Маршал 3

— Они сами виноваты, — нехотя ответил Гудериан.

— И все же, — чуть улыбнувшись, продолжил Мюллер. — Я вижу, что вы сорвались. Привести танки в Берлин да еще так нагло... рискованно. Чем эти покойники вас так зацепили?

— Я лично прибыл в первый танковый корпус, что собирались бросить в основание русского клина. Мы должны были прорывать заслоны в основании клина, пехота входит за нами и занимает оборону. Однако за несколько часов до начала операции выясняется, что обе пехотные дивизии сняли с позиций и бросили в совершенно другом направлении. Я незамедлительно связался со Ставкой и, к моему удивлению, Гитлер лично мне подтвердил приказ.

— Так вы отказались выполнять бредни этого психопата?

— Отчего же? Приказ и боевую задачу мне подтвердили. Да, все это напоминало самоубийство, однако, я давал присягу и должен был сражаться. Даже несмотря на то, что нас бросали откровенно на убой.

— Что же тогда?

— Через полчаса мне позвонили и сообщили, что мой сын был задержан фельдполицией. Я сильно разволновался, и собрался было звонить начальнику местного ведомства этих красавцев, как меня срочно соединили с Кейтелем. Так вот. Этот с позволения сказать офицер сообщил, что мой сын взят в заложники и если я попытаюсь сдать танковый корпус русским или не выполню задачу, его расстреляют. Это и стало последней каплей... — Покачал Гудериан. — Вот и пришлось срочно организовывать офицерское собрание и рассказывать о том, что нас предали....

— Вы только перед собранием офицеров выступали?

— Если бы. Пришлось беседовать с личным составом экипажей, а потом вязать противников. К счастью, их оказалось немного. Люди прониклись и доверились мне. Одного не могу понять, как этот бесноватый урод вообще додумался до такой гадости?

— Никак. Эта выходка была личной инициативной Кейтеля. Ему нужно было, чтобы вы бросили войска и рванули в Берлин выяснять отношения.

— Откуда вам это стало известно? — Подозрительно прищурился Гудериан. — Я ведь лично всадил пулю в лоб этому...

— Мы допросили его людей, — усмехнулся Мюллер. — Они даже вам безымянную могилку подготовили. Он рассчитывал на то, что вы не спустите такой наглости прибежите скандалить с Гитлером. Его люди должны были вас перехватить. Никто ведь не ожидал, что вы развернете на Берлин танковый корпус.

— Они хотели самоубийственного наступления — они его получили, — зло скривился генерал.

— Согласен, — кивнул Мюллер. — Последние дни в Берлине уровень сумасшествия просто зашкаливает. Мало уже кто верил в слова Геббельса о скорой победе. Вот и дергались те, кому ничего не светило после падения режима. Вы даже не представляете, сколько мне пришлось задержать 'самых умных'. Все камеры чудесными гениями забиты. Ради такого дела я даже часть уголовников-рецидивистов приказал расстрелять, чтобы освободить места.

— Выслуживаетесь? — Усмехнулся Хайнц.

— Не с пустыми же мне руками знакомиться с... хм... товарищем Сталиным, — произнес Мюллер с ехидной усмешкой.

— Да я все понимаю, — тяжело вздохнул Гудериан. — Думаете, я сам всему этому рад?

— Не знаю, — пожал плечами руководитель гестапо. — Но вы ведь повернули свои танки на Берлин. Впрочем, к этому давно все шло.

— Почему?

— Все произошедшее с вами было обычной провокацией. Правда, Кейтель полагал, что вы лично прибежите к Гитлеру вытаскивать сына, который, к слову, был недалеко от места службы и давал показания как свидетель. Это все нужно было для вашей дискредитации в глазах фюрера. Да и вообще — вряд ли бы после этого вышли из Берлина.

— Откуда у вас эти сведения?

— Опросил людей Кейтеля. Что? Расстроились?

— Да нет, если честно. Ожидаемо. Он давно под меня копал. Не понятно только зачем он сейчас решил сводить счеты. Ведь моя жизнь могла отсрочить его гибель.

