-

И немец пришел.

Пришел с двумя бутылками: с початым шнапсом принес крепчайшее английское виски.

До управы его сопроводил дежурный фельдфебель. Он же по дороге надергал с грядок палисадников всякой зелени: лука, чеснока, щавеля. От себя добавил горбушку хлеба и небольшой кусок колбасы. Ланге требовал, чтоб фельдфебель остался пьянствовать с ним, но тот лишь пригубил шнапс и, сдав Ланге Владимиру, отправился обратно, в комендатуру.

— Пришли? — спросил Бойко у Ланге, хотя факт его появления уже можно было считать состоявшимся.

Тот уловил недовольство в голосе подчиненного, но в ответ улыбнулся блаженной пьяненькой улыбкой:

— Да бросьте вы, Владимир! Наверняка, реши вы усадить за стол всех, кого любите, вы останетесь за столом в одиночестве. А то и сами не сядете. Потому что сами себя не любите...

Бойко поморщился — немец был прав. Но он в этом не признался, а ответил вопросом:

— А у вас много бы так село за стол?

— Много, — кивнул Ланге, — но не здесь, а в Германии. Впрочем, в любом случае, сегодня слишком хороший день, чтоб оставаться трезвым.

— Уже ночь... Причем глубокая. Вероятно, уже комендантский час. А завтра на работу.

— Да ну вас! Какая работа! Никуда я завтра не пойду. И вы можете на работу не выходить! К черту субординацию, к черту дисциплину! Они остались в Германии! Ну так что, мы будем пить?..

Бойко печально покачал головой, закрыл входную дверь в Управу и пошел по коридорам в свой кабинет. Ланге последовал за ним.

На столе валялись старые газеты, связки рукописных бумаг, журналы. Пользуясь личными связями и служебным положением, Бойко занял их в городском архиве. Будто бы он ностальгировал по минувшим временам. Но странное дело — что-то из них выписывал в тетрадь.

Когда вошел Ланге, тетрадь в ящик стола смахнул первой, затем убрал бумаги, аккуратно сложил их в углу комнаты. Поверх полированной столешницы положил еще довоенный плакат. Таких в архиве было много — целая кипа, и в них архивариус заворачивал книги.

На плакате был изображен улыбающийся малыш то ли с ложкой, то ли с погремушкой. Внизу плаката шла надпись "Наши дети не должны болеть поносами".

— Что за бред?.. — опешил Ланге. — Ну что у вас за страна такая. Это что у вас, с разрухой и голодом закончили бороться — и все на поносы? Вероятно, съезд какой-то собрали, устроили курсы по обмену опытом...

Когда садились за стол рукавом Бойко зацепился за гвоздь, зачем-то вбитый в торец стола. Ткань рубашки треснула.

— Вот ведь... — ругнулся Бойко. — Надо забить...

Стал искать что-то твердое, тяжелое. Но ничего не попадалось под руку. Думал уже снять ботинок, вдавить шляпку набойкой, но из кобуры Ланге достал пистолет.

— Пристукните его...

Одним ударом вогнал мелкий гвоздик по самую шляпку.

Затем стал рассматривать оружие — покрутил пальцами, взвесил, крутанул на пальце.

— Achtung die waffe ist geladen! (26) — почти крикнул Ланге.

Бойко оттянул ствольную коробку и посмотрел в ствол. Там было пусто.

— А у вас почти получилось... — заметил Ланге, — Вы ведь знаете немецкий.

Бойко кивнул и опустил голову. Затем крутанул пистолет на пальце, поймал его в ладонь.

— Неудобно в руке сидит...

Разжал пальцы. Пистолет повернулся и повис на указательном пальце. Так и подал его Ланге. Тот спрятал оружие обратно под пиджак.

— Где-то я вас понимаю. Вы решили скрыть то, что знаете немецкий, чтоб вас считали глупей, чем вы есть. Спрятать лишнюю карту в рукав. Ведь так?

Владимир промолчал, но Ланге продолжил:

— Не представляю, сколько у вас тайн... Но я сразу подумал — этот человек не так прост, как хочет казаться. Он... В смысле вы... Вы довольно умны, и отчего бы вам не знать немецкий?.. И когда вы смотрели досье, вы довольно долго смотрели на страницы. Ваши глаза бегали, значит, вы читали — не рассматривали фото. Я предположил, что вы не просто знаете,

мой родной язык, но и читаете на нем бегло. И вот сейчас решил вас проверить.

— Но там была обойма. Я ведь мог убить вас из вашего же оружия за то, что вы меня раскрыли. Даже если обойма была пуста, у меня же есть пистолет... Или вы скажете, что держали меня под прицелом другого оружия?

Ланге покачал головой:

— Не буду врать, но я не был предусмотрительным. И в моем пистолете была полная обойма, да и второго пистолета у меня не было. Но я подумал — это ведь слишком ничтожный повод, чтоб убивать человека.

— Это у вас от алкоголя. Порой убивают из за меньшее.

— Я знаю. Но я разбираюсь в людях. Потому и жив до сих пор.

— Логично, — согласился Бойко. — Если бы разбирались плохо, то уже пять минут, как были бы мертвы.

Немного помолчали, затем разлили по стаканам еще немного алкоголя.

— Это что-то меняет? Я имею в виду, мое и ваше знание?

— Нет, абсолютно ничего не меняет... Вы можете оглянуться назад и вспомнить, что никаких секретных разговоров при вас я не вел. Да и, во-первых, почти всегда в вашем присутствии я говорил по-русски. Во-вторых, ничего секретного я не знаю... Так что просто, забудьте.

— Постараюсь так и сделать.

Казалось, немец пришел нетрезвый, и вот-вот должен был напиться до беспамятства. Владимир же полагал про себя — ну выпьет он стаканчик-другой, с него не убудет. Только немец будто бы трезвел с каждым стаканом. Зато Бойко хватило лишь одного стакана, чтоб в голове все начало плыть. Устал? Или это чертово недоедание?

В комнате стало накурено — Ланге тянул папироски одну за другой, часто перемежая их стаканчиком.

Бойко хоть и бросил курить, но форточку открывать не спешил. Все же, как он соскучился за сигаретным дымом.

Пьянка закончилась по самой банальной причине — закончилась выпивка. В былые бы времена и в иной бы компании Бойко или послал бы кого-то или сходил бы сам к бабкам, которые гнали самогон и продавали его хоть за полночь. Но время не было другим, да и компания не та.

Ланге попытался встать...

— Ну раз у вас больше ничего нет...

И тут выпитое дало о себе знать. Мир качнулся так резко, и для того чтоб устоять, Ланге уцепился за край стола.