— Вряд ли. Кейтель планировал вместе с Гитлером и руководством Рейха отступать до Нормандии, после чего покинуть Рейх и продолжить сражаться с русскими в изгнании. Вас же, как и других его оппонентов и политических противников он просто хотел устранить, пользуясь суматохой. Кое-кого даже успел. И поверьте, вход танкового корпуса в Берлин стал для него шоком.

— Это хорошо, — улыбнулся Гудериан. — Как говаривал непобедимый русский полководец Суворов: 'Удивишь — победишь'. Жаль, только, что Гитлера допросить не получилось.

— Мы ничего не потеряли, — усмехнулся Мюллер. — Мои люди смогли взять штурмом архив НСДАП и получили очень интересные материалы, в том числе и по финансированию. Так вот — измена Родине — это самое малое, что заслуживал наш замечательный оратор.

— Я в курсе, — усмехнулся Хайнц. — Некто Тухачевский года полтора назад передал мне и Гальдеру массу очень интересных материалов для ознакомления.

— Вот как? Зачем?

— Сложно сказать, — пожевав губы, ответил Гудериан. — На самом деле все началось еще в Мюнхене во время конференции по вопросам Чехословакии. У меня тогда был долгий и очень интересный разговор с ним. Именно тогда он мне прямо сказал, что Россию и Германию пытаются стравить, чтобы они друг друга обескровили.

— И вы поверили?

— Нет. Слишком это выглядело подозрительно. Но он сообщил мне несколько важных сведений, которые позже полностью подтвердились.

— Об адмирале?

— И это тоже. Но больше всего меня поразила осведомленность Москвы о том, что в Рейхе готовится военный переворот и то, что гросс-адмирал Редер занимается подрывной деятельностью.

— Редер? — Искренне удивился Мюллер.

— Я тоже не поверил. Но Тухачевский был чрезвычайно убедителен в своих доводах. Поэтому я поехал к Деницу и имел с ним долгий разговор. Мне нужна была его консультация по этому вопросу. И, признаться, я оказался в шоке, когда он согласился с этими доводами. Это стало первым звоночком. Вторым — попытка путча.

— А третьим, Канарис?

— Да. Тухачевский оказался очень убедительным. Самое страшное заключается в том, что Рейх продолжал идти по тому сценарию, который маршал озвучил задолго до войны.

— Вы с ним координировали операции Вермахта?

— Отчасти. Мы хотели всячески сократить потери в живой силе. Поэтому разыграли несколько театральных маневров. Да и мне в глазах Гитлера нужно было выделиться на фоне тех, кто только проигрывал. Нельзя было наводить на меня даже тень подозрения.

— А тот бред, что творился в войсках, тоже ваша работа?

— Нет, что вы. — Улыбнулся Гудериан. — Мне такое не под силу. Это во многом заслуги самого Кейтеля и Гитлера. Они неверно оценили ситуацию, и повели себя несообразно обстановке. В итоге решения запаздывали и оказывались совершенно неуместными. Особенно по отношению к военнопленным и гражданскому населению. Ну и русские, конечно, помогли. Очень хитрые бестии.

— Почему вы все это мне раньше не рассказывали?

— Признаться, до сегодняшнего дня я вам не доверял. Со слишком уж темной лошадкой непросто играть.

— Согласен, — кивнул Мюллер. — Это моя визитная карточка. Но все хотят жить. А с этими, — он кивнул на Рейхсканцелярию, — мы вряд ли удостоились бы такой чести. Кстати, когда ждать русскую делегацию?

— Не могу знать. Полагаю, что скоро. Мне телеграфировали с фронта, что русские прекратили наступление. Да и от окруженных частей идут странные сообщения.

— Будем капитулировать? — Грустно усмехнулся шеф гестапо.

— Не знаю, честно. На мой взгляд, русским что-то нужно от нас. В противном случае — давно бы смяли. Очень не похоже на капитуляцию.

— Ладно, это все дела определенного будущего. Что нам делать сейчас? Вопрос власти все еще открыт.

— А чего тут думать? Так как ни рейхсканцлера, ни рейхспрезидента у нас нет, то временным исполняющим обязанности кого-то из них должен стать старший по званию и ...

— Вы намекаете на Гальдера?

— Конечно. Или вы имеете что-то против его кандидатуры?

— Гальдер так Гальдер, — пожал плечами. — Мне все равно эта должность не светит, да и не нужна в сложившихся обстоятельствах. Что про этих покойничков, — он кивнул на Рейхсканцелярию, — будем говорить? Народу нужно скормить какую-нибудь версию.

— Она уже заготовлена. Скоро прибудет Франц, и мы отправимся выступать перед микрофоном.

— Не поделишься?

— Не любишь сюрпризы?

— На дух не переношу.

— На самом деле я сам до конца не знаю, что там Гальдер скажет. Но, полагаю, основной уклон будет на то, что Гитлер, как и Канарис — ставленники Лондона, который стремился нас всех перебить в братоубийственной войне с русскими. Дескать, мы выступали в роли пушечного мяса в их борьбе с русскими. Ну и в том духе.

— Предсказуемо.

— Какая разница? Главное, чтобы этот фарс закончить. Англичане уже начали серьезные бомбардировки промышленных объектов. У нас каждый день на счету. Каждый час. Без русской авиации нам не прекратить это.Глава 2

11 июля 1942 года. Москва

Василий включил радиоприемник и сел на диван в ожидании новых сводок. Вчера с вечера позвонили из комендатуры и очень рекомендовали послушать...

'Товарищи!

По этому, когда десятого июля правительство Германской республики обратилось к Советскому Союзу с просьбой о помощи в отражении англо-американской агрессии, Политбюро ЦК ВКП (б) единогласно решило ее оказать...'

Дальше уже Василий не слушал.

'Невероятно!' — Думал он, прокручивая снова и снова услышанные слова. А параллельно вспоминались все те дни, что он провел на фронте. Каждый день. Ведь теперь, когда он узнал все это, старые 'странности' командования, которые ни он, ни его сослуживцы понять не могли, начали вставать на свои места. 'Они ведь знали... — покачал он головой, — вот заразы!'

Впрочем, аналогичные мысли крутились не только у него в голове. Весь Советский Союз оказался шокирован услышанной речью Молотова. Особенно не по себе стало на передовой, потому что с германской стороны в то же время прозвучала речь Гальдера с еще более жуткими подробностями. Генерал не стеснялся называть числа, совершенно жуткие числа, в которых замерли умершие, раненые, обездоленные. А главное — то, что творили в это время англичане и американцы. Каждый день передавались честные сводки с фронта с деталями воздушных боев и разрушениями, потерями и так далее. И теперь, когда Москва и Берлин смогли договориться, эта речь легла на подготовленную почву — вспомнились очень многие обиды, накопившиеся еще со времен Великой войны и последующей травли в двадцатых...Глава 3

2 августа 1942 года. Окрестности Кале

Тухачевский стоял на берегу и вглядывался в видневшуюся вдали белую полосу меловых гор Дувра. Когда-то в прошлой жизни руководство СССР планировало танковый прорыв через Европу с выходом к Ла-Маншу. Но то были лишь планы, далекие от реального положения дел, а потому Михаил Николаевич никогда и не думал, что доживет до их осуществления. Сказка она и есть, сказка. Однако она воплотилась в реальность, и он своими глазами смотрел с берега на водную гладь Ла-Манша и виднеющиеся вдали берега Британии. Причем не как гость или турист, а как один из высших командующих объединенной армией, ведущей с Туманным Альбионом войну...

— Любуетесь? — Поинтересовался Гудериан.

— Да. Признаться, не верил, что когда-то это может случиться...

— Неужели вы так не верили в то, что своими руками творили? — С легкой усмешкой спросил генерал.

— В каком смысле? — Удивленно поднял бровь Тухачевский.

— Я ведь помню и Испанию, и Чехословакию...

— Я тоже на память не жалуюсь.

— Ну же, Михаил Николаевич, — обратился Гудериан к маршалу по русской традиции, — мы с вами теперь в одной лодке. Причем, полагаю, что пожизненно. Зачем вся эта игра? Не только Гальдер и Мюллер умеют анализировать факты. Вы ведь с самого начала вели свою персональную партию. Безумно сложную. Настолько, что осознав ее масштаб, пришел в тихий ужас. Но вы добились своего, разрушив планы наших общих врагов и амбиции многих политиков. Союз России, Германии и Японии... это ведь уму непостижимо было еще десять лет назад. Настоящий союз, а не какая-то бумажная фикция.